Чарльз Норрис - Зельда Марш

— Они высмеяли бы нас, — сказала она с отчаянием.

— Мама… — начал было Майкл.

— Знаю, знаю… Так что же мы будем делать? — повторила она с новым взрывом горя.

Он закрыл лицо руками и вцепился пальцами в волосы. Зельда притянула его голову к себе на колени и стала гладить взъерошенные кудри. Тоска, близкая к отчаянию, наполняла ее сердце. Слезы подступили к глазам, она не удерживала их. Он был ее, ее собственный, дорогой мальчик! Любовь душила ее, томила до боли. Она нежно баюкала в руках эту дорогую голову и низко нагнулась над нею, притягивая Майкла к себе.

— О Майкл, Майкл, Майкл, — жалобно бормотала она.

— Не надо, Зельда… я не могу… не могу…

Оба встали и прижались друг к другу мокрыми лицами.

— А не убежать ли нам? — предложила она.

Он отвечал только беспомощным взглядом.

— Или, может быть, прийти к ним, — продолжала она без капли надежды в душе. — Сначала к твоей матери, потом к моему дяде… — Но очевидная нелепость этого проекта заставила ее остановиться. — Или мне написать отцу? — Она представила себе полуслепого старика и Мэтиу, суетившуюся в полуразрушенной кухоньке, и снова умолкла.

Майкл охватил ее руками и крепко прижал к себе. О райское блаженство — быть так любимой и любимой тем, кого любишь сама, любишь так безумно, с таким отчаянием! Волна экстаза захлестнула ее. Но она вырвалась из объятий Майкла, оттолкнула его от себя. Это было больше, чем она могла вынести. Порыв страсти и горя совсем обессилил ее, и она в изнеможении снова упала на диван. Майкл подошел, коснулся ее. Собрав последние силы, она овладела собой и отстранилась.

— Не надо, — шепнула она, задыхаясь. Голос ее звучал почти свирепо, зубы были стиснуты, глаза сверкали.

6

Долгая ночь бессонницы и тоска… Что это он сказал?.. Как твердо он глядел на нее, когда говорил… Неужели он вправду так любит ее?.. Да, в этом она уверена. И это лучше, чем если бы она, как когда-то, страдала одна… Полно, лучше ли? Есть ли что-либо хуже, чем это пугающее ее страстное томление, сжигающее душу и тело?

— О Майкл, Майкл, Майкл!..

Она то открывала, то закрывала глаза, стискивала руки, кусала губы, нетерпеливо сбрасывала одеяло, подходила к открытому окну и сжимала виски горячими руками… Внизу, как черное озеро, расстилался сад. Она различала рисовавшиеся на бледном небе ветви ивы, маячившие вдали очертания оранжереи. В последнее их свидание там они с Майклом чуть не попались. Доктор Бойльстон пришел в сад искать ее, они слышали, как он ее звал, но притаились в темном, грязном углу, прильнув друг к другу и дрожа от страха. Зельде казалось, что месяцы прошли с тех пор.

Что ей делать? Что делать?! Снова и снова все тот же вопрос. Она не могла осуждать Майкла. Осуждать… за что? Да за то, что у него не хватало мужества взять их общую судьбу в свои руки и выступить вдвоем перед целым светом в качестве мужа и жены! Мужа и жены! Как странно представить себя и Майкла в этой роли. Но они должны непременно пожениться. Майкл еще молод для женитьбы, — семнадцать лет! Он еще мальчик, просто очень выросший мальчик, но, боже мой, как она любит его! Отчего бы ему не найти работу в каком-нибудь городе или деревне, куда она могла бы приехать к нему, когда он будет в состоянии содержать себя и ее? Она не могла осуждать его за то, что он этого не делал. Но, будь она на его месте — о, она бы так поступила, она нашла бы выход, она бы вступила в борьбу с матерью, с теткой, с дядей, с целым светом, если бы понадобилось!

7

Однажды вечером они сошлись в ее саду. Они уже виделись в тот день, но их больше не удовлетворяло только держать друг друга за руки. Их ненасытные взгляды говорили о жажде объятий и поцелуев.

После обеда Зельде обыкновенно полагалось готовить уроки у себя в комнате. Однажды вечером, часов в девять, когда она «зубрила» Вергилия, что-то звонко шлепнулось о стекло окна. Она не стала дожидаться нового сигнала. Вмиг потушила газ и подняла окошко. Внизу, в саду, виднелась фигура Майкла.

— Майкл!

— Тсс! Все в порядке?

— Да. Они не услышат, если ты не будешь говорить слишком громко.

— Я не мог удержаться, чтобы не прийти!

— Ты — прелесть! А как же мама?

— О, я ей сказал, что иду в гости к товарищу. Она поверила… Ты не можешь сойти сюда?

— Боюсь. Хонг каждый вечер уходит в китайский квартал и уносит с собой ключ от черного хода, а если я пойду через парадный, меня поймают.

— Мне бы хоть на минутку повидать тебя!

— А мне — тебя! Так хочется!

— Ты любишь меня, Зельда?

— Тсс!

— Да? Скажи!..

— Ах, Майкл!

— Я не могу ни о чем больше думать, только о тебе. И в школе я постоянно рисую на всем твои портреты.

— Ну, вот! Кто-нибудь увидит, — и тогда все узнают нашу тайну!

— Не бойся: я очень осторожен. Но неужели это всегда должно оставаться тайной?

— Ты сам знаешь…

— Я хочу тебя видеть. Нельзя ли проникнуть к тебе? Я уверен, что сумею забраться на этот выступ. А что под твоим окном?

— Комната Хонга. А прямо под ней — крыша прачечной.

