– Конечно, стать богатым, – ответил тот.

И все, включая самого Ларри, весело рассмеялись. Одна я вдруг остро почувствовала, что его слова совсем не похожи на шутку. Сейчас ему примерно двадцать четыре и он так же уверен в том, что станет богатым, как в том, что держит в руках эту трубку. Присмотревшись к нему, я нашла его почти красивым. Он, да и два других брата принадлежали к тому типу, который обычно называют «черный ирландец». У них были черные волосы и темно-серые глаза, которые выглядели почти как черные. Если бы не светлая кожа, их можно было принять за испанцев. Как и Роза, братья унаследовали цвет волос от отца, поэтому светловолосый и голубоглазый Кон смотрелся среди них, как подкидыш. Все они вели себя со мной просто и без зазнайства, хотя до этого мы были незнакомы. Я подумала, что, может быть, они притворяются; зная, что я буду с ними только до конца поездки, они рады пустить мне пыль в глаза, как, я слышала, любят делать ирландцы. Но среди них я чувствовала себя так хорошо, будто знала их всю жизнь. И теперь, когда меня не жгло солнце, когда ноги не спотыкались на каждом ухабе, не бились о дорожные камни, я смогла наконец предаться отдыху, оставив их наедине с семейными разговорами. Я еще не знала, что произойдет со мной через несколько часов, и теперь, вспоминая тот день, благодарю Бога за те счастливые мгновения передышки. Порывшись среди багажа, Пэт вытащил большую флягу с водой.

– Вот что тебе нужно. После такой дороги…

Я с благодарностью приняла флягу и стала пить, а они продолжили свой спор.

– Что до нас с Сином, так мы считаем: главное – иметь землю, – сказал Пэт, – никогда я еще не встречал богача, который не был бы землевладельцем. Достаточно только приобрести землю, и проблемы исчезают сами собой – сиди себе и радуйся, глядя, как овцы обрастают шерстью. Что скажешь, Син? Тот кивнул.

– Это как раз для меня, – сказал он.

Я поняла, что, даже если бы Пэт утверждал прямо противоположное, Син все равно был бы с ним согласен. Пэт, казалось, считал вполне естественным, что брат во всем ему уступает и соглашается с любым его решением. Словом, если бы мне захотелось спросить что-либо у Пэта, то с тем же успехом я могла бы задать этот вопрос Сину – и услышала бы одинаковый ответ.

– С землей ты уже опоздал, – сказал Ларри, – это ясно как Божий день. Ее давно распределили среди тех, кто приехал сюда одними из первых. Сначала правительство сдавало землю в аренду, а потом они получили право выкупить ее по пять шиллингов за акр. Представляешь, Пэт! По пять шиллингов за акр богатейшей в колониях земли! И это уже когда они успели сколотить себе состояние за время аренды! Некоторые владения простираются аж на сотни тысяч акров. – Он помотал головой, словно стряхивая захлестнувшую его зависть. – Так они и захотят разрушить эти угодья ради того, чтобы продать кусочек мелкому фермеру! Овцеводы контролируют законодательную власть, старателям не дано право на выборах – и что ты тут сделаешь? Поэтому-то я и выбираю торговлю. Случается, что и богатые продают мыло или чай, не только же бедные…

– Какое, к чертовой матери, мыло? – вскричал Пэт. – Вот они, грязные, вонючие англичане, контролируют, не пропускают, кого не хотят, – это так на них похоже! Вы можете быть на правах слуги, но ни в коем случае не на равных! Мне уже тошно все это слышать, – лицо его потемнело, – а если говорить о правах, то мы вообще не должны были ехать сюда, и тем более выпрашивать у кого-то разрешение пасти здесь жалкую дюжину овец! Если бы на свете существовала справедливость, мы бы жили сейчас, как короли, на земле дедушки Магвайра в Виклоу. Роза раздраженно прервала его:

– Пэт, опять ты заводишь этот разговор! Я уже не могу слышать про то, какие мы на самом деле благородные. Ты же никогда даже не видел Виклоу. У нашей семьи нет земель вот уже сто лет. Какой смысл изображать из себя господина, если ты нисколько не лучше, чем обычный конюх?

– Мы всегда принадлежали к дворянству и сейчас оставались бы господами, если бы проклятые англичане не украли нашу собственность, так же как и у всех порядочных ирландцев! Так же будет и здесь, если, конечно, мы позволим. Но ведь здесь Новый Свет. Значит, должны быть новые законы. Каждый имеет право считать себя господином, если он этого хочет. Кто сказал, что человек, который разъезжает на чистокровном жеребце, чем-то лучше меня?

Ларри согласно кивнул ему.

– Если уж ты так жаждешь стать господином, Пэт, тогда тебе точно по пути со мной. Я собираюсь делать деньги, а когда преуспею в этом, никому и в голову не придет спрашивать меня, где я жил в Старом Свете – в родовом замке или в простом коттедже.

Роза хихикнула.

– Ты будешь расхаживать в шелковых жилетках, Ларри, а Пэт в своей любимой фланелевой рубашке продолжит разглагольствования о «правах» и всяческой «несправедливости».

