Катя Абель - Здравствуйте. Я – любовница вашего мужа

Телефон звонит снова. И снова. И снова. В пятый или шестой раз за последние полтора часа она, как ни в чем не бывало, просит купить еще какое-то мороженое, или взбитых сливок, интересуется, скоро ли он придёт. Васнецов отвечает, что уже в дверях. Спрятав телефон в карман, продолжает неторопливо потягивать кофе за светской болтовней. Все делают вид, что ничего странного не происходит.

– Мама, – говорю я поздним вечером, устроившись у нее на постели в ногах, – она какая-то нездоровая… Она звонит ему каждые пять минут, её совсем не смущает, что мы всё это слышим… Даже мне неловко… Какой-то абсурд просто…

После кафе мы все вместе выходим на улицу. Васнецов предлагает пойти куда-нибудь ещё, выпить кофе… Звонит жена. Он не берет трубку. Мне становится интересно, чем всё это закончится. Количество выпитого Васнецовым кофе превысило ежедневную норму уже раза в три. Мой соавтор говорит, что знает на Восстания очень приличную кофейню.

Я соглашаюсь продолжить вечер из любопытства, мы идём в кофейню. В противоположную от дома Васнецова сторону. Долго блуждаем по каким-то переулкам. Темно. Холодно. Обещанной кофейни не видно. Бесконечно звонит телефон Васнецова. Он отстает на пару шагов, я не слышу, что он говорит, но знаю о чём.

Я уже отказываюсь что-либо понимать. Думаю, что каждая семья играет в свою, придуманную, только им понятную игру. И посторонним лучше не лезть с расспросами.

Закончив разговор, Васнецов распахивает передо мной дверь вожделенной кофейни: «Давай, посидим полчаса, погреемся…».

У него звонит телефон.

Ноябрь.

В ноябре из нашей троицы выпал соавтор. Расхождения были исключительно творческие, уровень критинизма, вносимых им предложений, стал зашкаливать. Все закончилось громкой публичной ссорой, в результате которой стало ясно, что отныне с Андреем Васнецовым мы работаем только вдвоём. Так как 90 процентов готового материала было придумано и написано мною, мы легко отказались от не нужной нам доли.

Декабрь.

В декабре у меня умер отец. В эти черно-белые дни я ни с кем не встречалась.

Январь.

В январе выяснилось, что я по уши влюбилась в Андрея Васнецова. А он в меня.

Январь, февраль, март, апрель.

Мы продолжаем встречаться по пять-шесть раз в неделю, хоть сценарий уже практически закончен. Жена больше не терзает его звонками. Мы часами сидим в облюбованных нами кафе, пьем кофе с коньяком, иногда держимся за руки. Поздно вечером разъезжаемся по домам.

Всё.

Мы встречаемся с ним каждый день. Пишем сценарий для фантастического фильма. Вернее, пишу я, а он со мной разговаривает. Это не много. Но и не мало.

У меня гибкая психика, из чувства самосохранения я могу пойти на компромиссы с совестью, я могу сама с собой договориться. Не будь у него двухлетнего сына, я могла бы с ним спать, потому что обвал уже случился, дорогу назад для меня уже засыпало. Я бы мучилась, переживала, ненавидела бы его, и ушла бы сама, но потом, когда усталость от неразрешимости ситуации перевесила бы необходимость друг в друге, это случилось бы рано или поздно… Но незнакомый мне двухлетний человек, каждый вечер высматривающий его в окне и орущий во всю силу лёгких, когда он уходит из дома, вяжет меня по рукам и ногам, не дает мне на него никакого, даже самого малого права.

– Але? Анюта, привет, это Катя.

– Привет, Катя.

– Позови, пожалуйста, Андрея…

– Папу-ля… тебя!

Это ужасно, что каждый раз, когда я звоню и попадаю на его жену, я должна говорить с ней. Я ненавижу себя за это ласкательно-заискивающе «Анюта». Каждый раз, когда я набираю номер, я настраиваю себя: «Аня, Аня… говори ей просто – Аня…», иногда мне это удается, иногда нет… Я хотела бы отделываться вежливо-отстранённым: «Здравствуйте, позовите, пожалуйста, Андрея…», я вообще хочу отстраниться от всего, что касается его семьи, чтобы меня в ней не было, не существовало вовсе. Но я звоню ему и попадаю на его жену.

Сидим в кафе. Смотрит на меня внимательно, чуть снисходительно.

Я, смущаясь: «Что ты смотришь на меня… как… как… не знаю на кого…»

Он: «Всё ты знаешь, только сказать боишься…»

Я: «Андрюш, чего бы ты хотел в данный момент?»

Он: «Мужчина всегда думает о сексе… У тебя потрясающие глаза… Я просто тону в них… И потрясающая буква „ша“…»

Я: «У меня ощущение, что я села на какую-то сумасшедшую карусель и теперь вряд ли могу с нее сойти…»

Он: «А зачем тебе с нее сходить?»

Я: «Страшно. Я пока не понимаю, чем это чревато…»

Он: «Как минимум головокружением. Это приятно…»

Я: «А можно и насмерть разбиться…»

Едем с Андреем на эскалаторе после спектакля.

Он: «Мы что же, никуда не зайдём, ничего не выпьем?»

Я, погладив его по плечу: «Нет, Андрюш, поздно уже…»

Он, взметнувшись: «Ты что меня жалеешь?!»

