Раздав им поцелуи и немного поворковав, Роза перешла на отрывистый тон:

– Эмми, какой кошмар! Кажется, я потеряла по одной белой перчатке из всех моих пар. И мне теперь нечего сегодня надеть…

– Внизу, в магазине, их полно, – сказала я сухо. Она пожала плечами.

– Конечно, если ты настаиваешь, я прибегну к помощи этих тупых девиц, которые не понимают, что к чему…

Я поднялась.

– Хорошо, я сейчас же пойду! – А затем добавила уже детям: – Допивайте молоко и не ешьте много пирожных. Анна, ты остаешься за главную. И налей мистеру Сампсону чашечку чая.

Уходя, Роза едва кивнула Бену в ответ на его приветствие. Она всегда была подчеркнуто холодна с ним, а он находил злорадное удовольствие в беспрестанном упоминании Эврики в ее присутствии. Тогда в Мельбурне уже мало кому было известно, что миссис Лангли начинала свою карьеру на Эврике.

Внизу, в магазине, Роза, удобно расположившись в одном из плюшевых кресел, принялась неторопливо перебирать выложенные перед ней длинные белые перчатки. Я и не спрашивала о размере. Все, что касалось Розы, я знала уже наизусть.

– Надо бы подобрать к прозрачному голубому шелку, – сказала она.

Я кивнула.

– Да-да.

Я ведь сама помогала ей выбрать этот шелк, точнее, выбрала за нее сама. Роза покупала все в магазине Лангли и всегда только с моего одобрения. Возможно, она и не нуждалась в моей помощи, но для нас обеих это была одна из возможностей продемонстрировать окружающим нашу дружбу. Таких возможностей было немало, правда, вот дружбы уже давно не было. После того злосчастного дня шесть лет назад на конюшнях в Лангли-Даунз от нее не осталось ничего, кроме пустой формальной оболочки. Единственное, что еще теплилось во мне по отношению к Розе, так это воспоминание о милой девочке, которая была так добра ко мне на дороге в Балларат. Любовь осталась у меня не для Розы, а для Кейт и для Дэна. Да еще для Розиных детей. Она же тянулась ко мне, я уверена, потому, что я казалась ей пусть слабым, но все же мостиком, связующим ее с Адамом. Наверное, тот, кто утверждает, что между женщинами невозможна дружба, не так уж и не прав.

– Прекрасная лайка, – сказала я, – это лучшее, что мы когда-либо получали.

Она повертела перчатки перед носом.

– Да, – сказала она рассеянно, так как, видно, уже утомилась от этих белых лайковых перчаток, как и от всех остальных вещей, – они понадобятся мне сегодня на приеме Крествелла.

– Так ты не будешь на обеде у Юнис и Ларри? Она пожала плечами.

– Ты ведь знаешь папашу Лангли. Он всегда говорит, что внешние социальные обязательства надо ставить выше семейных.

Джон Лангли имел в виду несколько другое, но она интерпретировала его именно так.

– Я как-нибудь в другой раз приглашу на чай эту мисс… мисс…

– Маргарет Курран, – сказала я.

– Да-да, мисс Курран.

– Мне кажется, тут несколько другое, Роза. Юнис и Ларри вложили в этот обед столько сил. В конце концов, это празднование помолвки нашего Кона… и потом… он ведь скоро уезжает в Сидней.

– Да, в самом деле, – сказала она, – я все никак не могу привыкнуть к мысли, что наш маленький Кон уже так вырос, что тоже женится, – ее голос смягчился. – Думаю, это потому, что он единственный в семье младше меня. – Она вскинула брови. – Я и про себя не могу поверить, что тоже стала старше. Я об этом и не думаю.

Затем она решительно сгребла в кучу все перчатки, как будто этим хотела закрыть неприятную тему.

– Пришли мне шесть пар – все равно каких. Может быть, из шести пар хоть в одной я потеряю не правую, как всегда, а левую. Они еще останутся у тебя до вечера, Эмми?

Я кивнула. Я знала, что на улице ее ждет ландо, но Роза предпочитала не возить с собой покупки. Так она подчеркивала свою принадлежность к Лангли. Она встала, собираясь уходить, и я в последний раз оглядела ее с головы до ног, внимательно изучая каждую черточку ее лица, прически, костюма. Как всегда, она была прекрасно одета – я сама выбирала для нее эту одежду, а следили за ней две служанки, нанятые специально для исполнения всех Розиных прихотей. И, как всегда, в ней был какой-то свой, только ей присущий художественный беспорядок, на редкость привлекательный и создающий у вас впечатление, что она как бы выбивается за рамки своей одежды. Она всегда затмевала собой любое украшение: шея ее была лучше любого кружевного воротничка, а уши казались прекраснее изумрудных сережек, подаренных Джоном Лангли. Роза всегда была выше вещей и обстоятельств, да, наверное, и останется такой всегда. Глядя на нее, я успокаивала себя мыслью о том, что с годами она растолстеет; сегодняшние спелые формы неизбежно станут переспелыми. Но пока это было не так. Сейчас, между двадцатью и тридцатью, красота ее была в самом расцвете.

Кажется, она почувствовала мой тяжелый взгляд, и глаза ее слегка блеснули, как будто она догадалась, о чем я думаю. Непринужденным, почти игривым голосом она спросила:

– Какие вести от Адама?

