– Если Ларри проживет достаточно долго и при этом не разорится, он переплюнет самого Лангли, – говорили про него люди.

Кэб повернул к дому Ларри, утопающему в роскоши, перегруженному архитектурными украшениями, – дому, который прямо-таки кричал всему миру, что его владелец способен еще и не на такое. Везде, где только можно, были вставлены ажурные металлические решетки, даже края медной крыши были украшены затейливым кружевом из металла. Не хватало разве что павлинов, разгуливающих по стриженым газонам, странно, что Ларри не пришла в голову такая идея. Юнис приняла бы ее с восторгом, как и все, что предлагал муж.

Ларри сам вышел, чтобы открыть мне дверцу кэба; он хоть и гордился своими владениями, но на самом деле не был гордецом, к тому же был проворнее самого ловкого из своих слуг. Подавая мне руку, он поцеловал меня – этот знакомый поцелуй в щеку означал доверие и гостеприимство, вот уже много лет оказываемые мне как еще одному члену их семьи. Большего Ларри никогда себе не позволял.

– Эмми, ты выглядишь сногсшибательно! Никогда еще не видел тебя настолько… настолько элегантной!

– Это потому, что ты никогда не утруждал себя приехать взглянуть на меня за стенами магазина.

Но вообще-то он был прав – у меня никогда еще не было такого платья, как это. Оно было сшито из нежно-абрикосового шелка, фасон необычайно подчеркивал мою тонкую талию, а кринолин был таким широким, что, передвигаясь по комнате, мне приходилось все время напрягать свое внимание. Когда я шла через залу туда, где Юнис встречала гостей, он плавно колыхался при каждом моем шаге, доставляя мне удовольствие.

– Эмми, дорогуша… – сказала она нежно и подставила щеку для поцелуя.

Она была еще все та же девочка, которую я запомнила на приеме, устроенном Джоном Лангли в честь Розы. Такие же рыжие волосы, такое же платье, щедро украшенное лентами и цветами. Только фигура стала чуть тяжелее – ведь через три месяца должен был появиться ее четвертый малыш. Чтобы скрыть это, она слегка задрапировала себя длинным шарфом, конец которого развевался сзади. Впрочем, она не слишком уж старалась, так как знала, что Ларри очень гордится всем, что связано с детьми, а большего ей было и не нужно. Достаточно любви и одобрения со стороны Ларри, чтобы она счастливо и упоенно занималась детьми. У нее был спокойный и даже немного скучный нрав, но с того времени, как они поженились, Ларри и не смотрел на других женщин. Все, что ему было нужно, – это чтобы от него зависели; энергии и буйной страсти у него самого было в избытке. Дома он искал только покоя и смирения, его слово должно было быть законом. С Юнис ему это легко удавалось.

– Ты только посмотри, Дэн, на нашу Эмми! – Кейт распахнула руки для объятий. – Боже, как приятно видеть тебя без твоего черного одеяния!

Она уже не была такой стройной, как тогда, на Эврике, но все еще сохраняла привлекательность и была одета в излюбленных лиловых тонах. Богатые платья, правда, уже не могли скрыть ее годы, хотя, когда Кейт улыбалась и начинала говорить, любой забывал о ее возрасте. И пусть ее имя никогда не появлялось в списках приглашенных к губернатору, она все равно была одной из известнейших дам в Мельбурне.

Поцеловав меня, Дэн спросил:

– Ну что, Эмми, какие новости от Адама?

Я сообщила ему то же, что говорила до этого Розе, и он кивнул. Его высокая фигура уже слегка ссутулилась, но плечи были по-прежнему мощными; в бороду и волосы прокралась седина.

– Скоро у Адама будет пароход, – сказал он, – и тогда поездки станут короче. Хорошо, если он чаще станет бывать дома.

