Екатерина Риз - Зефир в шоколаде

В этот день произошёл казус. Умер мой отец. И почему-то именно это слово пришло мне на ум, неуместное и какое-то глупое — казус. Но никак иначе я это событие для себя определить не могла. Наверное, потому, что в последний раз родителя видела лет двадцать назад. Он оставил нас с мамой, когда мне было пять, несколько лет ещё появлялся раз от разу реже, а потом и вовсе из нашей с мамой жизни исчез. Я ещё помню себя восьмилетней девочкой, которая ждала, что папа обязательно придёт к ней на день рождения. Он не приходил и не звонил с тех пор, как мне исполнилось семь. Со временем я перестала ждать, плакать и вообще расстраиваться по этому поводу. Думаю, я просто выросла с пониманием того, что папы у меня нет, думать и рассчитывать на него я не привыкла, и надо сказать, что жила себе вполне нормально, ничем не опечаленная.

А вот теперь он умер. И тот факт, что узнала я об этом из выпуска региональных новостей, от миловидной дикторши, которая невероятно скорбным тоном преподнесла это известие жителям всей области, тоже добавляло смятения в мою душу. А меж тем это утро начиналось как обычно, с чашки кофе, ленивого потягивания и зевоты. С обещания маме поторопиться со сборами на дачу. А потом я застыла перед телевизором, так и не донеся чашку кофе до рта, услышав знакомое имя.

— Борис Геннадьевич Давыдов был известной личностью в нашем городе. Меценат, от души помогающий нуждающимся и страждущим. К нему не раз обращались за помощью наши медицинские центры и благотворительные организации. Борис Геннадьевич был одним из спонсоров строительства базы отдыха для детей-сирот под Нестерово. Также он являлся владельцем нашего футбольного клуба и помогал детской футбольной секции, верил в успех наших ребят. Напомним, что Борис Геннадьевич скончался этой ночью в Городской Клинической больнице от сердечного приступа на шестьдесят первом году жизни. У него остались жена и дочь. Приносим им наши искренние соболезнования.

— Жена и дочь у него остались, — проговорила мама за моим плечом. И я, признаться, вздрогнула от неожиданности, даже не слышала, как она подошла. Кинула на неё осторожный взгляд, но мама не выглядела опечаленной неожиданной новостью, скорее уж возмущённой. А следом ещё и добавила: — Кобеляка.

Я вздохнула, и наконец отхлебнула остывший кофе, во рту появился противный привкус.

— Он же умер, мама.

— Странно, что только сейчас. Я была уверена, что и пяти лет после нашего развода не протянет, подхватит какую-нибудь заразу от своих проституток и помрёт. — Вот тут мама чуть зловеще улыбнулась. — А он не помер, он на заразе женился.

Я не удержалась и возвела глаза к потолку. Про заразу в тысячный раз слушать мне было не интересно. Не то чтобы моя мама до сих пор лелеяла обиду на бросившего нас отца и постоянно эту тему развивала, нет. Но всё равно это была семейная история, которую раз за разом обсуждали на кухне, за рюмочкой, за чашкой чая, да и просто ради «поговорить за жизнь» с подругами, сёстрами и всей многочисленной женской частью знакомых моей мамы. Как её бывший муж — долдон и бабник, бросил её когда-то с ребёнком, а сам живёт и не тужит, даже на дочку-красавицу желания взглянуть не имеет. То, что я тоже не имею особого желания встречаться с человеком, который лишь по факту приходится мне отцом, а по сути, чужой человек для меня, незнакомец, никем в расчёт не принималось. Мама злилась на бывшего, лишь заслышав его имя, тётки ей сокрушённо поддакивали, а вот бабушка печалилась больше всех. Вздыхала и по голове меня, сиротинушку, гладила. Когда мне исполнилось пятнадцать, я постаралась её от этой привычки отучить, если честно, раздражало. Я себя несчастной, обделённой сиротинушкой, не считала, у меня было абсолютно нормальное детство, и отсутствия отцовской любви и заботы я не ощущала, спасибо маме. Знала, что отец живёт с нами в одном городе, что у него другая семья и даже дети, а с некоторых пор и имя его слышать стала из разных источников. В родном регионе папа не на шутку преуспел, но всё это было чужое и непонятное для меня, я просто не знала этого человека, почти не помнила, какие-то смутные воспоминания из раннего детства. А как можно страдать по тому, кого не помнишь? Его нежелание общаться со мной укладывалось в несколько слов — он меня не любил. Так я тоже его не любила, потому что не знала, и, по-моему, это уравновешивало нашу ситуацию.

И всё-таки известие о его смерти поставило меня в тупик, я не знала, как реагировать. Я растерялась, даже печаль ощутила, всё-таки родитель, но на этом всё. И именно это беспокоило. Маловато как-то. Хотя мама вон снова принялась сумки паковать, она на всё лето переезжала к бабушке в деревню, помогать той с огородом, и это её, кажется, заботило куда больше, чем смерть бывшего мужа. Но я допускала, что мама лишь умело скрывала свои чувства. Наверняка уже в уме прикинула, с какой интонацией и с кем в первую очередь она эту новость обсудит. А вот мне, кроме тёток и бабушки, делиться этим не с кем, никто из моих знакомых не догадывался, что я дочь Бориса Давыдова. Так что, Валерия Борисовна, пакуйте молча рассаду болгарского перца в количестве тридцати шести штук, и везите маму в деревню.