Я, испуганно: «Нет! А чего мне тебя жалеть? С чего? Я вообще в последнее время никого кроме себя не жалею… Я себя жалею…»

Время к полуночи, он доводит меня до метро

Я: «Вот, Андрюш, уже без двадцати двенадцать, а мне ехать тридцать минут, значит, я не успеваю на маршрутку, и пойду до дома пешком, и меня поймают маньяки, и больше мы с тобой не увидимся…»

Он: «Слава Богу, наконец-то я буду спать спокойно…»

Встречались с продюсером, говорили о сценарии, потом пили кофе, потом купили бутылку коньяка, пообедали в кафе при Ленфильме, затем отправились в СТД. Поздно вечером оказались на Сенной, около его дома.

Выходим из метро – пьяные – холодно – торговый центр закрыт.

Он: «Давай на секунду спустимся в „Перекресток“, я куплю продуктов домой, и пойдем пить кофе…»

Я: «Очень хорошо! Я пойду покупать продукты твоей семье… Что может быть лучше? Нет, Андрей…»

Тем не менее, почему-то иду. Вероятно, потому, что он тащит меня за руку.

Бодро шагаем мимо торговых рядов. Он что-то, почти не глядя, закидывает в корзину. Я принципиально отстраняюсь от процесса.

Идем мимо стойки с игрушками. Он машинально хватает какого-то большого медведя, кидает к продуктам, идет дальше. Я останавливаюсь.

Меня переклинивает. Я очень хочу, чтобы этого медведя он подарил мне. Мне не нужен медведь, хотя он очень красивый, мне нужно ОТНОШЕНИЕ ко мне.

Я – девочка. Меня надо любить и беречь. Меня надо баловать. Мне нельзя трепать нервы, со мной нельзя играть в дурацкие игры, меня нельзя обижать и нельзя делать больно. Я заслуживаю хорошего отношения к себе. Я заслуживаю тепла и заботы. Я хочу, чтобы Андрей купил МНЕ! подарок. И я бы поехала с ним домой, пряча лицо в его косматый мех. И, может быть, впервые в жизни я спала бы в обнимку с игрушкой.

Я хочу, я очень хочу этого медведя!

Но он купил его своему двухлетнему сыну.

Хорошо, я согласна на компромисс. Пусть этот – сыну, а мне – другую игрушку! И я сейчас попрошу его об этом. Да. Я ему сейчас скажу: «Андрей, купи мне большую игрушку, пожалуйста…». Сейчас скажу.

Не говорю. Потому что понимаю, что в одной корзине не могут лежать два подарка – один для сына, другой – неизвестно для кого…

С кем ты конкурируешь – спрашиваю себя – с двухлетним ребенком?

Но я ведь – девочка… Я тоже хочу тепла. И я его заслуживаю…

Все это время стою у витрины с игрушками. Рассматриваю их и нахожусь на грани. Андрей бегает по магазину в поисках каких-то сладостей для детей.

Подбегает ко мне: «Идём!».

Я, мысленно: «Не попрошу. Медведь – сыну»

Он: «Катя! Ну, ты-то хоть не нервничай! Я ведь тоже больше не могу…»

Я, абсолютно ровно: «Андрей… Я – совершенно спокойна. С чего ты взял?»

Стою маленьким истуканом. Ледяным. Думаю: какого чёрта? Какого чёрта?

Он хватает меня за руку, мы выходим. Тащит меня в переулок, в кафе напротив своего дома. Я упираюсь ногами: не пойду!

Он: «Почему?»

Я: «Я не хочу туда…»

Он: «А куда ты хочешь?»

Я: «Я – никуда. Я поеду домой, Андрюш, все в порядке…»

Думаю: хоть бы не заплакать!

Он: «Ну, подожди, ну куда ты хочешь?»

Я: «Я – туда – не хочу…»

Он: «Ну, пойдем в „Чашку“…»

Идем по Садовой улице. Холодно, ветер колючий.

Заходим. Андрей довольно грубо делает какие-то замечания кассирше. Девочка обижена и растеряна.

Я, шёпотом: «Скажи ей что-нибудь приятное, скажи ей что-нибудь приятное… Она не виновата, ей еще всю ночь работать…»

Он оставляет ей на стойке двести рублей.

Я: «Спасибо!».

Сидим, пьем кофе. В какой-то момент звучит:

«Ты упустила нужный момент… Профукала возможность…»

Я взрываюсь: «Я?! Я ничего не „профукала“! Я не ловлю моменты! Я не вратарь в воротах, чтобы ловить моменты! Это для других – забота! … Я – пальцем не пошевельну! И „моменты“ сами меня найдут! Ясно? У меня – всё впереди! У меня все моменты – впереди!»

Молчим.

Выходим. Идем к метро.

Он: «Ну, скажи что-нибудь хорошее…»

Я, упрямо: «У меня – все хорошее – впереди»

Молчим. Подходим к метро.

Я: «Пока, Андрюш…»

Разворачиваюсь, хочу уйти…

Он хватает меня за руку, возвращает, прижимает к себе, целует в губы.

Испуганно, порывисто, неумело…

Я, близко-близко к нему: «Поцелуй меня еще раз… Только не трусь, слышишь?»

Он целует меня. Я целую его. Все это какими-то урывками, секундами.

Я разворачиваюсь, иду к метро. Моя ладонь задерживается в его руке до последнего момента.

Я захожу в двери, прохожу через автоматы, встаю на эскалатор.

Плачу.

На следующий день.

Как ни в чем не бывало:

«Что-то, я не знаю, вчера уже поднялся, почти до квартиры дошёл, потом плюнул, спустился, зашёл в кафе напротив, взял еще коньяку… Домой пришёл – у Аньки настроение почему-то плохое…»