С годами она стала менее наивной. Теперь она не сопровождала свои вопросы отчаянными, выдающими ее с головой взглядами. Она спрашивала осторожно и спокойно, словно речь шла просто об одном из дальних родственников. Мы частенько играли с ней в эту игру – она, вероятно, чтобы слегка пощипать меня и поколебать мою уверенность в Адаме, а я, напротив, чтобы продемонстрировать ей свою власть над ним.

– Спасибо, Роза. Вчера я получила письмо из Кейптауна. На западном побережье Австралии их на целую неделю задержал шторм. Но теперь уже все хорошо, осталось только немного подремонтироваться в Кейптауне.

Она кивнула с улыбкой.

– «Роза Лангли» – очень хорошее судно, оно было построено на славу.

– Адам – неплохой капитан.

– Капитан всегда под стать своему кораблю! – отрезала она.

Иногда ей доставляло удовольствие покритиковать Адама; она не могла простить ему то утро в Лангли-Даунз.

– Адам действительно лучший капитан, и он под стать своему лучшему кораблю.

– Ты просто трогательно добра к нему, Эмми.

– У меня есть на это причины.

На лицо Розы словно набежала туча, глаза ее даже потемнели от злости, которая была направлена как на меня, так и на Адама. С того самого утра шесть лет назад ей ни разу не удавалось пробить наше с Адамом единство; если оно и давало трещины на поверхности, то она могла лишь догадываться об их существовании.

На щеках ее выступили красные пятна – она лихорадочно искала еще какой-нибудь способ уколоть меня. Посмотрев на лестницу, ведущую наверх, она процедила:

– Дети должны поехать со мной – уже поздно. И вообще они проводят здесь слишком много времени. Это совершенно никуда не годится… – Она взяла зонтик и, уже уходя, добавила: – Надо будет сказать об этом папаше Лангли.

Угроза расставания с детьми была самым ее грозным оружием, и она это знала. Вот почему в конечном итоге я соглашалась выбирать ей перчатки, шляпки и платья, почему я вела себя, как будто была ее лучшей подругой, и позволяла ей мною пользоваться.

– Я пошлю за ними, – сказала я.

– Да уж, пожалуйста, – она скрылась за дверью. Дети быстро спустились вниз и наспех попрощались со мной.

– А ты не поедешь с нами, мисс Эмма? – спросила Анна. – Я раскрасила карту специально для тебя…

– Завтра, дорогая моя, – ответила я ей, – сегодня у твоего дяди Кона помолвка, и мне нужно успеть домой, чтобы одеться…

Меня оборвал голос Розы, уже сидевшей в ландо:

– Дети, вы что, не слышите меня? Немедленно идите сюда!

По интонации они поняли, что она сердится, и поэтому поспешили подчиниться. В такие моменты она переставала быть для них принцессой из сказки, а становилась обычным человеком – способным раздражаться и злиться, готовым даже всыпать им по первое число за какой-нибудь незначительный проступок, в другое время вызвавший бы только улыбку. Нет, они были не дурачки, чтобы испытывать ее терпение. Я не пошла провожать их до ландо, а осталась стоять в дверях, наблюдая, как они, один за другим, набиваются туда, подгоняемые визгливыми окриками Розы. Когда они уселись, она, не оборачиваясь, дала сигнал трогаться. Служанка, что сопровождала детей ко мне в магазин, осталась одна – ей теперь предстояло возвращаться домой пешком.


Чтобы добраться до особняка Ларри в Сент-Кильде, я специально наняла кэб, который, как я рассчитывала, должен был отвезти меня и обратно. Конечно, стоило мне только заикнуться, и Лангли предоставил бы мне любой из своих экипажей, но я не собиралась этим пользоваться. В некоторых вещах мне было важно подчеркнуть свою независимость от его семьи, хотя это, безусловно, была лишь видимость.

Ларри построил себе в Сент-Кильде целый дворец, окружив его к тому же просторными лужайками и газонами, позволявшими каждому прохожему любоваться подобным размахом. Скорее всего, строительство такого дома втянуло его в долги, и даже приданое Юнис Джексон вряд ли здесь помогло, но я не сомневалась, что Ларри все подсчитал – выставление своего благополучия напоказ всегда вело только к богатству. Я слышала, как однажды он говорил, что один лишь бедняк никогда не имеет долгов, и хотя сам он еще не был настоящим богачом, но, судя по всему, к этому уже шло. Женившись на Юнис, он стал партнером ее отца, и фирма Джексона и Ларри сразу же прославилась в трех колониях, после чего начала стремительно набирать обороты. Прелестная и всегда всем довольная Юнис родила ему уже троих наследников и теперь была беременна четвертым. Подобно Джону Лангли Ларри был явно озабочен проблемой продолжения династии.

Старый Лангли как-то сказал про него:

– То, что у Розы приводит к одним лишь неприятностям, а именно – необузданный нрав, в Ларри, кажется, направлено в нужное русло. Дай-то Бог моим внукам унаследовать это.

Ларри был смел и удачлив, он без всякой боязни захватывал в свои владения агентства и магазины, на первый взгляд совсем невыгодные. Увлекая за собой Сэма Джексона, он продвигался к Новому Южному Уэльсу и в Южную Австралию и по ходу заключал все новые сделки, организовывал мелкие концерны и беспрестанно вкладывал деньги, обрастая ими, как снежный ком.