– Большинство знакомых мне колонистов очень порядочные люди, – возразила она.

– По отношению к другим колонистам – да, – мрачно кивнул Джеймс. – Но посмотри, как они ведут себя с маори. Думаешь, земля, на которой стоит Киворд-Стейшн, была выкуплена за свою действительную цену?

– Но ведь согласно договору Вайтанги все земли Новой Зеландии являются собственностью британской короны, разве нет? – спросила Гвинейра. – Не думаю, что обмануть королеву так легко!

– Да, насчет последнего ты права, – рассмеялся Джеймс. – Говорят, она очень хорошо разбирается в торговле и экономике. Однако эта земля по-прежнему принадлежит маори. Королева обладает лишь правом преимущественной покупки. Конечно же, это гарантирует людям определенную минимальную цену. Но, во-первых, мы живем не в Старом Свете, а во-вторых, далеко не все вожди подписали этот договор. Каи Тау, к примеру, насколько я знаю, к нему не присоединялись…

– Каи Тау – это наши люди? – спросила Гвинейра.

– Ну, это слишком сильно сказано, – усмехнулся Джеймс. – Я бы не стал называть их «вашими людьми». Они лишь необдуманно продали мистеру Джеральду землю, на которой расположено их селение, по сути, дали ему себя обмануть. Одно лишь это показывает, как несправедливо колонисты обходятся с маори.

– А мне кажется, они всем довольны, – возразила Гвинейра. – Во всяком случае, со мной они всегда ведут себя очень мило. К тому же они бывают здесь не все время.

Как выяснилось, целые племена маори довольно часто отправлялись в длительные пешие походы в другие охотничьи районы или к иным рыбным отмелям.

– Просто они еще не поняли, как на них нажился Джеральд, – сказал Джеймс. – Но все мы здесь сидим на пороховой бочке. Если когда-нибудь у маори появится вождь, который сможет научиться читать и писать, разгорится очень неприятный конфликт. Но сейчас забудь обо всем, что я тебе сказал, моя радость. Не попробовать ли нам еще раз?

Гвинейра рассмеялась, вспомнив, что именно с этих слов ее муж начинал все свои ночные визиты. Но в остальном Лукас и Джеймс были настолько разными!

С каждым разом Гвинейра все больше наслаждалась чувственной земной любовью. Поначалу Джеймс был очень ласковым и нежным, но, заметив, как в Гвинейре закипает страсть, с радостью перешел к более зажигательным играм со своей наконец-то проснувшейся тигрицей. Гвинейре всегда нравились дикие забавы, поэтому она любила, когда Джеймс быстро двигался в ней, превращая медленный танец сплетенных тел в бурное крещендо. С каждой новой встречей девушка все решительнее отбрасывала глупые предрассудки относительно правил приличия, чтобы попробовать что-то новое.

– А можно сделать так, чтобы я лежала на тебе, а не наоборот? – однажды спросила она. – Ты немного тяжеловат, знаешь ли…

– Да уж, ты прирожденная наездница, – засмеялся Джеймс. – Попробуй сесть, так тебе будет легче двигаться.

– Откуда ты все это знаешь? – подозрительно спросила Гвин, когда позже, опьяненная радостью, положила голову на его плечо, чтобы немного успокоить бурю чувств, разыгравшуюся у нее внутри.

– Не думаю, что ты действительно хочешь это знать, – уклончиво ответил Джеймс.

– Хочу. Ты уже когда-нибудь любил девушку? Я имею в виду по-настоящему… так сильно, что готов был за нее умереть, как обычно пишут в книгах? – со вздохом спросила Гвинейра.

– Нет, до этого времени нет. Хотя любовь всей жизни редко может научить чему-нибудь такому. Этим познаниям я скорее обязан своего рода платным урокам.

– Мужчин этому учат? – удивилась Гвин. В таком случае это, пожалуй, были единственные уроки, которые когда-либо прогуливал Лукас. – А девушек словно бросают в холодную воду. Серьезно, Джеймс, никто не рассказывает девушкам, что их ждет.

МакКензи рассмеялся.

– Ох, Гвин, ты такая невинная и в то же время сразу замечаешь самое главное. Думаю, здесь уроки любви в большом дефиците…

Следующую четверть часа Джеймс рассказывал Гвин о представительницах древнейшей профессии. Гвинейра слушала его со смешанным чувством отвращения и любопытства.

– Во всяком случае эти девушки сами зарабатывают себе на жизнь, – наконец сказала она. – Но я бы на их месте обязательно требовала, чтобы мужчины перед этим тщательно мылись!


Когда на третий месяц Гвин поняла, что у нее прекратились месячные, она не могла поверить своему счастью. Конечно, девушка заметила первые признаки беременности еще до этого – ее груди налились, а аппетит временами становился просто волчьим и пропадал разве что тогда, когда к обеду подавали что-нибудь из капусты. Но теперь Гвинейра была уверена и сначала ужасно обрадовалась. Однако к радости вскоре примешалась горечь предстоящей потери. Гвин забеременела, а значит, причины изменять мужу у нее больше не было. Одна только мысль о том, что она больше никогда не сможет прикасаться к Джеймсу, лежать рядом с ним без одежды, целоваться, чувствовать его внутри себя и вскрикивать от удовольствия в момент высшего наслаждения, резала сердце девушки ножом.

