Я веду его на спектакль в продолжение того самого разговора. Пусть он увидит этих «дешёвых» артистов и офигеет. Потому что, на мой взгляд, они – лучшие.

Глупо доказывать, что в Петербурге живут талантливые люди. Вопрос в том, что мерилом таланта не является телевизионная популярность. Вот и всё. И нечего тут пузыри пускать и пальцы гнуть.


Он едет в машине с репетиции, стоит в пробках, нервничает, что опоздает, пишет мне раздражённые смс-ки с требованием указать в точности место, где я его буду ждать.

Я отвечаю ему: кафе «Белый Кот», через дорогу, сразу напротив театра, не нервничай, время есть. Он злится: буду я ещё искать какое-то кафе, иди встречай к театру.

Думаю: во, дела. Я все ещё обслуживающий персонал.

Что это за тон? «Иди встречай»! Надо это искоренять как-то: кто здесь женщина?

Иду и встречаю. Бросаю недопитый кофе, выскакиваю на улицу нараспашку, бегу к дверям театра.

Приходит сообщение: «Я в кафе. Почему тебя нет?»

Твою мать. Возвращаюсь от театра в кафе.


– Будешь вино?

Мы стоим перед барной стойкой. Вообще-то, знаменитость – не пьющий, потому что запойный. То есть, вот ни капли в рот не берет. Но. Я видела его с бокалом вина на гастролях. И на дне рождения режиссёра Андрея. Значит, вино допускается.

Тогда почему бы не выпить вина?

– Буду.

Мы сидим за столиком у большого окна, смотрим на хмурую серую улицу. Я рада его видеть. Замашки, правда, еще королевские, тон – командный, но это ничего.

Говорим о чём-то. Не помню, о чём. Люди на нас оборачиваются, пальцами друг другу показывают: смотри, знаменитость…


В театре нам протягивают контрамарки: первый ряд. Мои друзья очень уважают московскую знаменитость, и хотят нам дать лучшие места. Но спектакль идёт в малом зале, сидеть в первом ряду – всё равно, что сидеть на сцене среди артистов.

Каково им играть, если на них в расстоянии полуметра пялится московская знаменитость?

И каково знаменитости, когда артисты со сцены оценивают каждую его реакцию: улыбнулся? Засмеялся? Заскучал?

Я прошу поменять нам места. При полном аншлаге это сделать непросто, но их меняют. Да, у меня здесь свои связи. К моим просьбам прислушиваются. Я немножко красуюсь перед ним. Немножко.


Он смотрит спектакль как ребёнок. Чуть подавшись вперёд, проигрывая все происходящее внутри себя и потому реагируя повышенно эмоционально. Если смешно ему – он радуется. Если грустно – переживает. Я смотрю на него исподтишка: ну, детский сад, честное слово. Я такую реакцию в театре видела только раз, когда сидела рядом с другим известным и народным. Может, они специально всё это отыгрывают – своё маленькое представление из зала? Мол, посмотрите, насколько я в процессе?


После спектакля выходим довольные. Он – потому что ему понравилось, я – потому что ему понравилось. К нам подходят незнакомые люди. Признаются ему в любви и уважении. Просят его сфотографироваться. Он фотографируется. Я отхожу на несколько шагов: меня это не касается. Один из поклонников обращается ко мне: а можно с вами двумя сфотографироваться? Это на всякий случай, если я окажусь вдруг известной актрисой, а он меня в силу серости не признал. Я улыбаюсь: нет, с нами двумя фотографироваться нельзя. Отхожу подальше. Смотрю, знаменитость тоже машет головой: нет-нет, с двумя нельзя. Нарушение границ частной жизни. Вдруг жена увидит.


Я прошу подождать его две минуты: друзья знают, что я здесь, что я привела московскую знаменитость, я не могу к ним не зайти и не сказать, что спектакль был как всегда хороший, играли они замечательно, и знаменитости – понравилось.

– Я пойду с тобой, – говорит он мне.

Идти за кулисы, к незнакомым тебе актерам, говорить какие-то слова, формулировать впечатление… И всё это – добровольно? Либо ему очень понравился спектакль, либо он не хочет отпускать меня к ним одну. В любом случае, я рада. Моим друзьям будет приятно.


Мы заходим, и я вижу, как они счастливы. Не из-за меня. Из-за московской знаменитости. Потому что он – хороший актер. Зашёл к ним, хорошим актерам, не поленился, после хорошего спектакля, чтобы сказать несколько хороших слов. Мне они, конечно, тоже рады. И даже говорят, что я отлично выгляжу. Я смущена, но улыбаюсь самодовольно: знаменитость, вы слышали?


Выходим из театра. Темно. Поздно. Ветер холодный. Я настроена посидеть в кафе, выпить ещё по бокалу вина, поговорить об искусстве. Домой мне совершенно не хочется.

– Ну что? – смотрит на меня знаменитость, – Поехали ко мне? Выпьем вина?


Привет. Нет, к тебе мы не поедем.


– Нет, – говорю, – может, лучше куда-нибудь в кафе?


Он злится. Просто даже видно, как злится. Бормочет под нос себе что-то невразумительное.

Я уверена, что к нему не поеду. Знаем. Бывали. Потом руками-ногами надо отмахиваться и убегать посреди ночи. У меня на знаменитость никаких планов нет. Ну, вот то есть, абсолютно. Я и он – в моем сознании – несовместимы. Я и целоваться-то с ним не хочу. Не то, что в гости…


– Нет, – говорю, – прости, но я к тебе не поеду.

