– При этом мальчишку не особо-то любят… – пробурчал Джеймс. – Флёретта мне кое-что рассказала, да и офицер полиции в Литтелтоне. Я знаю все о Кентербери. Тюремному охраннику было скучно, и я был единственным, с кем он мог целыми сутками разговаривать.

Гвин улыбнулась. Она немного знала этого офицера, а также то, что он любил поболтать.

– Да, с Полом тяжело, – согласилась она. – Тем больше я нужна людям. По крайней мере пока что. Через пять лет все изменится. Пол будет совершеннолетним и больше не позволит мне и слова сказать насчет ведения фермы. Я даже не знаю, захочу ли я жить на ферме, которой будет управлять Пол. Возможно, мы смогли бы купить себе клочок земли. После всего, что я сделала для Киворд-Стейшн, мне полагается хотя бы это.

– Клочка земли недостаточно для разведения овец, – с сожалением в голосе сказал Джеймс.

Гвин пожала плечами.

– Возможно, ее хватит для разведения собак или лошадей. Твою Пятницу теперь знает каждый, а моя Клео… она еще жива, но скоро уже умрет. Фермеры будут дорого платить за собак, которых тренировал сам МакКензи.

– Но пять лет, Гвин…

– Только четыре с половиной!

Гвинейра снова прижалась к нему. Пять лет казались ей вечностью, но она не могла представить себе другого выхода. Уж точно нельзя было жить беглецами в горах или отправляться на поиски золота.

МакКензи вздохнул.

– Ладно, Гвин. Но ты должна дать мне шанс уйти! Сейчас я на свободе. Я не собираюсь добровольно возвращаться за решетку. Если меня не поймают, то я отправлюсь на золотые прииски. И поверь мне, Гвин, уж я-то найду золото!

Гвинейра улыбнулась.

– Ты даже Флёретту нашел. Но больше не поступай со мной так, как ты сделал в суде! Все эти истории о маорийской любовнице. Я думала, у меня сердце остановится, пока ты рассказывал о своей большой любви!

Джеймс ухмыльнулся.

– А что мне оставалось? Объявить во всеуслышание, что у меня есть дочь? Маори они искать никогда не станут, всем известно, что это бесполезно. Хотя Сайдблоссом, конечно, подозревает, что эта девушка забрала все мои деньги.

Гвин наморщила лоб.

– Какие деньги, Джеймс?

Лицо МакКензи расплылось в широкой улыбке.

– Ну, как сказали бы Уордены, я позволил себе собрать приличное приданое для своей дочери. Все деньги, которые я заработал за эти годы от продажи овец. Поверь мне, Гвин, я был богатым человеком! И надеюсь, что Флёр разумно распорядится ими.

Гвин улыбнулась.

– Это меня успокаивает. Я так боялась за нее и Рубена! Рубен – хороший парень, но у него руки не из того места растут. Из него такой же золотоискатель, как… ну, представь, если бы ты решил вдруг стать мировым судьей.

МакКензи строго посмотрел на нее.

– О, у меня великолепно развитое чувство справедливости, мисс Гвин! Как ты думаешь, почему все сравнивали меня с Робином Гудом? Я крал овец только у богачей и никогда не трогал людей, которые зарабатывают себе на жизнь честным трудом! Хотя, согласен, мой способ слегка необычный…

Гвинейра засмеялась.

– Ну, скажем, ты не джентльмен. Я тоже больше не леди после всего, что мы с тобой делали. Ну и что? Мне все равно!

Они еще раз поцеловались, и Джеймс было мягко потянул Гвинейру на сено, но тут их прервала Хелен:

– Я не хотела тревожить вас, но сюда только что приходили полицейские. Я чуть не умерла со страху, однако они только задавали вопросы и не пытались устроить обыск фермы. Теперь, по всей видимости, все снова бросятся на поиски Джеймса. Мистер МакКензи, «овечьи бароны» уже знают о вашем побеге и даже успели послать на помощь своих людей. Боже, неужели вы не могли подождать еще пару недель? В разгар стрижки овец никто не стал бы устраивать погоню, но сейчас полным-полно работников, которым уже несколько месяцев нечем заняться. Они жаждут приключений! В любом случае вам следует остаться здесь до наступления темноты, а затем как можно быстрее уйти. И лучше всего… обратно в тюрьму. Сдаться самостоятельно было бы самым удачным вариантом, но вы, Джеймс, и без меня все понимаете. А ты, Гвин, как можно скорее скачи домой, чтобы никто ни о чем не догадался. Я не шучу, мистер МакКензи. Мужчины, которые только что были здесь, предъявили мне ордер, они даже имели право застрелить вас!

Целуя Джеймса на прощание, Гвинейра дрожала от страха. В очередной раз ей приходится переживать из-за него. А ведь они только-только снова оказались вместе.

Конечно, она тоже посоветовала ему возвращаться в Литтелтон, но Джеймс лишь отмахнулся. Сначала он хотел поехать в Отаго, чтобы забрать Пятницу, что, по словам Хелен, было «сущим безумием», а затем на золотые прииски.

– Ты не дашь ему что-нибудь перекусить в дорогу? – жалобно спросила подругу Гвинейра, когда они провожали беглого преступника. – И спасибо тебе, Хелен. Я знаю, на какой риск ты пошла ради меня.

Хелен махнула рукой.

