В отличие от мальчиков, в мое время девочкам не нужно было ходить в школу. Только по вечерам по два часа в день мама учила меня чтению, письму и арифметике. А все остальное время я носилась по улице как угорелая. Пока, лет так в четырнадцать, первые капли менструальной крови не заявили мне неожиданно и настойчиво о том, что я уже стала взрослой женщиной. После этого меня закрыли в маленькой комнате, в которой даже ставни были прикрыты и где я просидела неделю. Это была традиция, поскольку ни одна уважающая себя семья не могла допустить, чтобы какой-нибудь безрассудный мальчуган, взобравшись по кокосовой пальме, украдкой подглядывал за их дочерью в надежде увидеть ее прелести.

Во время этого заключения меня заставляли пить сырые яйца с маслом из зерен сезама и какие-то горькие настойки. На мои слезы никто не обращал внимания. Когда пришла мама с этими адскими «подарками», у нее в руках была палка. И я с удивлением обнаружила, что она готова применить ее. Теперь, когда мы пили чай, вместо вкусных сладких пирожков мне давали половинку кокосового ореха, до краев наполненного горячими мягкими баклажанами, приготовленными на этом ужасном сезамовом масле.

— Это нужно есть горячим, — сказала мама, перед тем как выйти из комнаты и закрыть дверь на ключ. Уязвленное самолюбие и разочарование заставили меня дождаться, когда все полностью остынет. Холодная вязкая каша из баклажанов сжималась, как резиновая, между пальцами и на вкус была просто отвратительна. Я чувствовала себя, как будто глотала мертвых гусениц. Тридцать шесть сырых яиц, несколько бутылок сезамового масла и целая корзина баклажанов были съедены к тому времени, когда, наконец-то, закончилось мое заточение. За это время я научилась тому, что женщины обычно делают в таких случаях. Для меня взросление было связано с печальными переменами. Я больше не чувствовала прогретую солнцем землю под босыми ногами. Как заключенный в тюрьме, я сидела на полу и одиноко смотрела на небо через щели в закрытых ставнях. Практически сразу же после того как меня вновь выпустили на свободу, мои волосы расчесали и заплели в косу, которая ровной змейкой заскользила у меня по спине. И тут же было объявлено, что у меня слишком загорелая кожа. Как считала моя мама, цвет кожи был моим главным достоинством. В отличие от нее, я не была индийской красавицей, но в стране людей, чья кожа была цвета кофе, моя была больше похожа на цвет чая с молоком.

А такой цвет особенно ценился в наших краях.

Женщин именно с таким цветом кожи мужчины хотели взять в жены, а будущие свекры хотели, чтобы их невестки передавали этот цвет внукам, которых они будут лелеять в старости. Неожиданно в нашем доме стали появляться какие-то странные женщины средних лет. Меня одевали в праздничные одежды и заставляли ходить перед ними. Все эти женщины смотрели на меня взглядом опытных покупателей, которые торгуются в ювелирных лавках, пытались найти во мне какие-то изъяны даже без каких-либо попыток скрыть это.

Однажды знойным полуднем, после того как моя мама проворно замотала мою по-юношески угловатую фигуру в море розового материала, украсила волосы розами из нашего сада и надела на меня драгоценные украшения в золотой оправе, я стояла возле окна и удивлялась тому, как быстро и значительно моя жизнь изменилась всего за один день. Даже меньше, чем задень. И все это произошло без какого-либо предупреждения.

На улице ветер шелестел в листве лимоновых деревьев, и его легкое игривое дыхание залетало и в мою комнату. Ветерок играл с моими волосами и легонько дух мне в ухо. Я хорошо знала этот ветер. Он такой же озорной, как и бог-ребенок Кришна, и такой же бесстыдный. Каждый раз, когда мы ныряли в лесной водопад со скалы за домом Рамеша, он всегда ухитрялся первым долететь к ледяной воде. Но только потому, что он жульничал. Его ноги ни разу не касались темно-зеленого бархатного мха, покрывавшего камни.

Он смеялся мне в ухо. «Пойдем», — весело звенел его голос. Он щекотал мне нос и улетал прочь.

Я перегнулась через подоконник, вытянув шею, как только могла, но мерцающая вода и теплый ветерок были потеряны для меня навсегда. Они принадлежали смеющемуся босоногому ребенку в грязном платье.

Продолжая так стоять у окна и жалеть себя, я увидела, как рядом с нашим домом остановилась карета. Колеса утонули в сухой дорожной пыли. Появилась толстая женщина в темно-голубом шелковом сари и тапочках, которые показались мне слишком маленькими для ее фигуры. Сделав шаг назад в комнату, я продолжала смотреть на нее с любопытством. Она окинула наш дом взглядом своих темных глаз, и на лице ее появилось выражение удовлетворения. В удивлении я рассматривала ее и продолжала смотреть, пока женщина не пропала из виду. Она скрылась за кустом бугенвилеи, тень от которого создавала прохладу на тропинке, ведущей к дому. Мамин голос приглашал ее войти в мою комнату. Я стояла, прижавшись к двери своей спальни, и слушала необычайно мелодичный голос незнакомки — очень приятный, не соответствовавший ее хитрым маленьким глазам и тонким поджатым губам. Потом мама попросила меня принести чай, который она заранее приготовила для нашей гостьи. Когда я дошла с подносом в руках к дверям комнаты, в которой мама обычно принимала гостей, я почувствовала на себе быстрый оценивающий взгляд незнакомки. И снова мне показалось, что она осталась полностью удовлетворена увиденным. Ее губы приоткрылись в теплой улыбке. По правде говоря, если бы я не видела пытливого взгляда, который гостья бросила на наше бедное жилище раньше, я бы приняла ее за одну из наших тетушек, как мама в шутку ее и назвала. Когда меня представляли гостье, я скромно опустила глаза, как мне и было наказано поступать в присутствии старших и остроглазых «покупателей драгоценностей».

