— Это ты про наследство?

— И про него тоже.

— Значит, ты ещё не решила, — констатировал он.

Я осторожно перевела дыхание.

— Слово «наследство» для меня несколько абстрактно. Я хочу похоронить отца. Я поняла, что для меня это на самом деле важно.

Антон кивнул и отступил от меня.

— Хорошо. Не будем торопить события.

Прощание проходило в самом большом поминальном зале города. Стоянка перед ритуальным домом была забита дорогими автомобилями, то тут, то там толклись группки охранников, поджидающие своих хозяев, неподалёку я приметила микроавтобус с логотипом местного новостного канала. Следом за нами подъехали ещё три машины, из них появились люди, все в тёмных одеждах и с букетами цветов, перевязанных траурными ленточками. А я наблюдала за всем этим через стекло автомобиля, и вдруг поняла, что не могу пошевелиться, вот насколько нервничаю. Облизала губы, кашлянула, а Антон уже из машины вышел и обходил её, чтобы открыть для меня дверь. Руку мне протянул, а я медлила.

— Лера, — проговорил он негромко, то ли подбадривая, то ли убеждая меня не трусить.

Я сделала глубокий вдох и подала ему руку, вышла из машины. Антон тут же сунулся на заднее сидение, достал внушительный букет белых роз. Это я настояла на белых, сама не знаю почему. И сейчас разглядывала распустившиеся бутоны, словно от их идеальности и красоты что-то зависело, что-то измениться могло.

Антон подставил мне свой локоть.

— Идём?

Голос неожиданно проникновенный и даже сочувственный, наверное, пребывание в этом месте и его жизненную активность к земле прибило.

Я взяла Антона под руку. Сделала первый шаг. Должно быть, со стороны мы смотрелись вместе неплохо. Он высокий и тёмный, я натуральная блондинка, в новом платье, которое он мне вчера купил — в долг! — в дорогущем бутике на Славянской, с букетом белых роз в руках, и на двоих у нас одинаково сосредоточенное выражение лица. Я на самом деле держалась за локоть Антона, и боялась пальцы разжать, он наверняка чувствовал, как судорожно они сжимаются.

— Здравствуй, Антон.

Он кивнул кому-то в знак приветствия, как только мы переступили порог поминального зала. Зал был просторный, заполненный людьми и вазами с цветами, и я даже не сразу увидела гроб на возвышении. А как увидела, так и взгляда отвести не могла. Лишь отстранённо прислушивалась к голосу Антона, который то и дело здоровался с кем-то. Кажется, ему даже соболезнования выказывали, как члену семьи. А потом он вдруг выдвинул меня перед собой и сказал:

— Это старшая дочь Бориса, Валерия.

Я отвела взгляд от гроба отца, и вдруг поняла, что вокруг нас собралось немало людей, и после слов Антона меня принялись разглядывать, кто просто с любопытством, а кто и с недоумением. Я же стояла, прижимая к груди букет, и не знала, что сказать. Поэтому обратилась к Антону.

— Я бы хотела… подойти к нему.

— Конечно, — негромко отозвался он. — Пойдём.

У меня тряслись руки. Я этого совершенно не ожидала, ещё два дня назад была уверена, что вряд ли что-то почувствую, это ведь, по сути, незнакомый мне человек. А оказалось, что эмоций в избытке, и они попросту задушили. И, наверное, это было заметно, или Антон просто почувствовал, но я была благодарна ему, что не оставил, а наоборот поддержал, в прямом смысле слова. В какой-то момент я немного осела на его руках, смотрела на отца в гробу, и у меня даже дышать не получалось.

На протяжении всей моей сознательной жизни, я отца только на фотографиях видела. Он, я, совсем ещё маленькая, а порой и вовсе младенец; в последние годы он мелькал на телеэкране, в выпусках городских новостей, поседевший и набравший в весе, но сейчас, сейчас он совершенно не был на себя похож. Ни на прежнего, ни на того, кого я видела на экране телевизора. При жизни он всегда одевался достаточно демократично — джинсы, рубашки, которые больше подошли бы мужчинам помоложе, я его в костюме, кажется, никогда и не видела, а в гробу он лежал в тёмно-синем костюме-тройке и при строгом галстуке, и на себя похож не был, даже лицом. Понятно, что смерть никого не красит, и, скорее всего, над ним поработал гримёр, но всё равно… от этой непохожести мне лишь ещё больше жутко стало. Мне показалось, что я целую вечность на него смотрела. Понимала, что мне плохо, что меня трясёт, а в горле ком, но в сознании никак не получалось уложить, что это мой отец.

— Антон, — тихо позвала я.

— Что?

— Я не знаю, куда цветы положить, — в некоторой панике призналась я.

— Поставь в вазу, вот сюда.

Цветы я поставила, расправила, хотя руки и не слушались, отступила на шаг и выдохнула, словно что-то непосильное сделала. Признаться, мне сказать было нечего. Вот если бы меня спросили, что бы я сказала своему отцу на прощание — я не знала. Я не чувствовала злости на него или обиды, не чувствовала горечи утраты, ощущалась лишь печаль по чему-то неузнанному, а не ушедшему. Я машинально оперлась на руку Антона, ещё секунда и я отвернулась.

— Пойдём.

Мы спустились с возвышения, на котором был установлен гроб, всего две ступеньки вниз, а словно в другое измерение, и я снова обратила внимание, что за нами наблюдают. Видимо, слух о том, что у Давыдова отыскалась ещё одна дочь, уже распространился.

