Должно быть, в те дни Кон с изумлением сознавал, что скоро его место младшего в семье займут сразу два ребенка. Наверное, он охотно бы его уступил. Кон заметно вытянулся, и теперь его детская пухлость постепенно исчезала; возможно, он радовался, что внимание Кейт фокусировалось теперь не на нем.

– Когда Розе придет время рожать, я буду рядом с ней, – твердо заявила Кейт, – а Джон Лангли пусть катится ко всем чертям.

Мы с Адамом подготовили для нашего будущего ребенка только все самое необходимое, и эти приготовления не шли в сравнение с тем, что происходило в доме Лангли. Там ребенку уже отвели целых две комнаты и заранее пригласили няню; младенца ожидала целая куча полотенец, простыней и всякой одежды.

– На Эврике мы обходились и без этого! – фыркала Кейт.

Зато Адам сам смастерил для нашего ребенка колыбельку. Часами он с любовью трудился над ней, когда ночевал в родном порту. У Адама получилась красивая отполированная колыбелька, какие делали еще в старину. Он специально укрепил ее на высокой качалке, чтобы мне не нужно было над ней наклоняться.

– Уже сто лет в нашей семье пользуются такими колыбелями, – пояснил Адам.

Он вырезал из дерева куклу и темно-зеленой краской нарисовал ей солдатский мундир.

– Не хочу видеть здесь никаких английских солдат в красных мундирах.

Затем он сделал из дерева медведя, стоящего на задних лапах, и выкрасил его в темно-коричневый цвет.

– Медведь из Новой Англии.

Адам был так счастлив оттого, что у нас скоро должен был родиться ребенок, что, я думаю, в те месяцы он любил меня. О Розе мы с ним никогда не говорили, если только мимоходом, и хотя я внимательно за ним наблюдала, на его лице не заметно было ни напряжения, ни деланного равнодушия, которые всегда появлялись раньше при упоминании ее имени. Случилось так, что все эти месяцы Адам не видел Розу. Дом Лангли он больше не посещал, а Роза каждый раз, когда его корабль заходил в порт, специально не появлялась у Магвайров. Я начинала чувствовать, что отвоевываю его у нее. Возможно, и она сама это понимала. Когда Роза заходила ко мне в последний раз перед родами, она медленно провела рукой по гладкой поверхности колыбельки.

– Какая ты счастливая, Эмми! – сказала она и на сей раз совсем не шутила.


Шла весна, заметно потеплело; я была уже на седьмом месяце беременности, а Розе настало время рожать. Помню, в тот день впервые после зимнего холода я оставила входную дверь открытой солнцу и легкому ветерку. Я сидела и шила, а у моих ног мирно покоились кошки, когда на половицы легла тень Джона Лангли.

– Мисс Эмма, не могли бы вы поехать в мой дом прямо сейчас? У Розы с утра схватки.

Я отложила шитье.

– Как она? Надеюсь, ничего опасного? Он почти беспомощно покачал головой.

– Доктор говорит, что нет. Конечно, с нею рядом сиделка… у нее очень сильные боли.

– Ну, к боли она должна была быть готова. Чем я могу ей помочь?

– Не знаю. Она хочет, чтобы вы приехали, постоянно просит об этом.

Я пыталась остаться твердой.

– Не думаю, что мне следует ехать. Я должна помнить о своем собственном ребенке. Вряд ли это понравилось бы Адаму.

– Мисс Эмма, я был бы вам так признателен, – произнес он со всей искренностью, – только на несколько минут. Может, она успокоится?.. Она кричит, а в перерывах между схватками так мечется!

Я знала, что Лангли терпеть не мог вмешиваться в чисто женские дела, но будущего ребенка он ценил больше своей независимости. Мне были известны его взгляды: мы, женщины, были для него глупыми эмоциональными существами, недостойными драгоценных детей, которых производили на свет. Возможно, Лангли был и прав.

– Вы ведь знаете Розу, – продолжал он.

Да, я знала Розу, знала, что она никогда не изменится. Ни в чем. Так что лучше уж было согласиться и поехать к ним прямо сейчас, потому что в конце концов Роза все равно добьется своего так или иначе.

– Совсем ненадолго, – уговаривал меня Лангли.

Но я знала Розу лучше его, поэтому накормила кошек и заперла дом, не исключая возможности, что мне удастся вернуться только после того, как родится ребенок.


Приехав, я застала там обвязанную простыней Кейт, которая воевала с сиделкой. А Роза – с ними обеими.

Как только я приблизилась к кровати, она схватила меня за руку.

– Спасибо, что приехала, Эмми!

Не так уж часто Роза когда-либо меня благодарила, поэтому я сделала вывод, что она действительно сильно, напугана. Роза казалась возбужденной, наверное, схватки были сильные, хотя она вполне могла кричать погромче, зная, что ее слышит Джон Лангли. Кейт неодобрительно ворчала:

– А тебе уж, Эмми, совсем не стоило сюда приезжать в твоем-то положении! Как будто этой кобыле здесь больше некому помочь…

Кто бы ей ни помогал, казалось, ей нужна была только я. Роза заставила меня сесть у ее кровати, продолжая крепко держать мою руку. Родовые муки показались нам обеим бесконечно долгими; раньше я думала, что Роза будет рожать удивительно легко, но, оказалось, я ошиблась. Я просидела с ней весь день и большую часть ночи. Когда Кейт попыталась было отправить меня домой, послышались исступленные возгласы протеста, а ногти Розы так и впились в мою ладонь.

– Как ты не понимаешь! – закричала она на мать. – Мне не нужна ты, и никто не нужен. Только Эмми!

