— Может быть, ты в этом рейсе отдохнешь? Клиент не пыльный, я на себя возьму все обслуживание. А то мне так неудобно, что на прилете ты одна крутилась, пока я отлеживалась.

Я бесконечно удивленно смотрела в ее лицо. Однако, здравствуйте. От Аллочки совести ждать, как в Африке снега. Возможно, конечно, и даже пару раз было (и это я про Африку), но нет. Впрочем, она мое шокированное лицо восприняла по своему, негромко и нерешительно добавив, что Римма говорила об адекватности Коваля, и она не думает, что он будет сильно возмущаться. Просто мне нужно рассказать ей об особенностях его вкуса и чего он вообще желает. Я сдержала желание расхохотаться. Вместе с тем, при словах о Паше на меня накатило что-то такое неопределенное, мягко побуждающее рассказать о том, что сифилиса у Диего нет.

Глядя на ее напряженное и бледное лицо, я чувствовала глупую попытку укола совести, которой у меня как я думала, не было. До появления Коваля в моей жизни. Который мне специально рассказал, как он строил свой бизнес, зная, что мне об афере сообщит Женька и ожидая чисто человеческого чувства несправедливости, что взыграет и даст ему картбланш. И он не ошибся, но немного просчитался. Потому что тогда, сидя в баре и охеревая от происходящего после звонка Женьки, я думала о том, что выманивать Пашины деньги заработанные такими усилиями и вправду несправедливо, а потом это чувство заслонило опасение за физическое здоровье Петрова, если бы его афера вскрылась. Но тем не менее, сам факт, что человеские мысли пришли в мою дурную голову… Коваль гребанный продуман, умеющий вовремя дернуть меня за невидимые даже для самой ниточки, вытягивающие, выталкивающие наружу то, о наличии чего я в себе я не подозревала.

Вот и сейчас сижу и чувствую желание рассказать этой беременной наивной дурочке, преданно заглядывающей в мои глаза свою коварную месть Диего. Зачем и для чего?..

Стряхнула ненужное и непонятное наваждение и отказала. Себе в желании рассказать Аллочке, и ей в попытке помочь. Она, тяжко вздохнув, отправилась в стафф приводить себя в порядок. А я вдруг поняла, что все же расскажу. Расскажу ей. По прилету, а лучше после сдачи рейса. Иначе ее истерики не вынесу. Да и хрен она меня наедине с Пашей оставит, давя на субординацию, она же старшая в рейсе. Довольно улыбнувшись своему привычному и любимому коварству прорвавшемуся-таки сквозь баррикады неожиданно родившейся совести, я пошла за обезболивающим.

В целом, перелет прошел достаточно неплохо. Паша не отрывался от документов, Аллочка снова блевала в туалете, а я, с улыбкой змеи-искусителя снова заваривала ей чай и затолкивала отдыхать. Она возражала слабо и недолго — состояние не то было. Когда Аллочка тихо засопела, я с тихим стоном сняла гребанные туфли и пошла в салон.

Рухнула на диван и прикрыла глаза, понимая, что обезболивающие не справляются. Паша, не отрывая взгляда от ноутбука на своих коленях, придвинулся на диване ближе и осторожно положил мои ноги себе на бедро, мягко оглаживая изрезанные и заклеенные пластырем ступни.

— Кис, ты как? — негромко спросил, переводя на меня взгляд.

— Сносно. — Слабо усмехнулась, прикрывая ладонью глаза. — А ты?

— Чихнуть боюсь, подозреваю, что ребра к херам сломаются тогда, а так нормально. — Фыркнул, захлопывая крышку ноутбука и потянувшись за чашкой чая на столе. — Ты мадам с рыбьим взглядом убила, что ли? Или на работу похер уже?

— Да она проблевалась и дрыхнет. — Я вяло дернула ногой, когда он неосторожно надавил на особо глубокий порез.

— Заебись у вас работа, понятно, почему потерять боишься. — Рассмеялся, осторожно откидываясь на спинку дивана и держа в вытянутой руке папку с документами.

Я хмыкнула и пропустила катастрофический момент, когда меня сморило, и когда повернулась ручка стаффа. Очнулась от непривычно прохладного делового тона Коваля, произнесшего: «Ну куда же вы, Алла Владимировна? Будто что-то из ряда вон выходящее засвидетельствовали. Присядьте, пожалуйста, нам с вами есть что обсудить».

Я помертвела и трусливо боялась открыть глаза, заслышав тяжкий Аллочкин вздох со стороны кресла, что было напротив дивана. Попала. Господи, дура. Какая дура!

— Алла Владимировна. — От делового и все еще прохладного тона Паши у меня по ногам, все так же покоящемся на его коленях, пробежали мурашки. — В виду особенности настоящих обстоятельств я делаю вам беспрецедентное предложение — любое одно ваше желание в обмен на язык за зубами. В пределах реального и законодательно допустимого, разумеется. В случае нарушения вами условий, вы потеряете работу, это я гарантирую. Как и то, что обязательство перед вами в обмен на ваше молчание выполню.

Все, что сейчас придурочной мне хотелось — расхохотаться. Коваль ей дал выбор без выбора. Сука, вот умеет же. И застыла в напряжении и ожидании пока куриный мозг Аллочки сгенерирует единственно правильный ответ. И это случилось. Коваль оставил ей номер телефона и отправил в стафф.