Так я и поступила. Села за руль одолженной у двоюродного брата «десятки», разместив перед этим маму со всем её зелёным богатством на заднем сидении, и мы поехали. Про отца больше не говорили, даже когда о его смерти ещё раз упомянули в сводке новостей по радио. Я минуту ждала маминой реакции, она молчала, и тогда я переключила радио на другую волну. Про себя старалась что-то сформулировать, подумала о семье отца, как они справляются, точнее, мысленно пыталась представить себя на их месте — что бы я чувствовала. Не преуспела, и опять же мысленно рукой на всё махнула. Он мне не отец, а я ему не дочь. Он это за нас двоих когда-то решил.

Только спустя час, как мы оказались у бабушки, я услышала её поистине расстроенный вздох и печальный голос.

— Бедный ребёнок, — сказала бабушка, но тут же замолчала после выразительного шиканья моей мамы.

Бедный ребёнок, чтоб вы знали, это я. Мне всего двадцать семь. По меркам моей бабушки я почти младенец. И чтобы бедного ребёнка как-то поддержать, вход шли пирожки. С яблоками, повидлом и даже черникой, оставшейся и замороженной с прошлого лета моей предусмотрительной и запасливой бабушкой. Для свежих ягод был ещё не сезон, май месяц, и я уверена, что моя бабуля ждёт не дождётся времени, чтобы отправиться в лес по ягоды. С детства помню её пальцы, фиолетовые от черники, которой она всегда набирает огромное количество, а потом варит варенье, закрывает компоты и печёт пироги. В общем, совершенно не заботится о фигурах своих внучек, которых у неё три, кстати. Но мои двоюродные сестры несколько лет назад перебрались в Москву, а я вот осталась. И теперь меня кормят за троих. И хотя бабушка порой сетует, мол, не в коня корм, но я-то знаю, каких усилий мне это стоит.

Май в этом году выдался тёплый, не то что в прошлом. Почти до июня в тёплых куртках ходили, всерьёз ожидая, что снова снег пойдёт. А в этом уже на майские праздники выбрались с друзьями на Волгу, жарили шашлыки, а я даже позагорать смогла. В воду, как некоторые смелые, не полезла, хотя день был по-летнему жаркий. Вот и сегодня солнышко хорошо пригревало, я бы даже сказала, что грело, и я устроилась на маленьком островке травки у дома, символизирующем на бабушкиной плантации газон. Три на три метра, ровно столько, чтобы расстелить одеяло, вытянуться в полный рост и при этом не упереться затылком в парник, а ногой не сбить огурец или перец. Подумав о рассаде, я приподнялась на локте, сняла тёмные очки и оглядела череду вскопанных и подготовленных к посадке грядок. Как хорошо, что помимо трёх внучек, у бабушки ещё два внука имеются, весьма дородных, скажу я вам, парня, которые при необходимости картофельное поле на пару перекопают, иначе сия участь ждала бы меня. А я, надо сказать, из той породы людей, что предпочитают плоды пожинать, то есть, кушать, а не выращивать всё это добро. Я с чистой совестью снова улеглась и опустила на глаза тёмные очки. Вздохнула почему-то…

Почему-то! Повод у меня сегодня был.

— Не думай о нём, — скомандовала мама где-то совсем рядом.

— Не думаю, — буркнула я и зажмурилась. Стало понятно, что не я одна не могу отделаться от мыслей о том, что всё-таки не чужого нам человека через несколько дней хоронить будут.

С этими мыслями прошло воскресенье, вечером я вернулась в город, заехала к брату, чтобы вернуть ему машину, и смогла в очередной раз лицезреть чудную картину, как Сашка стоит перед своим гаражом и обеспокоенно вглядывается в дорогу, поджидая меня. Хотя нет, не меня. Машину свою. Он и в детстве-то жутким жадиной был, а уж когда вырос, а я на права сдала и пришла к выводу, что он просто обязан делиться со мной своим автомобилем, раз это ему пришла в голову светлая мысль отправить меня на курсы вождения, и вовсе перестал радоваться моим просьбам. Но денег на собственную машину у меня не было, а вот брат с машиной имелся, так что, как говорится, сам бог велел родственными чувствами воспользоваться. Но мне серьёзно казалось, что в те дни, когда я автомобиль у него забирала, Сашка становился старше и печальнее. Вот и сейчас навстречу кинулся, для начала ладонью по капоту машины провёл, наверное здороваясь, а затем уже и ко мне обратился.

— Как съездила?

— Нормально, — отозвалась я, не скрывая усталого вздоха. Усталость несколько переигрывала, но пусть Сашка думает, что я тоже пару грядок вскопала. Из машины вышла, позволила брату в салон заглянуть, и тогда попыталась оправдаться: — Мама своей рассадой немного намусорила, сам пропылесосишь?

Сашка, нахал, вздохнул.

— Когда ты уже свою машину купишь?

Я хмыкнула, глядя, как он коврики трясёт.