– Если у наших детей все прошло так, как они задумали, то Джеймс стал тестем Рубена… Или ты все еще предпочитаешь врать, что Флёретта не от него?

Гвин улыбнулась.

– Тебе лучше знать, Хелен! Ты ведь сама послала меня тогда к Матахоруа, и мы с тобой слышали, что посоветовала знахарка. Как, хорошего я себе мужчину нашла?


Джеймса МакКензи схватили этой же ночью, при этом ему одновременно повезло и не повезло. Он попался прямо в руки поисковой группе с Киворд-Стейшн под предводительством его старых друзей Энди МакАрана и Покера Ливингстона. Если бы они были одни, то отпустили бы Джеймса, но с ними вместе оказались два новых работника, поэтому Энди и Покер не захотели рисковать. Во всяком случае никто даже не пытался стрелять в Джеймса. Однако осторожный МакАран сказал МакКензи то же самое, что до этого говорили ему Гвин и Хелен.

– Если тебя обнаружит кто-то из людей Бизли или Баррингтона, то они пристрелят тебя как собаку! Не говоря уже о Сайдблоссоме! Уорден, между нами говоря, тот еще мошенник. Он в какой-то степени понимает тебя. Но Баррингтон глубоко разочарован, в конце концов, ты ведь дал ему честное слово, что не будешь убегать.

– Но только по пути в Литтелтон! – пытался защищаться Джеймс. – Речь ведь не шла о пяти годах тюремного заключения!

Энди пожал плечами.

– Как бы там ни было, он очень зол. Ну а Бизли до ужаса боится, что ты снова начнешь красть скот. Двое породистых жеребцов, которых он привез из Англии, стоят целое состояние. Старик не простит тебе кражу, поэтому лучше возвращайся в тюрьму.

Когда МакКензи вернулся в Литтелтон, офицер полиции, казалось, абсолютно не злился.

– Это моя вина, – пробурчал он. – В следующий раз я вас попросту застрелю, МакКензи! Это уж я вам обещаю!


МакКензи храбро провел за решеткой следующие три недели, но затем не выдержал и снова сбежал. На этот раз вполне определенные обстоятельства привели офицера полиции в Киворд-Стейшн.

Гвинейра как раз заканчивала осматривать маток и ягнят перед тем, как выгнать их на пастбище. Внезапно она увидела, что во двор заехал Лоренс Хенсон, начальник полицейского участка в Кентербери. Хенсон медленно двигался вперед, что было связано с тем, что он вел на поводке что-то маленькое и черное. Как оказалось, это была собачка, которая яростно упиралась; полицейскому приходилось останавливаться каждые несколько метров, так как он боялся задушить животное. В конце концов собака упала на землю на все четыре лапы.

Гвин наморщила лоб. Неужели один из ее дворовых псов вырвался на волю? Вообще-то, такого до сих пор никогда не происходило. А если бы что-то подобное и случилось, то этим уж точно не стал бы заниматься начальник полиции. Она быстро попрощалась с двумя маорийскими пастухами и отправила их в горы со стадом.

– Увидимся осенью! – сказала она мужчинам, которые целое лето должны были провести в горной хижине, охраняя овец. – Следите за тем, чтобы мой сын не увидел вас здесь раньше срока!

Было глупо предполагать, что маори провели бы целое лето в горах, не посещая время от времени своих жен. Впрочем, их жены могли бы и сами приезжать на пастбище. Никто не знал точно, что произойдет; племена часто переходили с места на место. Гвинейра лишь знала, что Пол был бы недоволен как одним, так и другим вариантом.

Теперь же она направилась к дому, чтобы поздороваться со вспотевшим от жары офицером полиции, который отправился ей навстречу. Он знал, где находилась конюшня, и, очевидно, хотел поставить свою лошадь. Судя по всему, он никуда не торопился. Гвин вздохнула. Вообще-то, она могла бы найти дела и поважнее, чем сидеть полдня с Хенсоном и болтать. С другой стороны, так она смогла бы узнать все подробности жизни Джеймса в тюрьме.

Когда Гвин подошла к конюшне, Хенсон как раз собирался отпустить собаку, которая до этого была крепко привязана к седлу. Животное точно было колли, но в ужасном состоянии. Шерсть собаки сбилась и потускнела, а сама она была настолько худая, что, несмотря на длинную шерсть, можно было без труда увидеть торчащие ребра. Когда шериф нагнулся, собака оскалилась и зарычала. Настолько враждебно овчарки вели себя очень редко, тем не менее Гвинейра тут же узнала собаку.

– Пятница! – нежно произнесла она. – Позвольте мне, шериф, возможно, она вспомнит меня. В конце концов, она была со мной, пока ей не исполнилось пять месяцев.

Вначале Хенсон отнесся скептически к предложению женщины, которая давала Пятнице первые уроки по выпасу овец, но собака отреагировала на нежный голос Гвинейры. По крайней мере она не пыталась вырваться, когда Гвинейра погладила ее по спине и отвязала поводок от седла.

– Откуда она у вас? Это ведь…

Хенсон кивнул.

– Да, это собака МакКензи. Два дня назад прибежала в Литтелтон, совершенно измученная. Вы сами видите, как она выглядит. МакКензи увидел ее из окна и закатил истерику. Но что я должен был делать? Не оставлять же собаку в тюрьме! До чего мы тогда дошли бы? Если одному разрешить держать собаку, то другой захочет себе кошку, а когда та съест канарейку третьего, то в тюрьме начнется бунт.