— Лера, всё хорошо?

Я глаза на Антона подняла, он немного хмурился, приглядываясь ко мне. Я поспешила кивнуть.

— Да. Я просто растерялась немного.

— Не мудрено.

Я вдруг улыбнулась, хоть и едва заметно.

— Так странно слышать от тебя это слово.

— Почему?

— Оно тебе совсем не подходит.

Он еле слышно фыркнул, явно чтобы меня поддержать.

— Вот только не надо намёков, девушка.

— Можно я тебя снова под руку возьму?

— Даже нужно. — Он призывно выставил локоть вперёд. Затем спросил: — Хочешь выпить?

— А здесь есть?

— Думаю, вино точно есть. Сейчас поищем. — Кинул на меня изучающий взгляд. — Ты бледная.

Я невольно схватилась за щёки. А когда увидела приближающуюся к нам женщину, приглядывающуюся ко мне с красноречивым прищуром, руки поспешила опустить. Я не знала Марину Леонидовну, жену отца, в лицо, но была уверена, что это именно она. Лет сорока, платиновая блондинка, загорелая и с такой королевской осанкой, что мне поневоле захотелось расправить плечи, чтобы не выглядеть челядью на её фоне. Она шла к нам через зал, степенно и не спуская с меня глаз, окидывая критическим взглядом, и я была уверена, что лишь большое количество зрителей вокруг, не позволяло ей прямо и с наскока высказать своё мнение по поводу моего присутствия здесь. На ней был чёрный костюм с гипюровыми вставками, а на голове что-то вроде шляпки-таблетки с намёком на вуаль, которая на самом деле едва прикрывала её лоб. Марина Леонидовна подошла и тут же перевела взгляд с меня на моего спутника.

— Антон, — вроде бы поприветствовала она его, но тут же укорила: — Ты опоздал.

Тон был властный и обвиняющий, и видимо, Марина Леонидовна не сомневалась, что имеет на него право.

— Не опоздал, я задержался. К тому же, виновник торжества у нас Боря, вот без него бы не начали, а мы с тобой лишь гости.

— Как всегда хохмишь.

Антон безразлично пожал плечами и тогда уже указал на меня.

— На самом деле, я заезжал за Лерой. Вы ведь незнакомы? Дочь Бори от первого брака.

Мы с Мариной Леонидовной уже в открытую друг на друга посмотрели, я удостоилась ещё одного оценивающего взгляда, стерпела его, но на всякий случай нахмурилась. Но себя пришлось перебороть, и я протянула жене отца руку.

— Валерия, — представилась я, и заметила, как Марина Леонидовна украдкой огляделась. Мы обе понимали, что за нами наблюдают, и именно это обязывало к вежливости, и Марина руку мою пожала, хотя на самом деле едва коснулась и тут же свою руку отдёрнула. Чопорно поджала губы.

— Да, Боря мне рассказывал, — нехотя призналась она. — Меня зовут Марина Леонидовна. А ваша мама… тоже нас посетила?

— Нет. Мама… на отдыхе, — сказала я, решив не болтать про дом в деревне и плантацию огурцов и болгарских перцев. Что-то мне подсказывало, что Марина Леонидовна даже не поймёт о чём я.

— Что ж, — ещё один уничтожающий взгляд достался Антону, — каждому своё: у кого-то горе, а у кого-то отдых по плану. Жаль, что вы, Валерия, не приехали, когда Боря был жив, уверена, что он проявил бы любопытство к вашей судьбе.

Антон, не скрываясь, усмехнулся. Меня, признаться, тоже «любопытство» царапнуло. Но я постаралась сохранить спокойное выражение на лице.

— Да, сейчас мне тоже жаль, что мы совсем с отцом не общались. Думаю, он был интересным человеком.

— Не сомневайтесь в этом. А вы, Валерия, чем занимаетесь?

— Я преподаю алгебру и геометрию.

Марина Леонидовна чуть сдвинула брови.

— В школе работаете?

— Да, уже четвёртый год.

— У Бори тоже было математическое образование.

— Я знаю, мама мне рассказывала.

— А что ещё она вам рассказывала?

— На самом деле, немного. В основном то, что касалось времени их знакомства с отцом и первых лет брака, про то, что последовало дальше, мама говорить не любит.

Марина Леонидовна покивала, хотя я была уверена, что то, что я говорила, её мало интересовало. Она продолжала ощупывать меня взглядом, прятала в глазах недовольство, потом обернулась, заметив кого-то, и позвала:

— Алиса, подойди сюда.

От группы людей отделилась девушка, невысокая, фигуристая, я бы даже сказала, что с пышными формами, но весьма соблазнительными, и такая же платиновая блондинка, как и мать. При её смуглой, избалованной солярием, коже, такой цвет волос выглядел несколько экстравагантно, что её, судя по всему, нисколько не смущало. Она уверено передвигалась на высоких — очень высоких! — каблуках, наверное, надеялась казаться выше; на светящемся улыбкой лице особого горя я не заметила, хотя, тут же поняла, что радость её минутна и предназначалась она Антону. Алиса как увидела его, так и разулыбалась, а в глазах прямо-таки огонь разгорелся. Я даже не удержалась и на Антона посмотрела, тот особой радостью не воспылал, спокойно смотрел на девушку, даже чуть снисходительно. А она к нему подошла и за руку схватила. И как мать недавно, обвинила его: