— Я же сказала, что пройдусь. Мне нужно побыть одной и подумать.

— О чём?

И тон его был настолько снисходительным, что я разозлилась. Взглянула на него в упор и сказала:

— Я не всегда думаю о тебе, Стас. Вчера у меня умер отец, я думаю о нём. И… я, правда, сейчас не могу и не хочу что-либо обсуждать.

— Отец умер? — повторил он за мной. Призадумался ненадолго, видимо, пытаясь припомнить, что-то о моей семье, уверена, что не вспомнил, но должное внимание проявить решил. — Почему ты мне утром не сказала? Тебе положено три дня…

— Это ни к чему, Стас.

— Ты уверена?

— Да.

— А как ты сама? Как справляешься? — Его рука легла на моё плечо и чуть сжала. И в этом жесте никто бы при всём старании не заподозрил чего-то неподобающего. Лишь сочувствие в рамках занимаемой должности.

Я в ответ на это мрачно улыбнулась.

— Я почти справилась.

На стоянку перед школой въехала спортивная машина, можно даже сказать, что она скользила над асфальтом, а не ехала по нему. Низкая, тёмно-синяя, похожая на огромную дождевую каплю, она остановилась прямо перед нами, и по её полированному боку пробежал луч солнца. Выглядело это весьма эффектно. А ещё более эффектным, по крайней мере для меня, стало появление водителя. Дверь открылась, и из автомобиля вышел мой сегодняшний знакомец, Антон Бароев. Уже без чёрного пиджака, зато в белоснежной рубашке, которая резко констатировала с цветом его кожи, просто глаз не оторвать. Я и не отрывала. Смотрела на него, одной частью сознания, полагаю, чисто женской, любуясь и не уставая удивляться, а другой недоумевая, для чего он вернулся. Я не звонила, и не собиралась ему звонить. А он ещё так небрежно окинул взглядом мужчину рядом со мной, затем вернул свой интерес ко мне и спросил:

— Домой собралась? Поехали, отвезу.

И в его голосе предложения или вопроса не прозвучало, он ждал, что я незамедлительно в его машину сяду.

Стас непонимающе глянул на меня, а я вдруг — назло ему, не иначе, — взяла да и шагнула к этой навороченной тачке. Антон обратно в салон нырнул, дверь мне открыл и продолжал за мной наблюдать. Я же на Стаса обернулась и очень вежливо с ним попрощалась.

— До свидания, Станислав Витальевич.

— Лера, — начал он предостерегающим тоном с явным намёком на недовольство, но я слушать не стала и в машину села. Или забралась, прозвучит уместнее? Автомобиль оказался настолько низким, что я невольно задумалась о том, что выпендрёж и удобство — вещи несовместимые. Дверь захлопнула, окинула быстрым изучающим взглядом кожаный салон, неожиданно очень остро ощутила резковатый цитрусовый аромат одеколона хозяина автомобиля и его близкое присутствие, и решила, что зря в машину его села. Мало мне со вчерашнего дня неприятностей.

С места мы тронулись так резко и на такой скорости, что я решила — точно взлетим, и невольно потянулась за ремнём безопасности. Антон это заметил и усмехнулся, и на газ ещё нажал.

— Хорошая машина, — заметил он с довольством.

— Да уж, — пробормотала я, оглядывая покатую приборную доску. Даже вцепиться не во что!

Антон кинул на меня ещё один взгляд.

— Не нравится? А папа твой уважал такие игрушки.

Я помедлила, после чего спросила:

— Это его?

— Ты что? Я ещё в состоянии сам на тачку заработать. А это так, опытный экземпляр, обкатываю.

Я не очень поняла, что он в виду имеет, но уточнять не стала.

Антон всё косился на меня и косился, я это замечала, а краем глаза и сама за ним наблюдала, всё никак не могла привыкнуть к его впечатляющей внешности. Тёмный, большой и в то же время задорный и, точно, хитрый, как лис. Вроде бы горе, поддержать приехал, а сам глазами на меня стреляет и посмеивается в сторону. А затем ещё и спросил:

— Это кто был?

— Кто?

— Ну, с тобой.

— А-а. — Я слегка потянула за ремень безопасности, стараясь его ослабить. — Это директор нашей школы.

— Серьёзно?

— А что?

— Молодой.

— Талантливый, — поправила я.

— В смысле, настоящий Макаренко?

— Какие-то у вас устарелые взгляды, Антон Александрович.

Он вздохнул напоказ.

— Ну да, я в школе лет пятнадцать не был. А то и больше. Помню, свою директрису, вот где был ужас. А твой ничего так, кажется вменяемым.

На это «твой» я намеренно никак не отреагировала, отвернулась к окну.

Машина свернула на перекрёстке, но совсем не в ту сторону, в которую я ожидала, в противоположную от моего дома. Я нахмурилась, но прежде чем сумела сформулировать свой вопрос, замешанный на протесте, или попросту проявить обеспокоенность, автомобиль свернул на стоянку перед огромным развлекательным комплексом, Антон заглушил мотор и повернулся ко мне. Мы замерли в тишине, глядя друг другу в глаза, и так неловко вдруг стало, по крайней мере, мне. Я не знала, в какую сторону смотреть, честное слово. Ведь если я продолжу смотреть ему в лицо, он решит, что я его разглядываю, проявляя неуместное любопытство. Правда, я уже успела заметить, что Антон на чужие взгляды и любопытство, особого внимания не обращает, привык наверное.