А у меня уже горела от боли спина, и рука давно затекла. Доктор, а с ним за компанию и Том дремали в спальне напротив. Сиделка сообщила мне, что Джон Лангли бодрствует в своем кабинете внизу.

– Никогда не видела, чтобы из-за родов так суетились, – сказала она, неодобрительно глядя на Розу. – Она здорова, как бык…

Схватки участились, и рано утром Роза наконец родила здоровую и крепкую девочку, чей крик, казалось, заполнил весь дом. Услышав его в своем кабинете, Джон Лангли вместе с Томом ждали за дверями, пока не вышла сиделка с завернутым в платок младенцем. Не знаю, что сказал Лангли по поводу внучки, однако мне было известно, что все его помыслы были связаны с мальчиком. Узнав, что родилась дочь, Роза с огорчением промолвила:

– Ну, теперь он захочет, чтобы я сразу родила ему второго, мальчика!

Сгорбившись от усталости, я сидела в кресле и пила чай, который вопреки установленным в доме правилам Кейт сама приготовила на кухне. Собиравшийся уходить доктор остановился возле меня.

– Поезжайте и ложитесь в постель, – сказал он мне.

Розу вымыли и немедленно уложили спать. В доме все стихло. Я спускалась по лестнице, Джон Лангли держал меня под руку. Том пошел за мной и посадил меня в карету.

– Я попрошу мать Розы заехать к тебе по пути домой, Эмми, – сказал он. – Ты выглядишь такой измученной…

– Я в порядке, – ответила я. – Не надо ее посылать. Она тоже всю ночь была на ногах.

Вставив ключ в замочную скважину, я услышала мяуканье моих голодных кошек. Пока они ели, я разожгла потухший в печи огонь. Извозчики еще не приехали, и в переулке было очень тихо. Воздух раннего утра был свеж и приятен; я широко распахнула окна и оставила дверь приоткрытой. Пока кипятился чайник, я переоделась в ночную рубашку и приготовила себе постель.

Когда я поднимала чайник, чтобы заварить чай, меня вдруг пронзила сильная боль. Все же я сумела поставить чайник на место, не пролив кипящей воды. Это было последнее, что я помнила, пока Хиггинс не обнаружил меня лежащей у открытой двери.


Я не сочла нужным просить кого-нибудь сообщить Адаму, что я потеряла ребенка. Узнав, что «Лангли Энтерпрайз» вот-вот пришвартуется в бухте Хобсона, я послала за каретой Розы и сама отправилась в ней в порт. Слабость после выкидыша все еще не прошла, но не она была причиной того, что мои ноги, да и все тело, дрожали по мере приближения к сходням «Энтерпрайза».

Разгрузкой руководил помощник капитана Паркер. Он и сказал мне, что Адам уже на берегу, в конторе магазина Лангли. Я осталась в каюте, со страхом ожидая минуты, когда по трапу прозвучат его шаги. Тогда я действительно боялась. С ребенком я была уверенной, желанной, возможно, даже любимой. А без него стала – напуганной и несчастной.

Адам стоял и смотрел на меня, он сразу же заметил, что моя фигура изменилась. Словно защищаясь от взгляда Адама, я прикрыла живот рукой.

– Я лишилась ребенка, Адам.

Он быстро подошел и обнял меня; когда Адам нежно поцеловал меня в щеку, я ощутила все свое несчастье, потому что он сделал это из жалости и сочувствия, а не потому, что любил меня. Я чувствовала, как похолодело мое сердце от мысли, что, если бы он меня любил, теперь мы вместе бы делили с ним эту потерю и она только еще больше сблизила бы нас. Казалось, он не хотел показывать мне свое разочарование и делить со мной свое горе. Адам жалел меня, не позволяя мне жалеть его.

– Бедняжка Эмми… – сказал он.

– У нас еще будут дети, Адам.

Он ответил только:

– Бедная моя Эмми.

Я отвернулась, освобождаясь от его объятий, от боли, застывшей на его лице.

– У нас еще будут дети, – повторила я. Однако я понимала, что вместе с ребенком я лишилась и Адама.

Глава шестая

Вскоре я поняла, что не могу жить без Розы и ее ребенка. Каждый день под тем или иным предлогом я отправлялась на Коллинз-стрит и звонила у дверей дома Лангли. Иногда я заставала Розу на месте, но даже если ее не было, я все равно поднималась по лестнице в детскую. Слуги уже привыкли к моим визитам и даже ждали меня, так что они не задавали никаких вопросов. Я брала малютку на руки, играла с ней и говорила ей то, что я, наверное, говорила бы своему собственному ребенку. Это немного успокаивало мою тоску; однако рано или поздно ребенка приходилось класть в колыбельку и уходить. Возможно, этими дневными посещениями я только делала себе хуже, продлевая свою боль, но и прекратить их я тоже не могла.

Когда мне было особенно тяжело и я чувствовала себя совершенно несчастной, я начинала винить Розу за то, что потеряла своего ребенка, за то, что она требовала, чтобы в ту ночь, когда она рожала, я все время оставалась с ней. Затем я винила себя за то, что имела глупость уступить требованиям Розы, так мало заботясь о самой себе. Но все это служило слабым утешением, и я старалась не думать об этом слишком долго. Оставшись одна, без Адама и без привычных мыслей о будущем ребенке, которые еще недавно заполняли все мои дни, я начинала понимать, что Роза стала нужна мне так же, как и я ей. Я не могла обойтись без се общества и даже без пустых и скучных сплетен, которые ей так нравились. Но, пожалуй, больше всего мне нужен был ее ребенок.