Гвинейра не сразу смогла поделиться долгожданной новостью с Джеймсом. Два дня она молчала и пыталась сохранить в памяти брошенные украдкой нежные взгляды МакКензи, словно самое дорогое сокровище. Никогда больше он не будет так таинственно подмигивать ей, проходя мимо. Никогда не прошепчет «Добрый день, мисс Гвин!» или «Разумеется, мисс Гвин!», встречаясь с ней на людях.

Никогда больше он не станет срывать с ее губ быстрый поцелуй, убедившись, что на них никто не смотрит, и никогда уже Гвин не придется упрекать его за этот ненужный риск.

Девушка откладывала момент, когда ей придется сказать Джеймсу правду, так долго, как только могла.

Но вскоре Гвин поняла, что тянуть дальше невозможно. Она как раз вернулась с конной прогулки, когда Джеймс кивнул ей и с улыбкой увлек в пустую конюшню. Он хотел поцеловать Гвинейру, но она высвободилась из его объятий.

– Не здесь, Джеймс…

– Тогда завтра, в кругу каменных воинов. Я выгоню туда овцематок. Если хочешь, ты можешь поехать со мной. Я уже сказал мистеру Джеральду, что мне может понадобиться Клео. – Джеймс заговорщически подмигнул Гвинейре. – И в этом есть доля правды. Мы оставим их с Даймоном присматривать за овцами, а сами немного «поиграем в дикарей».

– Мне жаль, Джеймс… – Гвин не знала, с чего начать. – Но это невозможно…

– Что невозможно? Почему? У тебя завтра не будет времени? К мистеру Джеральду приедет очередной гость? Но он ничего об этом не говорил…

Похоже, в последние месяцы Джеральд начинал чувствовать себя все более одиноко. Во всяком случае, он все чаще приглашал в Киворд-Стейшн гостей, как правило, торговцев шерстью или зажиточных колонистов, которых он мог целыми днями водить по своей процветающей ферме, а по вечерам щедро поить виски.

Гвинейра покачала головой.

– Нет, Джеймс, просто… Я беременна, – наконец-то сказала она.

– Ты беременна? Но ведь это же чудесно! – В порыве чувств Джеймс подхватил девушку на руки и вместе в ней закружился на месте. – О да, ты уже и поправиться успела! – поддразнил он Гвин. – Скоро я вас двоих и поднять-то не смогу.

Но, увидев, что она не улыбается, Джеймс моментально посерьезнел.

– Что такое, Гвин? Ты что, совсем не рада?

– Конечно же, я рада, – сказала Гвинейра и покраснела. – Но в то же время мне немного жаль. Было так хорошо… делать это с тобой.

Джеймс рассмеялся.

– Значит, мы можем продолжать делать это дальше, – сказал он и наклонился, чтобы поцеловать ее, но Гвинейра резко отвернулась.

– Дело не в удовольствии! – с жаром произнесла она. – А в морали. Мы больше не имеем права продолжать.

Гвинейра посмотрела на Джеймса. Ее взгляд был полон печальной решимости.

– Гвин, я правильно тебя понимаю? – спросил уязвленный Джеймс. – Ты хочешь просто так закончить наши отношения, отбросить все, что было между нами? Я думал, ты меня любишь!

– О любви здесь и речи быть не может, – тихо промолвила Гвинейра. – Я замужем, Джеймс. Я не имею права любить другого мужчину. И мы ведь с самого начала договорились, что ты лишь поможешь мне… осчастливить наш с Лукасом брак ребенком. – Гвин терпеть не могла подобных пафосных фраз, но не знала, как по-другому выразить свою мысль. И еще ей ни в коем случае не хотелось расплакаться.

– Гвинейра, я люблю тебя с того мгновения, как ты впервые предстала перед моими глазами. Это просто… началось, как дождь или жаркий солнечный день. Это нельзя изменить.

– От дождя можно укрыться под навесом, – прошептала Гвинейра. – А от солнца – в тени. Я не могу прекратить дождь или жару, но это не значит, что мне нужно мокнуть или получать солнечные ожоги…

Джеймс притянул ее к себе.

– Гвинейра, ты ведь тоже любишь меня. Давай уедем куда-нибудь подальше и там начнем все с чистого листа…

– И куда же мы уедем, Джеймс? – с насмешкой спросила Гвин, чтобы скрыть свое отчаяние. – На какой ферме ты собираешься работать, когда станет известно, что ты сбежал из Киворд-Стейшн с женой Лукаса Уордена? Весь Южный остров знает Уорденов. Думаешь, Джеральд оставит это просто так?

– Ты замужем за Джеральдом или за Лукасом? А впрочем, неважно, ни у того, ни у другого против меня нет шансов! – сжав кулаки, прохрипел Джеймс.

– Ах, вот как? И ты собираешься с ними сражаться? Врукопашную или на пистолетной дуэли? А после? Мы сбежим в лес и будем питаться орехами и ягодами? – Гвинейра терпеть не могла ругаться с Джеймсом. Она бы хотела закончить все мирно, с прощальным поцелуем – горько-сладким и роковым, как роман Бельвер-Литтона.

– Но тебе ведь нравится простая жизнь на лоне природы. Или ты меня обманывала? Может быть, тебе больше по душе роскошь Киворд-Стейшн? Тебе, наверное, важно быть женой «овечьего барона», устраивать праздники, купаться в богатстве? – Джеймс старался показать свой гнев и насмешку, но в его голосе звучали скорее озлобленность и разочарование.

Гвинейра внезапно почувствовала себя очень уставшей.