От неловкости я кашлянула.

— Где мы?

— Пообедаем, — коротко оповестил он.

— Я не хочу.

— А я хочу. Поговорим заодно. — И всё с той же панибратской интонацией меня поторопил: — Пойдём, Лера, пойдём.

Из машины он вышел, и мне ничего другого не оставалось, как последовать за ним. Кстати, вылезать из этого автомобиля оказалось ещё более неудобно, чем садиться в него. Я выпрямилась, держась за дверь, и поспешила одёрнуть юбку костюма. А посмотришь фильмы или клипы, так длинноногие красавицы с такой лёгкостью и грацией выходят из спорткаров, а как самой возможность представилась, так и поняла, что хоть и длинноногая, но изяществом в полном объёме явно обделена. Нет, такую машину я не хочу.

Ресторан, в который меня Антон привёл (потому что не пригласил, а именно привёл, за руку), носил гордое название «Золотой идол». Внутри на самом деле было много позолоты, хотя сам интерьер был выполнен в непонятном стиле. С историческим уклоном, так сказать, но с этим уклоном был явный перебор. Всё собрали воедино: и греков, и римлян, и скифов, не хватало только масок индейцев майя. Хотя, что это я, вот и маски, в углу. Но, по всей видимости, замысел дизайнера заинтересовал только меня, потому что другие посетители спокойно обедали и головой, как я, не крутили, осматриваясь. Но, наверняка, они чаще меня в ресторанах бывали. На Антона вот поглядывали, но без любопытства, чаще кивали в знак приветствия, потом один мужчина даже из-за стола навстречу Антону поднялся, подошёл и руку для рукопожатия протянул.

— Ну что скажешь, — сказал он вместо приветствия, а на лице лёгкая обеспокоенность и тень сожаления. — Как дела?

— Да потихоньку. — Антон, кажется, сделал попытку вздохнуть. — Обмозговываю.

— Марина как? Нервы трепит тебе?

Антон неприятно усмехнулся.

— Она теперь жизнь положит на то, чтобы мне жить расхотелось.

— Похороны в двенадцать? Я буду, обязательно.

— Спасибо, Пал Палыч. Очень ждём.

Этот самый Пал Палыч на мгновение задержал взгляд на моём лице, но не улыбнулся и, вообще, никак не отреагировал, ещё раз Антону кивнул и вернулся за свой стол. А я выдохнуть смогла. Они говорили про похороны моего отца, а я стояла дура дурой. Точнее, чужая чужой, и сказать мне было нечего.

— Пойдём туда, там потише.

Я почувствовала прикосновение мужской руки к своей спине и дёрнулась в первый момент, но Антон этого, кажется, не заметил. Провёл меня к свободному столику за ширмой, я присела, а к нам тут же подоспел официант.

— Антон Александрович, добрый день. Рады Вас видеть. Меню, пожалуйста.

Мне тоже протянули тяжёлую кожаную папку, я её открыла и уткнулась в меню пустым взглядом. Антон внимательно посмотрел на меня поверх своей папки.

— Сама закажешь или мне? — Я лишь плечами пожала, и тогда он уточнил: — Мясо или рыба?

— Мясо, — сказала я, и с облегчением вернула папку с меню официанту.

Антон, быстро и не сомневаясь, сделал заказ, а когда мы остались одни, некоторое время молчали. Он снова меня разглядывал, а я ресторанный зал.

— Если бы Боря знал, что я с тобой обедаю, вот именно в этот момент он бы и умер.

Мой взгляд метнулся к его лицу.

— Почему?

— Он не любил про тебя говорить. — Я понимающе усмехнулась, и Антон поспешил исправить впечатление от своих слов. — Думаю, он считал себя виноватым, что не общался с тобой, поэтому и говорить не любил. Боря не признавал своих ошибок.

— Я его не помню, — сказала я очень выразительным тоном.

— Это не меняет того факта, что он твой отец.

— Не меняет, — согласилась я.

— Что ты решила с похоронами?

Я взяла вилку и принялась крутить её в руках.

— Я ещё не решила.

— Лера, ты должна быть там.

— Наверное.

— Не говори «наверное», — вдруг одёрнул он меня. — Не бывает никаких «наверное». Либо «да», либо «нет».

Я удивлённо посмотрела на него, и, в конце концов, решила возмутиться.

— Почему вы так разговариваете со мной? Мы с вами даже незнакомы толком.

Если моя отповедь его и сбила с толка, то всего на секунду-другую. Антон откинулся на спинку стула и на меня взглянул снисходительно.

— Так давай познакомимся. Поверь, тебе надо со мной дружить.

Я нашла в себе силы фыркнуть.

— Не вижу причины для этого.

— Они появятся, поверь. Сразу, как только ты прекратишь упрямиться.

— Я не упрямлюсь!

— Упрямишься. И это упрямство мне очень хорошо знакомо. Чисто отцовская черта. Кстати, именно она помогла ему добиться в этой жизни многого. Так что, гордись, нужную вещь от родителя получила, только нужно научиться ею пользоваться.