В глубине души Дэн сознавал, насколько я одинока, и я чувствовала это без всяких слов. Он был добрейшим человеком из всех, кого я знала, и в Мельбурне это было общеизвестно. Гостиница Магвайра была бойким местом, но сколь ни успешно Дэн зарабатывал деньги, он никогда не клал их в банк. Они всегда словно утекали сквозь пальцы, потраченные неизвестно на что – подарки, кредиты всем подряд, дорогие обеды, наряды для Кейт, мебель, книги для Кона, пони для детей Ларри. На некоторое время Ларри удавалось попридержать этот поток бездумных растрат, но это было все равно что затыкать дыру в плотине пальцем. И в конце концов Ларри сам начал испытывать странную гордость за своего отца, прослывшего самым щедрым человеком в городе.

Я зашла в красную гостиную Ларри, где красовался огромный, красный с золотом, персидский ковер, привезенный Адамом из Сингапура специально для Ларри. Камин нелепо сверкал девственной белизной на фоне мебели черного дерева – именно такие камины Ларри, как на грех, углядел в гостиной у Джона Лангли. Вообще я ни разу не видела, чтобы человек с таким удовольствием вот уже два года строил и обставлял свой дом. Причем это вовсе не была какая-то мания – просто истинное удовольствие. Ларри был не из тех, кто страдал одержимостью.

Народу собралось немного – только те, кто имел отношение к празднованию помолвки Кона с Маргарет Курран и вступления его в фирму Джексона и Магвайра. Он собирался поехать на год в Сидней, чтобы поработать там в филиале фирмы, и родители Маргарет Курран согласились на оглашение помолвки только при том условии, что они поженятся не раньше, чем после его возвращения. Она была их единственным чадом, ей едва исполнилось восемнадцать, и они были очень привязаны к ней. Кон, впрочем, был старше всего на несколько месяцев. Стоя рядом возле камина, они выглядели трогательно юными и прекрасными и, кажется, были полны светлых надежд на будущее.

– Как прекрасно ты выглядишь, Маргарет! – сказала я ей, и Кон покраснел от удовольствия, будто комплимент был сказан ему самому, а не его невесте. Они оба были светловолосые, только он немного смуглее. Она родилась здесь, в Мельбурне, в те самые времена, когда все только начиналось, и ее отец, юрист по образованию, сделал себе приличное состояние в этой стране путем перепродажи тогда еще дешевой земли. В результате трудности жизни в Австралии прошли мимо нее. И руки ее, и лицо были нежными и белыми. Ей не приходилось сталкиваться с испытаниями на прочность, но тем не менее, глядя, как она не сводит с Кона глаз, я подумала, что, потребуй он этого от нее, и она согласится на раздумывая. Кон ответил за нее:

– Придется хорошенько запомнить, как она выглядит, Эмми. Год – это так долго.

Я не стала говорить ему, что год пролетит быстро; я-то знала, каким долгим может казаться время.

– Я бы лучше поехала с Коном, – робко сказала Маргарет, – мне даже все равно, где бы мы там жили… если это ненадолго, мы бы смогли, обязательно.

К нам подошел Ларри и сразу же поддержал тему разговора.

– Нет, дорогая моя, ты просто не понимаешь, что такое Сидней. Это тебе не Мельбурн, где у тебя есть семья и куча друзей. Там бы ты была совсем одна, а жалованья Кона едва ли хватило бы, чтобы обеспечить тебя всем, к чему ты привыкла.

– Ну и пусть! – перебила она нетерпеливо. – Почему никто не спросил меня, хочу ли я научиться обходиться без некоторых вещей? – Она вдруг с надеждой подхватила эту идею. – У меня бы точно получилось… Я умею шить, брала уроки кулинарии.

Ларри с улыбкой покачал головой, слегка даже изумленный, как будто одна из его маленьких дочурок вдруг принялась собираться в Сидней.

– А как же пышная свадьба с подарками, как же собственный дом, где бы вы могли поселиться? Неужели это тебе понравится, Маргарет? – Он снова покачал головой. – Лучше подожди для своего же блага, дорогая моя. Через год Кон сможет уже взять кредит и построить для вас дом – такой, какой вам нужен, сможет обустроиться в Мельбурне, поближе к твоим родителям. Это самый лучший вариант начала семейной жизни, Маргарет, уж поверь мне.