— Подходи, присаживайся рядом со мной, — мягко сказала тетя Пани, поглаживая скамейку, стоящую рядом с ней. Я обратила внимание, что у нее на лбу была не красная точка кумкум замужней женщины, а черная, означающая символ незамужней. Я подошла, осторожно ступая, чтобы не запутаться в тяжелой одежде, которая была на мне, и не оступиться, чтобы не опозорить свою мать перед пытливой гостьей.

— Ты такая хорошенькая! — воскликнула она своим музыкальным голосом.

Я посмотрела на нее молча, немного приподняв голову, и меня охватило странное необъяснимое чувство. Ее кожа была без морщин, гладкая и заботливо напудренная, а от волос шел сладкий аромат жасмина. Но несмотря на это, она показалась мне похожей на змею, поедающую крыс. И эта змея ползет по дереву, как стекающая смола, переливается пятнами, как пестрая лента, высовывает язык, длинный, розовый и холодный. О чем думает эта женщина-змея?

Полная рука в кольцах нырнула в небольшую сумочку и вынырнула с конфетой, завернутой в цветной фантик. В деревне такие угощения были редкостью. Не все женщины-змеи ядовитые, решила я про себя. Она держала конфету на некотором расстоянии от меня. Это была проверка. Я не подвела свою маму, которая внимательно наблюдала за происходящим, и не бросилась на эту конфету. Только когда мама улыбнулась и одобрительно кивнула головой, я протянула руку к предложенному угощению. На мгновение я коснулась ее рук. Они были холодные и влажные. Наши взгляды встретились, и несколько секунд мы смотрели друг на друга. Она быстро отвела взгляд в сторону. Я переглядела змею. Меня отправили назад, в мою комнату. Как только за мной закрылась дверь, я развернула обертку и съела взятку от женщины-змеи. Конфета была очень вкусной.

Незнакомка не осталась надолго, и вскоре мама проводила ее и вернулась в мою комнату. Она помогла мне справиться со сложной задачей — снять с себя длинные полосы прекрасной ткани и аккуратно их сложить.

— Лакшми, я приняла свадебное предложение для тебя, — сказала она, когда складывала сари. — Это очень хорошее предложение. Он принадлежит к более высокой касте, чем мы, и живет в богатой земле под названием Малайя.

Я была оглушена услышанным и в удивлении уставилась на маму, не веря своим ушам. Предложение выйти замуж, которое разлучит меня с моей мамой? Я слышала о Малайе раньше. Это земля собирателей птичьих гнезд, которая находится за тысячи миль отсюда. На глаза навернулись слезы. Я еще никогда в жизни не расставалась со своей мамой.

Никогда.

Никогда. Никогда.

Я подбежала к матери и прижалась к ней всем телом. Потом я поцеловала ее в лоб.

— Почему я не могу выйти замуж за кого-то, кто живет в Сангра? — спросила я.

Ее прекрасные глаза наполнились слезами. Она всегда готова была пожертвовать собой ради своего ребенка.

— Тебе очень повезло, девочка моя. Ты поедешь вместе со своим мужем в страну, где деньги валяются прямо на улицах. Тетя Пани говорит, что твой будущий муж очень богат и ты будешь жить, как королева, так, как жила твоя бабушка. Тебе не придется жить так, как живу я. И он не пьяница и не игрок, как твой отец.

— Как ты могла решиться отправить меня так далеко? — Я почувствовала себя преданной.

В ее глазах я увидела боль и любовь. Жизнь меня еще научит, что любовь ребенка к матери не может сравниться с тревогой матери за судьбу своего чада. Это чувство глубоко и сильно, и без него мать не будет матерью.

— Я буду так одинока без тебя, — заплакала я.

— Нет, не будешь, твой будущий муж — вдовец, и у него двое детей — десяти и девяти лет. Поэтому у тебя будет много дел и большая компания.

Я нахмурилась в неуверенности. Его дети были почти моими ровесниками.

— А ему сколько лет?

— Ему тридцать семь, — быстро сказала мама, повернув меня, чтобы расстегнуть последний крючок на моей блузке.

Я резко повернулась к ней.

— Но, мама, он старше даже тебя!

— Может быть, но он будет тебе хорошим мужем. Тетя Пани сказала, что у него не одни, а несколько золотых часов. И за свои годы он успел накопить богатство. Он такой богатый, что даже не просит за тобой приданого. Он — двоюродный брат тети Пани, так что она точно знает. В юности я сделала ужасную ошибку и теперь сделаю все, чтобы ты не повторила ее. Ты достигнешь большего. Большего, чем смогла достичь я. Я начну собирать твои драгоценности прямо сейчас.