— Хонга нет дома, ты сказала? Так я… попробую…

— Нет, нет, я боюсь. Нас услышат… Постой! У меня идея! — Она, казалось, колеблется.

— Скажи же, что ты придумала, — настаивал Майкл.

За окном царило молчание. Потом снова послышался шепот: — «Погоди!»

Она живо скользнула в ванную, смежную с ее комнатой. Сюда никто, кроме нее, не входил. Здесь стояла переносная лестница вышиной футов в пятнадцать, по которой взбирались на чердак. Лестница была громоздкая, но не тяжелая.

Зельда ухватила ее обеими руками, сдвинула с подпорок, прислонила к стене. Затем, удостоверившись, что площадка пуста, она крадучись протащила лестницу через одну дверь, другую и, наконец, спустила ее из окна на крышу прачечной.

— Я подымусь к тебе!

— Нет, — приказала Зельда. — Не смей! Я сама спущусь.

Майкл подхватил ее на руки, когда она прыгнула с крыши низенького строения. И в ту же минуту они очутились в объятиях друг друга.

Первое их ночное свидание. Потом этих свиданий было множество. Они только ими и жили. Майкл сказал матери, что у него теперь сверх дневных еще вечерние занятия у профессора Вилльямса, по классу анатомии. Это Зельда придумала. И миссис Кирк поверила. Ей было грустно лишаться общества сына на два-три вечера в неделю, но, ведь он учился, чтобы стать художником, — а она бредила искусством. Приходилось мириться с этим.

Ни разу за все время, что Зельда жила здесь, ни дядя, ни тетка не заглядывали в ее комнату вечером после того, как она, простившись, уходила к себе. И можно было рассчитывать, что ее путешествия в саду останутся незамеченными.

Любовь… Страсть… Юные сердца, бьющиеся в унисон… Юные тела, трепещущие в объятьи.

«Нет, этого не надо… — боролась с собою Зельда. — Майкл еще мальчик. Ответственность падет на меня.»

Но во время этих свиданий ее решимость ослабевала, она изнемогала от любви.

И неизбежное произошло. Там, под ивой.

Она думала до этого, что больше любить нельзя. Но теперь она любила его еще в тысячу раз сильнее.

Снова борьба с собой. Ведь это — Безумие! Страх ее снедал. Этот путь грозил гибелью их любви. Теперь она скорее чем прежде рисковала потерять Майкла. Она не должна, не должна больше поддаваться! Но, когда с этим твердым решением она приходила на свидание, сила, над которой она была не властна, вливала истому в ее руки и ноги, толкала в ожидавшие ее объятья, заставляла идти за Майклом по темной улице крадучись, пробираться по узенькой дорожке между его домом и забором в уютный мрак его «студии». Миссис Кирк ничего не подозревала. Она была уверена, что сын, приходя с вечерних занятий в школе, сразу ложится спать.

1

Прошло три месяца, и вдруг Зельда получила из Бэкерсфильда известие о смерти отца. Смерть эта немного опечалила ее, но она была далека от того, чтобы горевать по-настоящему. С тех пор, как она переехала к дяде, она ничего не слышала ни об отце, ни о Мэтии. На ее редкие письма не было ответа. О смерти старого Джо телеграфировал столяр-шотландец, много лет живший по соседству с «Гастрономическим Отелем». Зельда с теткой поехали на похороны. Унылое зрелище! Больше всего запомнилась Зельде плачущая толстая Мэтиа, окутанная густой черной вуалью, ехавшая за катафалком в телеге.

По завещанию отца Зельде досталось несколько сот долларов и она пожелала передать их этой женщине, которая заботилась о беспомощном, полуслепом старике все последние годы. Но дядя Кейлеб флегматично возразил: «нет!» По возвращении в Сан-Франциско он вдруг проявил усиленный интерес к вопросу об ее средствах и образовании. Было очевидно, что завещание его разочаровало. Он заявил Зельде весьма определенно, что, так как наследство ее оказалось совсем невелико, ей следует немедленно начать готовиться к тому, чтобы самой содержать себя. Он не намерен больше опекать ее. Дядя заставил ее бросить школу и поступить на курсы бухгалтерии и стенографии.

Зельда и раньше чувствовала, что она не вполне желанная гостья в этом доме. Теперь же ее присутствие только терпели. Тетка посматривала на нее огорченно и озабоченно, словно считая в чем-то виноватой. Зельда всей душой жаждала уйти отсюда. Она решительно накинулась на занятия бухгалтерией, стремясь поскорее стать независимой. Она уже видела себя достигшей успеха, обеспеченной материально, в маленькой квартире, где она будет распоряжаться, как хозяйка; видела, как приходит к ней Майкл. Может быть, они поженятся. Во всяком случае они освободятся от надзора его эгоистической, требовательной матери, и ее, Зельды, холодных деспотов-родственников, и соединятся открыто. Улыбаясь во все лицо, Майкл соглашался, что это «блестящая идея». Однако он огорчал ее тем, что не любил заглядывать в будущее, не беспокоился о завтрашнем дне, живя только настоящим. А Зельда предвидела, что, если не предпринять что-нибудь сейчас, то дело может кончиться для них печально. Ее не удовлетворяло то, что было между ними. Она слишком любила Майкла. Он тоже любил ее, она не сомневалась в этом и ей как будто не в чем было упрекнуть его. Но ей не нравились его легкомысленный оптимизм, его детская вера, что все уладится к общему удовлетворению: они с Зельдой будут принадлежать друг другу, мама будет довольна, родные Зельды благословят их, и все заживут в идиллической любви и согласии. Он не хотел тревожиться. Зельда тревожилась за двоих.