Ступор прошёл, и следующие минуты я занималась тем, что выдвигала ящики стола, изучая содержимое. Ничего интересного, никакой документации, видимо, всё важное забрали после смерти отца. Остались какие-то мелочи, канцелярские принадлежности, едва начатая записная книжка и переполненная визитница, записки и несколько мятных леденцов. Ими и пахло, стоило открыть любой ящик, и всё это казалось невероятно печальным. На дне одного из ящиков я нашла потрёпанный конверт с фотографиями. Отец, Марина и Алиса, на каком-то мероприятии. В отпуске. На природе, Алиса ещё совсем маленькая, от силы лет восемь. Все кажутся счастливыми и весёлыми, и даже Марина улыбается, обнимая мужа. Красивая, молодая женщина, прильнувшая к своему мужу. Судя по фотографии, с тех времён прошло лет пятнадцать, а Марина совсем не изменилась, правда. Разница лишь в её взгляде, который теперь стал непреклонным. А вот возраст на ней совсем не отразился. Почти, если только самую малость. Интересно, что же отца не устроило в красивой молодой жене? Что их рассорило и изменило? Деньги? Он много работал, слишком много зарабатывал, и деньгами пытался компенсировать жене и дочери недостаток внимания?

Я фотографии на столе разложила, благо он большой был, смотрела на них, потом отодвинула от себя. Чувство было такое, что я подглядываю за чужой жизнью. Каждый раз, как я оказываюсь рядом с семьёй отца, у меня возникает такое чувство. Я лишняя, и всё порчу. Наверное, он это понимал, поэтому мы не встретились ни разу за двадцать лет.

Антон бы сейчас сказал: опять самобичевание.

Я покаянно опустила голову, затем достала телефон и снова набрала номер мужа. В сотый раз за последние пару часов. Самой не по себе за подобную навязчивость, но что делать? Он не ответил, и я разозлилась. На стол навалилась, закрыла глаза, чтобы не видеть снимков, а когда открыла их, между стопкой журналов, пресс-папье и непонятной мраморной чаши с песком непонятного назначения, я увидела мобильный телефон, подозрительно похожий на телефон Антона. Он был большой, но плоский, и на краю стола я его не сразу приметила. Дотянулась рукой, покрутила, рассматривая, потом поняла, что тот выключен, и нажала на кнопку, ожидая отклика экрана. Это точно был телефон моего мужа. Вот и моя фотография на экране, я в бикини в волнах Средиземного моря. Приятно, но что телефон Антона делает в кабинете моего отца, совсем непонятно. А я звоню… Кстати, стереть напрочь все мои двадцать четыре пропущенных вызова. Зачем Антону об этом знать?

Вот только проблема: телефон оказался запаролен. Что за бред, вообще? Я поводила пальцем по экрану, разозлилась и сунула телефон в сумку. Боже мой, мой муж самый скрытный человек на свете!

Дома Антон появился к ужину, нисколько не опоздал, и, наверное, это нужно было оценить по достоинству, к тому же, он с цветами явился. С большим букетом пионов. А я вместо того, чтобы порадоваться, продемонстрировала ему свою находку.

— Я нашла твой телефон.

— Правда? Дома?

— Нет, в кабинете отца.

Антон замер передо мной с букетом, осмысливая. Я ещё подумала, что в этот момент нужно было его сфотографировать, выглядел он вполне торжественно, портило впечатление выражение лица — озадаченное.

— В Борином кабинете? Ты была в «Колесе»?

— Была, — призналась я с некоторой неохотой. Забрала у него цветы, передала ему мобильник. Такой обмен неожиданными подарками.

Антон за моей спиной хмыкнул. Снял пиджак, присел на любимый подлокотник, и я услышала звук разблокировки телефона. Невольно замерла, прислушиваясь и ожидая реакции мужа Да, да, я знала, что он непременно отметит мою настойчивость.

— Ого, двадцать пять звонков! Сразу видно, что жена скучает без меня.

— Вообще-то, я беспокоилась, — сказала я. А затем пояснила: — Последний раз я звонила час назад, набрала случайно.

— Ага, — проговорил Антон многозначительно.

— Не говори: «ага», — попросила я. — Ты же знаешь, я это не люблю.

— Ага, — повторил он со смешком, подошёл ко мне и обнял. Руками обхватил, прижался крепко, а я вздохнула. Потом даже зажмурилась от осознания своей слабости. И поэтому спросила:

— Что ты делал в кабинете отца?

— Искал кое-что. А ты?

Искал он кое-что! Будто я сама не догадалась.

— И я тоже, — отозвалась я недовольно. — Мужа. Антон, ты мне обещал, что не будешь пропадать.

— Я и не пропадал. Я забыл телефон. — Он погладил меня. — Малыш, ты беспокоилась? Надо было позвонить на домашний… — повинился он.

Я согласилась.

— Надо было. — Но прежнего возмущения, которое бурлило во мне ещё полчаса назад, уже не чувствовала. Прикоснулась к цветам в вазе, потом повернулась к мужу, посмотрела в его лицо. — Антош…

Он прижался лбом к моему лбу, в глаза мне заглянул.

— Прости меня за вчерашнее. Я не должен был кричать на тебя.

— Я тоже на тебя кричала.

— Да, — согласился он, и вдруг улыбнулся. — Мне понравилось.

