Конечно, Мэт был на редкость нескладным мужичонкой – много пил, совершенно не умел работать, но несмотря на все это, в нем была какая-то изюминка. Во время ленча он нарассказывал нам кучу всяких историй, в которых вечно оказывался в дурацком положении, так что в конце концов все развеселились. И я, и Роза сразу потеплели по отношению к нему, да, думаю, на нашем месте вряд ли кто-нибудь устоял. Он был такой милый и беспомощный, так искренне радовался нашему присутствию здесь, что было бы просто грешно огорчать его. Когда все поели, он растянулся в некошеной траве прямо возле нас и принялся курить трубку, задумчиво глядя вверх на кроны деревьев.

– Все-таки хорошо, когда рядом есть женщина, – вздохнул он. – Эх, Пэт… знай, мальчик, ничто на свете не может заменить женщину…

– А почему ты не женишься, Пэт? – внезапно перебила Роза. – Тебе бы совсем не мешало жениться. Ларри, например, вот уже полгода ухаживает за мисс Юнис Джексон. Ее отец, кажется, против – ведь Ларри католик, – но Юнис собирается уломать его. Знаешь, она богата: единственная наследница всего состояния Джексона.

– Да черт с ним, с этим Ларри и всеми его делами! Женщины – это не для меня. И потом, я в любом случае искал бы женщину, а не приданое. Пусть он сколько угодно влезает в это ярмо, ну а я воздержусь.

– Но Ларри поступает правильно! Мисс Джексон – очень симпатичная девушка, и она просто обожает Ларри. Она отлично для него подойдет, да и он, думаю, будет ей хорошим мужем.

– Не перевирай мои слова, Роза! Я не говорил, что это будет плохо для Ларри, я имел в виду только себя.

– А, тебе вечно все плохо, все не так! – вспылила она.

Он засмеялся.

– Я бы не сказал, Рози, что ты похожа на мирового судью, который вправе указывать людям, что хорошо, а что плохо. Незачем тратить силы на то, чтобы советовать мне. Лучше посмотри на себя! А я уж сам разберусь как-нибудь… Во всяком случае, я совершенно точно знаю, что в моей жизни нет места женщине. Я должен быть свободен. Свободен и уверен, что завтра могу уйти, если захочу…

Роза медленно поднялась на ноги.

– Эмми, нам уже пора ехать… если мы хотим вернуться до захода солнца.

Она посмотрела на Мэта, все еще лежавшего в высокой траве, и своего брата, который пристроился рядом.

– Вы, мужчины, даже не понимаете своего счастья. Что мне остается? Рожать ребенка, потом еще одного – и так до тех пор, пока Джон Лангли не успокоится.

Обычно такие вещи женщины говорят только друг другу, но для Розы никогда не существовало правил приличия. Всю обратную дорогу она вела себя очень тихо, как будто ей хватало собственных мыслей, и смиренно удерживала Танцора рядом с повозкой, пока мы не въехали в Лангли-Даунз.


Теперь Роза каждый день ездила к Суини, чтобы встречаться там с Пэтом; это продолжалось, даже когда вернулся Джон Лангли. Она не скрывала, куда едет: кажется, ей действительно доставляло удовольствие щекотать нервы своему свекру.

– Этот Суини вот уже много лет, как бельмо на глазу для всех местных овцеводов, – говорил он. – Совершенно никудышный фермер. Не может даже починить свои заборы, а уж овцы… эти паршивые твари только смешиваются с моими и портят поголовье…

– Но ведь там Пэт, – с деланной невинностью возражала Роза, – я ведь езжу не к Суини.

Ему было не под силу ее удержать; единственное, на чем он неизменно настаивал, это чтобы она брала с собой грума. С грумом Роза поступала просто: она подкупала его, он отставал и ждал ее в небольшом местечке Форбз-Корнер, в то время как она мчалась в Суини одна. Я и не пыталась в это вмешиваться, поскольку чувствовала, что этот маленький бунт может помочь Розе преодолеть все более нараставшее в ней внутреннее напряжение. И потом, ей чрезвычайно нравилось общаться с Пэтом. Большую часть времени они проводили в спорах, отдельные из которых перерастали даже в крупные ссоры. Тем не менее, каждый раз утром она снова уезжала туда, а когда возвращалась уже перед самым обедом, то выглядела счастливой и отдохнувшей. Переодеваясь к столу, она часто что-то напевала или без умолку рассказывала мне, что сказал ей Пэт, да что она ему ответила, и так далее…

Мне уже больше не пришлось побывать на пикнике под яблоней Суини. Я понимала, что одна из нас должна была сидеть дома, чтобы не оставлять Джона Лангли одного и хоть как-то сглаживать его недовольство этими визитами. Но когда Роза седлала по утрам Танцора и мчалась на нем по залитым солнцем пастбищам, я смотрела на нее с завистью. А Джон Лангли в ее отсутствие был раздражительным и сентиментальным.

По возвращении из Мельбурна он рассказал мне последние новости.

– Я оставил указания на случай, если «Энтерпрайз» вернется, когда мы еще будем здесь. Адам приедет тогда прямо в Лангли-Даунз. Нам с ним многое нужно обсудить. Следующий рейс будет очень долгим. Я хочу отправить «Энтерпрайз» в Калькутту с грузом зерна, за которым Адам заедет в Сидней. Оттуда они тронутся в Сингапур, где закупят для магазинов различные товары – все, что попадется по приемлемым ценам. Это выйдет дешевле, чем все время ездить в Англию… – И он углубился в рассуждения о достоинствах торговых складов Востока и вообще восточного рынка, что обычно любил делать, когда встречался с Адамом. После их многочисленных бесед эта тема невольно стала мне самой доступной и близкой. Несколько раз я становилась свидетелем, как старик пытался завести похожий диалог с Томом, но, как правило, через несколько минут разговор у них угасал. Элизабет, вечно склоненная над вышиванием, могла только кивать ему в ответ головой. Скорее всего, Джон Лангли завел этот разговор со мной, уже отчаявшись найти другого слушателя. И когда почти через два часа он наконец-то его закончил, я чувствовала себя так, будто сейчас встану и немедленно отправлюсь за его грузом.

Под конец он снова упомянул об Адаме и добавил, что вместе с ним, скорее всего, приедет и Том.

– Наверняка он сказал это для меня, – говорила мне потом Роза, – мол, пора мне остепениться и снова стать образцовой женой, а с Чарли Гринли все покончено и забыто.

Через несколько дней Адам и Том действительно приехали. Они прибыли около полудня, когда горизонт уже начал расплываться в знойной дымке. Я сидела вместе с Джоном Лангли на веранде в затененной части дома, как вдруг до нас донеслись звуки Розиного голоса.

– Это Адам!.. Адам!..

Я сразу же вспомнила Эврику, где она точно так же возвещала о прибытии из Мельбурна Адама и Ларри. В ее возгласе была та же радость, та же властная интонация, означавшая, что прежде всего он приехал именно к ней.

Когда мы обошли веранду кругом, она уже бежала к нему навстречу, освещенная полуденным солнцем. Роза вела себя так, будто Адам приехал один, а между тем их лошади шли почти вплотную друг к другу. Я видела, как ее руки невольно потянулись к Адаму, и только окрик Джона Лангли заставил их остановиться на полпути.

– Добро пожаловать, Адам… Том. Как вы доехали? Роза так и застыла с протянутыми руками. Она не могла слышать, как шумно и поспешно Джон Лангли набрал воздуха, чтобы выкрикнуть это, но в его интонации она уловила команду, явно рассчитанную на нее. Кажется, сейчас он впервые осознал, какая опасность поджидала нас всех теперь. Но Роза тем временем вернулась на грешную землю; медленно опустив руки, она подошла к всадникам со стороны Тома, встала на цыпочки и покорно подставила ему щеку для поцелуя. Он склонился к ней, продолжая сидеть в седле. Она не произнесла никаких слов приветствия – только натянуто улыбнулась.

После обеда я занималась в саду с Анной; она уже выучилась ползать и даже пыталась встать на ножки. Ее длинная неуклюжая юбка вся перепачкалась в пыли, когда она ползала в траве, исследуя клумбы. Я взяла ее на руки и решила спуститься к розарию, где была похоронена жена Джона Лангли, то есть ее бабушка. Наклонив ее голову к самому цветку, чтобы она полнее ощутила его теплый нежный запах, я пронаблюдала за удивленным и восторженным выражением ее лица.

– Эмм… Эмм-м… – протянула она.

И, обхватив меня руками за шею, засмеялась. Она училась говорить, и мое имя стало, кажется, ее первым словом.

Играя с ней на веранде, я слышала, как в гостиной Адам и Джон Лангли обсуждают предстоящее плавание, хотя до меня доносились лишь их невнятные голоса. Конечно, мне хотелось бы посидеть с ними, но я понимала, что для них недопустимо приглашать женщину говорить о делах. Через некоторое время Анна захотела спать, и я отнесла ее наверх и уложила в кроватку. Целуя ее перед сном, я уловила пряный запах розовых лепестков, которые она долго мяла в руках, после того как оборвала их с цветка. Уснула она мгновенно и спокойно. Анна была прекрасным ребенком – странно, что у Розы могло родиться такое мирное и ласковое дитя.

Я решила побыть немного с ней в комнате. Было так тихо, так безветренно, что от окна, где я стояла, мне было слышно ее ровное дыхание. Это была та самая высасывающая тишина, которую больше всего ненавидела Роза и которую я сама почему-то начинала любить. Передо мной за окном открывался необозримый простор земель, принадлежавших Лангли, – им просто не было конца и края, и только строгий английский сад, лежащий прямо под окнами, напоминал, что все в этом мире имеет границы. Глядя на эти бескрайние пространства, я начинала понимать, почему Джон Лангли провел здесь время своей любви.

Теперь их голоса звучали прямо внизу. Джон Лангли и Адам направлялись в розарий. Старик надел широкополую шляпу от солнца, а Адам пошел с непокрытой головой. Их шаги попадали в такт, наверное, потому, что они были одного роста – оба высокие. Они шли, склонив головы друг к другу, чтобы лучше слышать, одинаково заложив руки за спину, и были удивительно похожи, чего я раньше никогда не замечала. Глаза мои остановились на Адаме, и я сказала себе, что сейчас, в новой для нас обстановке, вдалеке от дома на Лангли-Лейн, между нами должно быть все по-другому. Наконец-то после долгих томительных месяцев, когда я ни на минуту не могла забыть об утраченном ребенке, я хоть немного оттаяла, как будто эти последние несколько недель снова вдохнули в меня жизнь. Подтверждение этому я заметила во взгляде Пэта и остро почувствовала во время долгих бесед с Джоном Лангли. Кажется, я пережила свое горе и теперь была готова бороться за счастье с новой силой. Мне захотелось отдать себя – как женщину, как жену. Я пожила немного с чужим ребенком, и мне захотелось иметь свое дитя. И своего мужа; я сказала себе, что Адам опять будет мой – весь и без остатка, и это произойдет обязательно здесь, в Лангли-Даунз. Он будет мой даже просто назло Розе. Еще никогда я не чувствовала себя такой уверенной.