– Как мне добраться домой? – спрашивает он меня злобно.

– Надо поймать такси, – отвечаю невозмутимо, – Как же ещё?

– Я что, знаю, в какую сторону мне ехать?!

– Ну, пойдем, я тебя посажу в машину.


Ну, действительно, просто дитя. Дитя, которому полтинник.

Ловлю ему такси, называю водителю адрес.

Думаю: «Интересно, а как я доберусь до дома, никого не волнует? Поздно, вообще-то. И темно».

Он садится в машину, на заднее сидение. Он всегда садится только назад, это последствие аварии, в которую когда-то попал. Смотрит на меня:

– Поехали.

Я думаю: «Ну, блин, как же не хочется домой…»

– Поехали, – отвечаю, – Только ненадолго. Минут на сорок. Мне ещё до дома добираться надо.

Предупреждён – значит, вооружен. Я еду ненадолго, минут на сорок. Выпить бокал вина, поговорить о спектакле. Еду к нему домой, потому что он – гость, потому что он – известный человек: ему может быть некомфортно ночью в ресторанах, где все на него пялятся, а он даже не знает, в какой части города находится.


В темноте машины он тихо, сквозь зубы, скороговоркой, так, чтобы не услышал водитель, говорит мне:

– Будет все, как ты захочешь. Хочешь вино – будет вино, про искусство поговорить – поговорим об искусстве. Никто тебя насиловать не будет. Пообщаемся, и, если захочешь, уедешь домой.


Я успокаиваюсь. Произнесено. Теперь у меня есть гарантия неприкосновенности.

В гостях

– Квартира у меня такая, немного девочкина… Но они ничего лучше не предлагали, я с ними уже не стал ругаться…

Квартира находится в центре, в самом что ни на есть козырном месте. Чуть повернуть от Фонтанки и тихая улочка, напротив – светлая церковь, от нее – стрелою – идут дома старинные, офисами не облагороженные, куда взгляд не кинешь – сплошная красота.


Просторная прихожая, коридор. Проходим мимо спальни в гостиную. Гостиная отделена от кухни барной стойкой-столом.

Знаменитость суетится, я вижу, как он волнуется. Прямо-таки сильно волнуется. Убирает на ходу какую-то небрежно кинутую одежду со стульев, хватается за грязные чашки.

– Ты извини, у меня тут не прибрано, я утром быстро собирался…

Не прибрано – сильно сказано, порядок – почти идеальный. Вот у Ивана Кузнецова – было не прибрано.

Быстро заправляет постель на разложенном диване, поясняет:

– Так-то вообще кровать в спальне, но там нет телевизора, поэтому я здесь сплю… Ты куда сядешь?

Я выбираю удобное кресло. Он садится на разобранный диван. Тут же подскакивает.

– Что ты будешь? Есть хочешь?

– Ну, было бы неплохо, что-нибудь к вину.

– Сыра?

– Сыра и фруктов. Есть фрукты?

Стоит, режет яблочки.

– Может, тебе помочь?

– Не надо. Сиди.

Возвращается с тарелкой. Открывает бутылку, разливает вино.


Садится напротив меня. Чокаемся бокалами, улыбаемся, пьём.

Говорим о том, что в голову приходит. Вино развязывает язык.

Разговор снова заходит о том, что я не буду с ним спать.

– Да Бога ради! – кричит он мне, – Да и не надо!

Я радуюсь: это хорошо, что не надо. Но считаю себя должной пояснить:

– Я не могу. Я не хочу женатого мужчину. Я хочу своего. Я хочу спать со своим мужчиной. Вот так. И я хочу быть его женщиной. Без всего этого вранья, без лицемерия. Чтобы у меня на душе было чисто.

– Ты имеешь на это право. Я тебя понимаю, – говорит он мне.


Я расслабляюсь. Ну, наконец-то меня понимают и принимают. Я не вру тут ни секунды.


– Мне так надоели женатые мужчины. Мне так надоело, что меня используют. Всем надо только одно: трахаться, трахаться, трахаться. Никто не задумывается, а что нужно мне? Может, во мне все-таки можно и человека увидеть?

Я уже пьяна довольно сильно, меня несёт.

– Гости… Вот ты говоришь, гости. Я что не знаю, чем эти гости заканчиваются?

– А чем они заканчиваются?

– Да тем, что не отмахаться. Заваливают тебя на диван, а ты потом выкарабкиваешься из-под него…

Он сидит на диване.

– Ну, иди сюда, покажи, как тебя заваливают…

– Не пойду. Нашел дурочку…

Про себя думаю: фу, на какой дешёвый понт вы меня берете, знаменитость…


– Ты знаешь, – говорит он мне, – Я тебя понимаю. И даже сочувствую. Только вот уверяю тебя: выйди на улицу и спроси: кто хочет поменяться со мною местами? 98 процентов поменяются. «Ах, я вся такая несчастная, что же мне делать, меня все хотят!»


Я смеюсь. Он смешной, этот знаменитость. А когда открыт в разговоре – вообще чудесный.

Замечаю, что ноги у него слегка подрагивают. Обращаю его внимание на это:

– Что это ты? Нервничаешь?

– Нервничаю.

Да его всего трясёт просто.

– А ты что? – показывает мне на мои ноги, закинутые одна на другую, и скрещенные на груди руки, – Защищаешься от меня?