– А как вы представляете свое место здесь, уважаемая мисс? – отпарировал Пэт. – Может быть, вы сделаете состояние игрой на фортепиано и пением? Сдается мне, что здесь вам придется брать уроки по приготовлению лепешек с чаем. Бедные ваши холеные пальчики, трудно вам придется, фланелевые рубашки так плохо отстирываются!

Но она только рассмеялась над его словами, словно их нелепость не вызывала у нее никакого сомнения. Она нарочно протянула свои руки на всеобщее обозрение – я думаю, в большей степени для меня, – посмотрите, какие у нее белые и аккуратненькие пальцы. Хотя и не маленькие, руки ее имели очень красивую форму, а что касается их размера, так она и сама была довольно высокого роста. Ей было тогда семнадцать.

– Посмотрите, – сказала она, – они совершенно безупречны и, я надеюсь, такими и останутся.

Она торжествующе смотрела на нас сквозь длинные ресницы, обрамлявшие глаза, и я заметила, что они у нее того необъяснимого цвета, который в эту минуту кажется темно-синим, а через мгновение становится почти что фиолетовым. Кожа у нее была белоснежная, губы неяркие, но четко очерченные. Она обладала точеными, совершенно аристократическими чертами лица, которые в большей степени напоминали отцовские. Мать в таком возрасте смотрелась, вероятно, просто очаровательно милой. А Роза была красива, и этого не понял бы только дурак. Роза хорошо это знала…

Ее улыбка была безжалостной и самодовольной гримасой ребенка, осознающего свою тиранию. Тогда я впервые увидела, какова Роза Магвайр; придет время, и она порастеряет свое самодовольство, но в результате станет еще более безжалостной.

– Так вот, – сказала она, – я собираюсь найти человека, откопавшего самый крупный самородок во всем Балларате, а потом выйду за него замуж. И мои пальчики останутся прежними. Или я найду того, у кого самое большое в колонии поголовье овец, и моим мужем станет его сын. И тогда, Пэт, я подарю тебе столько земли, сколько ты захочешь, а ты, Ларри, станешь продавать шерсть, – она потерла руки, словно предвкушая, как все это будет здорово, – ну что, как вам эта идея? Отлично придумано, а? Ларри улыбнулся.

– А если ты влюбишься, девушка Рози? Вдруг он окажется бедняком?

– Я не допущу ничего подобного! Это было бы слишком большим ударом для меня.

– Сообщишь мне, когда состоится свадьба, – сказал Син, – я непременно приду туда поплясать. Не бойся, Рози, я не надену фланелевую рубашку, зачем мне позорить тебя перед новыми друзьями-овцеводами?

Шутка вдруг переросла свои границы. Роза уже не улыбалась, лицо ее стало таким же серьезным, каким было у Ларри, когда он говорил, что собирается разбогатеть.

– Смейся! – сказала она обиженно. – Смейся, если тебе так хочется! Но скоро я покажу тебе, кто из нас был прав! Приходи ко мне через годик, и ты увидишь на этих руках бриллианты, как всегда мечтал папа.

– Папа мечтал совсем о другом, – сказал Ларри, – он хотел, чтобы ты была настоящей леди, – готовой и носить кольца на руках, и, если нужно, делать все, что необходимо, для своего мужа.

Она даже покраснела от злости.

– Меня уже тошнит от твоих проповедей, Ларри! Ты совсем не понимаешь женщин и ничего не знаешь о них. Ты думаешь, что они как… как коровы. Как твоя прелестная скромница Бридди Коннелли, которая еще недавно приводила тебя в восхищение в Дублине. Не всем же быть такими – некоторые из нас совершенно другие. Вот я, например, – другая! – Она перешла на истерический визг. – Через пять лет я всех вас смогу купить и продать! Буду я еще стирать рубашки, как же, дождетесь!

Трое братьев смотрели на нее, и в их лицах сквозило отвращение. То, что скрывалось за невинными шутками, оказалось неприятной для всех правдой, и Роза обнажила ее.

– Ну, что вы на меня так уставились? Я же пошутила – разве непонятно? Всем, что у меня будет, я всегда поделюсь с вами…

– Премного тебе благодарны, – с горечью сказал Пэт, – если я не помру к тому времени, когда соберусь принять что-либо от женщины.

Теперь они уже собирались серьезно повздорить – это было видно по тому, как хищно вытянулись их лица. Я быстро повернулась к мальчику, Кону, который, к счастью, сидел рядом.

– А ты, Кон, ты еще не сказал, что ты собираешься делать теперь, когда ты уже почти мужчина?

Он набрал побольше воздуха, как будто только и ждал, когда ему предоставят возможность высказаться, будто все это время сидел и старательно копил материал, впрочем, почти не надеясь на благосклонность аудитории.

– Я хочу быть как папа, – сказал он. – Когда мы найдем в Балларате столько золота, сколько нам нужно, то вернемся в Мельбурн и купим отель. Мама рассказывала мне об этом – она уже даже выбрала место. И мы устроим все там точно так же, как было в Дублине. А я буду помогать папе. Я тоже хочу стать владельцем таверны.

– У вас таверна в Дублине?

Он кивнул.

– Да, небольшая, и я всегда помогаю папе работать…

– Перестань болтать, пока тебе не отрезали язык, Кон Магвайр! – крикнула Роза. – Когда это ты помогал папе? Тебя ни разу даже не пускали внутрь!