— Денег попросит. — Усмехнулась я, не открывая глаз. — Сто процентов.

— Я тоже так думаю, — ирония в голосе и звук плеска жидкости в бокал. — Да похер. У меня и так уже было желание ее прогнуть, чтобы ты спокойно отлежалась, ноги у тебя уже вон как отекли. Так что вышло даже лучше, чем я планировал.

Я тяжко вздохнула, приоткрывая глаза и оглядывая его задумчивый профиль, не отрывающий взгляда от документов распложенных на моих ногах. Странно это. Все это странно и приятно. Он поднял на меня глаза и улыбнулся. С призывом. С языком по резцу. По венам мгновенно пронесся жар.

— Паш, мы же инвалиды, ну не смотри на меня так. — Горестно простонала я, прикрывая ладонями глаза, и заталкивая в себя поглубже разгоревшееся было желание.

— Ах да, — вздохнул он, с иронией в голосе. — Я и забыл.

Полежав еще с часок я все-таки удалилась в стафф под недовольный взгляд Паши. Аллочка насторожено следила за мной, молча выполнявшей свои обязанности. Подружкой она меня больше не считала, очевидно, сведя один к одному с моей мнимой заботой ее тяжелому состоянию. И даже попробовала осторожно меня об этом расспросить, наивная. Я иронично на нее посмотрела, и посоветовала лучше подумать о сумме, которую она запросит у Коваля, и о том, что случится, если она языком метелить начнет. Аллочка сжала челюсть и посмотрела на меня с презрением, вызвав в ответ мою саркастичную улыбку. Правду про сифилис ты не заслужила, курица — взглядом сказала я ей. Но она, как следовало ожидать, меня не поняла и до конца рейса мы с ней не разговаривали.

Когда я, зевая, подавала Паше чай, он поразил меня требованием съезжать с квартиры. Сегодня же. Прямо после рейса. Съезжать. К нему. Я его чуть кипятком не облила, сначала случайно, а когда начал настаивать, то чуть ли не специально.

Эту квартиру нашла я, обустраивала ее я, и моих вещей, включая мебель там было больше. И если кому из нее и съезжать, то уж явно не мне. Но эти мои слова при его выразительном взгляде показались мне самой детским лепетом. Упав рядом с ним на диван, я горестно застонала. А потом, не особо умная я сболтнула, что Женьки три недели дома не будет, и я могу пока пожить в своей квартире.

— Сколько, блядь?! — рявкнул он, и я поздновато сообразила, что сказала ему, что встречусь с Женькой по прилету и расстанусь с ним. А тут как бы новое обстоятельство препятствующее этому. — Ты не охерела ли? Маш, звонишь ему сразу, как приземлимся. Либо это делаю я, поняла меня?

Мои долгие увещевания, сопровождаемые фривольными позами, горестными взглядами, дрогнувшим в нужных местах голосом сначала не возымели никакого эффекта. Да и потом тоже.

С силой хлопнув дверью стаффа и заставив Аллочку вздрогнуть, я зло, но аккуратно топая подошла к холодильнику за минералкой.

— Чего вылупилась?! — не сдержав все больше нарастающего раздражения от ее пристального взгляда рявкнула я, заставив ее опешить.

Но она не ответила, не дав мне повода выплеснуть на нее злобу, чем очень меня удивила и расстроила. Пришлось думать самой. Заглотив еще таблеток, я стала сменять пластыри. И кое-что придумала. И у меня даже получилось.

Когда подавала Ковалю ужин, сделала вид, что чуть оступилась и выразительно поморщилась. Это возымело свое действие — его замораживающее выражение лица чуть дрогнуло, а взгляд метнулся на мои ноги. А дальше тактика была до одури проста. Села на диван, снимая туфли и якобы укрепляя пластырь. А тут еще как раз вовремя медицинский клей, которым я щедро залила раны, дал осечку и пластырь набряк кровью и испачкал туфлю. Разумеется, человечный Коваль отреагировал на мой тяжкий вздох, велевсидеть на месте и сам отправился в стафф за моей косметичкой, куда я кинула пластырь и прочие медицинские радости. Представляю, как охуела Аллочка при появлении Коваля.

Он сам обработал мне ногу. Его лицо все еще было непроницаемо, только губы чуть напряжены. Охнула, когда рана защипала от клея, и его моральный щит дрогнул. Начала отдаленно, неопределенно, но постепенно все тверже, но осторожно давить и выбила-таки себе день отсрочки от звонка Женьке. Хер с ним, завтра еще попробую отсрочить. Не могу, чисто физически я не могу такое сообщить Женьке по телефону.

Сдача рейса прошла неожиданно быстро. Паша ждал меня на парковке, когда я вышла из здания, он пошел навстречу, забирая у меня чемодан и погружая его в багажник, не переставая с кем-то разговаривать по телефону. Отключился и сказав, что нужно заехать в офис, вырулил с парковки.

В офисе был Костя, очень обрадовавшийся нашему появлению и очень озадаченный при виде зашитой брови Паши. Пока Коваль быстро подписывал стопку документов, я попивала кофе, сидя на диване с Пумбой и охотно пересказывала ему, молча охреневающему, все наши злоключения. Тот оглянулся на Коваля в ожидании, что Паша скажет, что все не так было. Но тот кивнул, не отрывая напряженного взгляда от экрана ноутбука и одновременно с кем-то разговаривая по телефону.