– Я никогда не брошу тебя, Марама. Даже если я тоже нехороший парень!


О местонахождении Пола и Марамы Тонга узнал от одного мальчика, сбежавшего с Лайонел-Стейшн из-за сурового обращения Джона Сайдблоссома. Тот услышал о «восстании» Тонги против Уорденов и загорелся идеей присоединиться к мнимому отряду партизан в их борьбе против pakeha.

– В горах живет еще один из них, – возбужденно сообщил он. – С маорийской женой. У них все хорошо. Мужчина очень гостеприимный. Он делит с нами еду, когда мы приходим к ним. А девушка хорошо поет. Tohunga! Но все равно pakeha плохие! И наши девушки не должны с ними жить!

Тонга кивнул.

– Ты прав, – серьезно произнес он. – Ни один pakeha не должен позорить честь наших девушек. Ты станешь моим проводником, и священный топор отправится в горы, чтобы отомстить за причиненную нам несправедливость!

Юноша просиял. Уже на следующий день он повел Тонгу в горы.


Тонга и его спутник повстречали Пола перед его домом. Парень собирал хворост и помогал Мараме устанавливать котелок. В ее деревне такой способ приготовления не был распространен, но они оба слышали об этом от других племен и решили попробовать. Марама с удовольствием искала подходящие камни, а Пол воткнул лопату во все еще влажную после дождя землю.

Тонга вышел из-за скалы, которая, согласно поверьям Марамы, была счастливой.

– Уорден, кому ты копаешь могилу? Еще кого-то застрелил?

Пол резко обернулся и держал теперь лопату перед собой. Марама издала тихий испуганный крик. Она была прекрасна в этот день, снова в одной лишь накидке и с повязкой на лбу. Ее кожа блестела от напряжения, но она все же рассмеялась. Пол закрыл ее тело собой. Возможно, это было по-детски с его стороны, но он не хотел, чтобы кто-то другой увидел ее полуобнаженной, – даже если маори и не стали бы причинять ей никакого вреда.

– В чем дело, Тонга? Ты испугал мою жену. Исчезни отсюда, это не твоя земля!

– Скорее уж моя, чем твоя, pakeha! Но если тебе интересно, Киворд-Стейшн тебе тоже больше не принадлежит. Ваш губернатор решил дело в мою пользу. Если ты не сможешь выплатить мне стоимость земли, то придется делиться. – Тонга оперся на священный топор, который взял с собой, чтобы выглядеть более достойным в глазах противника.

Марама встала между мужчинами. Она увидела, что на теле Тонги появился воинский орнамент, при этом он был не просто нарисован на его теле – за последние месяцы юный вождь сделал себе традиционные татуировки.

– Тонга, мы поступим справедливо, – мягко произнесла она. – Киворд-Стейшн большая, каждому достанется свой участок. А Пол тебе больше не враг. Он мой муж, он теперь принадлежит мне и моему народу. Так что он и твой брат. Заключи с ним мир, Тонга!

Тонга засмеялся.

– Он мой брат? Тогда он должен и жить, как мой брат! Мы заберем его землю и снесем его дом. Боги получат обратно землю, на которой он стоит. Вы двое, конечно же, можете жить у нас в деревне… – Тонга подошел к Мараме. Его взгляд скользил по ее обнаженной груди. – Но, возможно, тебе захочется разделить ложе с кем-то другим. Пока еще ничего не решено…

– Ах ты, чертов негодяй!

Когда Тонга протянул руку к Мараме, Пол набросился на него. В следующее мгновение они уже катались по земле, нанося удары и выкрикивая проклятия в адрес друг друга. Они бились, боролись, царапались и кусались, лишь бы нанести как можно больший вред противнику. Марама равнодушно следила за схваткой. Она не раз видела подобные сцены в прошлом. Оба мужчины вели себя как дети!

– Прекратите! – наконец-то крикнула она. – Тонга, ты ведь вождь! Подумай о своем достоинстве. А ты, Пол…

Но они не слушали ее, продолжая озлобленно наносить друг другу удары кулаками. Марама знала, что ей придется ждать до тех пор, пока один из них не окажется на спине. Однако оба парня были одинаково сильными. Марама понимала, что все будет зависеть от удачи, – но при этом она до конца жизни вынуждена будет вспоминать их бой и размышлять над тем, что было бы, если бы удача сопутствовала другому мужчине. Тонга наконец оказался на земле. Пол склонился над врагом и торжествующе занес кулак. Задыхающийся, с расцарапанным лицом и кровавыми подтеками по всему телу, он прохрипел:

– Подонок, ты все еще сомневаешься в том, что Марама моя жена? Признай свое поражение! – Он начал трясти Тонгу.

В отличие от Марамы мальчик наблюдал за битвой своего вождя и белого с гневом и решительностью. Для него это была не просто потасовка, а бой насмерть между маори и pakeha – коренным племенем и поработителями. И девушка была права: такой способ ведения войны был не к лицу вождю! Тонга не должен был вести себя как мальчишка, да еще и сдаваться! Он не мог потерять остатки своего достоинства… Мальчик не мог этого допустить. Он поднял копье.

– Нет! Нет, мальчик, нет! Пол! – Марама закричала и хотела схватить мальчика за руку, но было уже слишком поздно. Пол Уорден, который гордо возвышался над своим противником, упал на землю, пронзенный копьем.