Я прищурилась.

— Что? Ты с ума сошёл?

— Нет. Ты кричала на меня первый раз. Жена может кричать на мужа.

— Ну, если ты так считаешь.

— У тебя много претензий ко мне? — Я почувствовала, как он прижал меня к себе, и степень его готовности продолжать разговор, можно было оценить по достоинству. И в этих обстоятельствах вести серьёзные разговоры было невозможно, поэтому я сказала:

— На данный момент, одна.

— Слушаю.

Я провела ладонью по его плечу, ослабила узел его галстука, после чего обняла Антона за шею.

— Я вышла за тебя замуж, и ты просто обязан меня боготворить.

На его губах расцвела понимающая улыбка.

— Клянусь. Обещаю молиться дважды в день.

Неприличный намёк прозвучал, но я сумела спрятать улыбку. Вместо этого коснулась его щеки, провела пальцем по носу, потом обвела его губы. Улыбаться расхотелось.

— Я волновалась, Антон. И я звонила тебе тысячу раз. Почему я так волнуюсь?

— Потому что любишь, — сказал он, и получилось как-то чересчур серьёзно.

Но я кивнула, не собираясь спорить.

— Люблю. Но волнуюсь не поэтому. — И произнесла вслух то, что так беспокоило: — Просто ты мне врёшь.

12

Утро первого сентября я встретила в обнимку с недовольным мужем. Недоволен Антон был по многим причинам, и даже не все эти причины относились ко мне, что несколько сглаживало острые углы. Он совершенно не радовался тому, что я выхожу на работу, но ещё больше его не радовали мои утверждения в том, что он мне врёт. Хотя нет, не врёт, в тот вечер я довольно быстро исправилась, заменив слово «врёшь» на «скрываешь», но сути это не меняло. Ему пришлось постараться, чтобы убедить меня в обратном, и, в конце концов, я предпочла сделать вид, что ему это удалось. Иначе это привело бы к очередному скандалу.

— Я вру? Я тебе вру? Когда? И, вообще, это обидно, — заявил муж мне спустя полминуты, как я его в этом обвинила. Он выглядел настолько оскорблённым, что любой бы поверил. Любой, но уже не я. Поэтому я лишь посверлила его взглядом, под которым он стал мрачнеть на глазах, а затем резко махнул рукой. — Лера, просто есть вещи, которые женщине — заметь, не тебе, а всем женщинам! — знать не стоит. Если я тебе чего-то не рассказываю, то это не значит, что я вру тебе. Я о тебе забочусь! — В этот момент в его глазах полыхал хоть и праведный, но гнев и несомненная обида. А я к этой обиде приглядывалась, пытаясь оценить по достоинству.

— Исчезая неизвестно куда? — уточнила я. — Скрывая от меня проблемы? Так ты заботишься? Антон, я не знаю, что тебе говорили о твоих актёрских талантах, возможно, они и неплохи, но я знаю, когда ты врёшь. Я вижу.

Он моргнул, раз, другой, всерьёз раздумывал.

— Откуда?

Я только руками развела.

— Я не знаю откуда. Но чувствую, что врёшь!

Антон головой качнул.

— Это странно.

— Правда?

— Да. — Он оглядел меня с головы до ног, я не поняла для чего. — Раньше меня никто на лжи не ловил. Я даже в покер никогда не проигрываю.

Я погладила мужа по плечу.

— Думаю, больше тебе играть не стоит. Помнишь, как в песне? «Не везёт мне в картах, повезёт в любви». У тебя история обратная.

Я улыбнулась и отошла от него, а Антон сказал:

— Не смешно, между прочим.

— Почему?

Он вдруг головой замотал:

— И, вообще, перестань меня путать. Мы говорим не о том.

— Правильно. Мы говорим о том, что ты мне врёшь. Точнее, замалчиваешь проблемы. И всё из-за этого наследства, будь оно неладно!

— Не говори так, Лера. Твой отец хотел бы…

Я повернулась к нему и перебила:

— Не хотел бы! Он не хотел этого, Антон! — Дыхание перевела. — Я сегодня в его столе нашла фотографии, старые. Алиса ещё маленькая, он и Марина. Они выглядели счастливыми. Я не знаю, что случилось потом, но… В его жизни не было ни одного воспоминания обо мне. И то, что я делаю, — я обвела взглядом комнату, будто гостиная дома Антона олицетворяла собой нечто непонятное в моей жизни, — это всё ему назло. Ради меня самой, ради мамы, а не потому, что он… мой отец и ему было важно моё будущее.

— Малыш. — Антон подошёл и усадил меня на диван. За плечи обнял, а когда я склонила голову к его плечу, поцеловал в макушку. А я продолжала хмуриться.

— Я поехала на кладбище, будто ждала, что он со мной поговорит. Глупо, и говорила я. И я не знаю, смогла бы я ему что-то сказать, если бы мы просто встретились, а не… так всё случилось. Но мне обидно. И чем дальше, тем обиднее почему-то. Я злюсь на человека, который умер. Я претендую на его деньги, наверное, несправедливо, как некоторые считают, но никакого удовлетворения не ощущаю. Чем больше я влезаю в его жизнь, тем обиднее мне становится, хотя и говорю — и себе, и ему, что не злюсь, и у меня всё было замечательно. Но я злюсь! И ты ещё врёшь мне.