– Но если она хочет… – начал было Кон.

Но Ларри жестом оборвал его, скрепив выражение недовольства предупреждающе сведенными бровями.

– Ты должен думать о Маргарет, Кон, о том, чтобы ей было хорошо!

Обсуждение было закончено, и все надежды улетучились. Кон находился как бы под защитой у Ларри, и тот готов был планировать каждый шаг его жизни. Правда, он не мог предвидеть, что в Кона влюбится Маргарет Курран и он ответит ей взаимностью, но так случилось, что это самостийное событие оказалось во сто крат удачнее, чем любая из его задумок. Курраны считались состоятельными и влиятельными людьми в Мельбурне; Майкл Курран был одним из первых инвесторов в бизнесе Сэма Джексона и к тому же вел все юридические дела его фирмы. Брак между Маргарет и Коном явился бы еще одним кирпичиком в нелегком строительстве благополучия Магвайров, еще одним шагом к завоеванию уважения для их имени и родственных связей. Поэтому теперь от него требовалось защитить этот брак от всевозможных нежелательных обстоятельств. Ларри зорко следил, чтобы Маргарет и Кон были избавлены от всех неприятностей, которые можно предотвратить.

Пока Ларри вел меня, чтобы представить дяде Маргарет Курран, Юджу, я склонилась и тихонько сказала ему на ухо:

– А может быть, лучше предоставить их самим себе? Он жестом отклонил мое предложение.

– Они еще дети, – сказал он, – и мой долг – помочь им избежать ошибок.

Я перебила его, положив руку ему на запястье:

– Но вспомни, ведь на Эврике парни его возраста тоже имели семьи… некоторые из них даже погибли. Син был едва ли старше Кона.

Лицо Ларри напряглось; выражение его ясно говорило, что больше он не хочет об этом ничего слышать. Он убрал мою руку со своего запястья, и движение это было не слишком деликатным.

– Посмотри вокруг себя, Эмми. Мы уже далеко ушли от Эврики.


Мы расселись за обеденным столом, а я все еще думала над тем, что сказал Ларри. Это был семейный праздник; кроме Магвайров, присутствовали еще семья Курранов, а также Юдж Курран с женой, семья Джексонов и еще брат Сэма Джексона, который был членом Совета законодателей. Стол сверкал серебряными приборами и хрусталем, изящно расставленным на камчатной скатерти, которую утюжили, кажется, весь день напролет. За таким столом мог бы вполне сидеть сам Джон Лангли, а закуска была даже чересчур обильной. Это был обед, подготовленный людьми, у которых есть что показать и которые с радостью готовы делать это. От моего внимания не ускользнуло, как Ларри удовлетворенно кивнул Юнис, и она ответила ему сияющей от счастья улыбкой. Лицо Ларри, оттененное белым воротничком, было все еще исполнено свойственной ему яркой красоты, но вместе с тем оно приобрело уже некоторую потертость и выглядело слишком по-цыгански бойким и непосредственным, чтобы его приняли за лицо аристократа. И все же он уже нащупал свой путь к успеху. Для него Австралия была совсем не та, что для юного Кона. Он был в состоянии облегчить брату период становления и поэтому поддерживал его сватовство к девушке, которая никогда бы не выжила на приисках. Теперь он мог предлагать мне изгладить Эврику из памяти и, наверное, был по-своему прав. Может быть, его внуки будут хвастаться, что их дед начинал свой путь в Балларате, но для его поколения и для следующего Эврика останется чем-то годным лишь для досужих воспоминаний в узком кругу или во время длительной поездки, или где-нибудь у костра, или после утомительной работы, когда уже нет сил раскрывать гроссбухи. Здесь, в роскошно обставленной черным деревом и драпированной красным шелком гостиной Ларри, воспоминание об Эврике было нелепым и лишним.