16

Джеймс МакКензи довольно посвистывал. Хотя предстоящая миссия и была трудной, сегодня ничто не могло испортить ему хорошего настроения. Он уже два дня как снова вернулся на кентерберийские равнины, и воссоединение с Гвинейрой, предел его мечтаний, наконец-то состоялось. Все было так, как будто этих недоразумений и многих лет, прошедших со времен их юной любви, не существовало. Джеймс ухмыльнулся, подумав о том, как Гвин тогда старательно избегала разговоров о любви! Теперь же она делала это открыто, да и в остальном от жеманности уэльской принцессы не осталось и следа.

И кого Гвин стесняться? Большой дом Уорденов принадлежал теперь ей и ему – было странно входить в дом не как управляющему, которого едва терпели, а иметь его в своем владении. Кресла в большой гостиной, хрустальные бокалы, виски и благородные сигары Джеральда Уордена. Джеймс все еще чувствовал себя наиболее уютно в кухне и конюшнях – в конце концов, и Гвинейра проводила здесь бóльшую часть времени. Как и ранее, тут не было прислуги из маорийского племени, а белые пастухи обходились слишком дорого и были слишком гордыми, чтобы выполнять простые поручения. Следовательно, Гвинейра сама носила воду, собирала овощи в огороде и искала яйца в курятнике. У нее почти не бывало свежей рыбы и мяса: на рыбалку у Гвин не хватало времени, а скручивать курам шеи она не могла. Поэтому, когда в ее жизни появился Джеймс, меню стало более разнообразным. Он радовался, что облегчает ей жизнь, несмотря на то что в ее казавшейся девической спальне все еще чувствовал себя гостем. Гвинейра рассказывала ему, что комнату для нее обустраивал Лукас. Хотя игривые кружевные занавески и изысканная мебель не были ее стилем, она сохранила все в память о своем муже.

Этот Лукас Уорден был, наверное, странным человеком! Только теперь Джеймс заметил, как мало он знал его и как близки к истине были коварные замечания пастухов. Но что-то в Гвинейре все же принадлежало Лукасу, чувствовалось, что она уважала его. И воспоминания Флёретты о ее предполагаемом отце были полны тепла. Джеймс начал испытывать сожаление и сострадание к Лукасу. Хороший, хоть и слабый человек, родившийся не в то время и не в том месте.

Джеймс направил коня к деревне маори у озера. Вообще-то, он мог пойти туда и пешком, но, учитывая, что это была официальная миссия, а Джеймс выступал в качестве посредника Гвинейры, он решил поехать верхом. К тому же он чувствовал себя увереннее и был преисполнен важности, когда восседал на коне – четвероногом символе положения в обществе pakeha. Ему очень нравился этот конь. Это был подарок Флёретты – сын ее кобылы Нинианы и скакового жеребца арабской крови.

МакКензи ожидал, что наткнется на баррикаду между Киворд-Стейшн и деревней маори. МакДанн что-то говорил об этом, да и Гвин тоже возмущалась по поводу того, что ее пытаются отрезать от пути в Холдон.

На самом деле Джеймс беспрепятственно добрался до деревни. Он как раз миновал первые хижины и увидел большой дом для собраний. Но настроение в поселении было странным.

МакКензи не почувствовал открытого вызывающего противостояния и упрямства, о котором говорили Гвинейра, Энди МакАран и Покер Ливингстон. И, прежде всего, никакого триумфа по поводу решения губернатора. Джеймсу показалось, что маори скорее пребывали в напряженном ожидании. Люди, окружившие МакКензи, бросали на гостя недружелюбные взгляды, как и во время более ранних визитов в деревню, но, казалось, угрозы не представляли. Он увидел нескольких мужчин с татуировками воинов, однако они были в штанах и рубашках, а не в традиционной одежде, копий у них также не было. Женщины занимались ежедневной работой и при этом старались не смотреть на посетителя.

В конце концов из одного домика вышла Кири.

– Мистер Джеймс! Я слышала, что вы снова здесь, – церемонно произнесла она. – Это большая радость для мисс Гвин.

Джеймс улыбнулся. Он всегда догадывался, что Кири и Моана были в курсе событий, происходящих в Киворд-Стейшн.

Но Кири не ответила на улыбку Джеймса, а серьезно посмотрела на него. Продолжая разговор, она вдумчиво, почти осторожно подбирала слова.

– И я хочу сказать… Мне очень жаль. Моане и Вити тоже жаль. Если теперь мир, мы с удовольствием прийти снова в дом. И мы прощаем мистера Пола. Он изменился, говорит Марама. Хороший человек. Для меня хороший сын.

Джеймс кивнул.

– Отлично, Кири. И для мистера Пола тоже. Мисс Гвин надеется, что он скоро вернется. – Он удивился, когда Кири после этого отвернулась.

Больше никто не разговаривал с ним, пока он не оказался перед домом вождя. Он слез с коня. МакКензи был уверен, что Тонга знает о его прибытии, но молодой вождь, очевидно, хотел, чтобы его попросили о встрече.

Джеймс повысил голос:

– Тонга! Мы должны поговорить! Мисс Гвин получила указ губернатора. Она хочет вести переговоры.