Микола Адам - Здравствуй, Даша!

– Да выбрость ты уже эти свои тампоны! – посоветовала Даша. – Кровь уже давно остановилась.

Дом, в котором жил Коля Пиноккио, стоял на улице параллельно улице, на которой стоял дом, где жила Даша, только справа. Сначала шло почтовое отделение, потом небольшой базарчик, главным образом, технических товаров и автозапчастей, потом дом Коли, с поликлиникой на первом этаже, дальше – редакция газеты, парковая зона, за ней грибами частные дворы.

Колина семья занимала трехкомнатную квартиру на пятом этаже. Комната Коли отличалась простором и светом, множеством книг, DVD-дисков, огромной коллекцией игрушечных солдатиков за стеклом стенного шкафа. Большая широкая кровать стояла у окна.

– Тебе не много одному-то? – сразу бухнулась на кровать Павловская.

– Нормально, – отозвался Пиноккио.

– Трахадром прям, – продолжала восхищаться кроватью Таня. – Мне б такую, а то бабуля выделила старый диван, весь в вылезших пружинах. И матрас не помогает.

– А у тебя богатый опыт? – спросил Коля.

– Уж побогаче твоего, – мечтательно подняла Павловская глазки к небу, зевнула сладко и томно. – На такой кровати и спать сразу захотелось.

– Так поспи, – сказал Пиноккио. – Все равно делать нечего.

– А приставать не будешь? – усмехнулась Таня.

– Не будет, – оторвалась от книг Даша. Она внимательно рассмотрела корешки книг на книжных полках, сами книги не доставала, удивляясь подбору, расстановке, как аккуратно это все сделано. – Воспитание не позволит, правда, Коля?

Даша последовала примеру подруги и тоже растянулась на кровати. Пиноккио пожал плечами.

– А чё он делать-то будет, – спросила Павловская Дашу, – если мы щас заснем вдвоем?

– Не знаю, – ответила Даша. – А тебе не все равно?

– Ну как, – недоумевала Таня, – мы пришли в гости и заняли хозяйскую кровать. А вдруг он тайный маньяк. Выждет удобный момент и как набросится на нас…

– Кто, Пиноккио? – рассмеялась Даша и долго не могла остановить дурацкий смех, заразив им и Павловскую.

– А чё ржем-то? – на секунду остановив приступ смеха, серьезно спросила Таня. Ее выражение лица еще больше рассмешило Дашу. Она смеялась, не переставая, несколько минут. Ей, не отставая, вторила Павловская. Потом смех исчез, так же внезапно, как и возник. Девочки притихли, глазки их закрылись сами по себе.

Коля Пиноккио хотел показать им коллекцию почтовых марок, папину гордость, это он собирал марки, но, пока искал альбом с марками, а до этого анальгин, потому что сломанный зуб разболелся, а еще раньше очки, опоздал, одноклассницы заснули. Их сморило солнце, упрямо лезущее в окно, а кровать украла в сон. Да и не нужны им эти марки.

Думал ли когда-нибудь Коля Пиноккио, что Даша Белая окажется у него дома, да не одна, а с Таней Павловской? Мечтал ли о таких гостьях? Да, мечтал. Давно искал повод пригласить Дашу, не домой, а хотя бы в кино для начала. Однако не решался и подойти. Засмеют. Еще больше начнут издеваться. Как Даша на такого посмотрит? Первая будет презирать за трусость и за нелепость чувств с его стороны к ней. Кто он такой для нее? Скорее всего, пустое место. Но Коля не мог походить на Костальцева или на Хвалея, которые нравились девчонкам, непонятно за что. Ограниченные, тупые, подонкоподобные, презирающие любое проявление любопытства к искусству и творчеству в целом, они легко относились к жизни, ни во что не ставили девочек, но, когда надо, заступались за них и дрались свирепо и отчаянно. Может, за последнее их и ценили? Может, в этом причина? Женщина выбирает того, за кем, как за каменной стеной? Коля никогда не дрался, никому не давал сдачи, если били; когда везло, убегал, но читал книжки о храбрых и благородных людях, восхищался мушкетерами. Однако одно дело восхищаться мушкетерами, другое – стать ими. Коле Пиноккио не хватало пороху измениться, осмелеть. Засевший в подсознании еще с детства страх, что ты намного слабее тех, кто тебя обижает, уничтожал в зародыше попытки выкарабкаться из его логова. Словно гвоздями, заколачивал все выходы. Коле очень хотелось быть сильным и смелым, чтобы Даша обратила на него внимание, хотя бы улыбнулась или кивнула, когда Коля с ней здоровался. Он сам не понимал, как так вышло, что его нога вдруг оказалась на пути Хвалея и тот споткнулся, чем, несомненно, помогла Даше. Почему Хвалей вообще взъелся на Белую? Не за эмовский же прикид, в самом деле. Тут что-то посерьезнее. Впрочем, Хвалей ко всем цеплялся, утверждал, так сказать, авторитет. Кто сильнее, тот и прав, как говорится. Однако только слабые духом обижают девчонок. Мрази, одним словом.

А Даша с Павловской спали, как у себя дома. Таня во сне уткнулась носиком в Дашину шею. Они лежали лицом друг к другу, даже как-то приобнявшись, словно родные.

Мечта сбылась. Девчонки у него. А Коля Пиноккио не знает, что с ними делать и как себя вести. Поэтому они и спят. Знают, что он не побеспокоит их, а значит, не воспринимают Колю всерьез. Им даже невдомек, что одна из них до безумия нравится ему. Однако, что с этим делать, Коля и сам не понимал. Сидел на стульчике у кровати и смотрел на девочек, гадал, что им может сниться или кто. Так и просидел до четырех часов дня, как верный пес, охраняющий сон госпожи.

Первой открыла глаза Павловская.

– Блин, сколько время? – первое, что спросила.

Коля Пиноккио ответил.

– Ты тут это… не шалил? – перелезла через Дашу, свесила с кровати ноги, заглядывая в Колины глаза.

– Блин, Павловская, по ногам, как по бульвару, – пробурчала Даша, просыпаясь, разбуженная телопередвижениеми подруги.

– Харэ дрыхнуть, – ущипнула Таня Дашу, – проспим все на свете.

– Зато выспались, – отозвалась Даша, когда узнала, который час. – А ты куда? – спросила Павловскую, видя, что та собирается уходить.

– Это вам хорошо, свободным людям, – ответила Таня. – А у меня репетиция в пять.

– Может, перекусишь? – предложил Коля Пиноккио.

– Не, спасибо, – отказалась Таня, как-то уважительно глянув на одноклассника, не так, как на тямтю-лямтю, или Коле это показалось? – Меня Николай Михайлович угостит бутербродами после репетиции. А до нельзя.

– Он тебе бутерброды носит? – удивилась Даша.

– Не мне, – ответила Павловская. – Остается у него просто с обеда. И, если я голодная, никогда не отказываюсь. Тем более, что бутерброды вкусные. Ладно, все пока, чао. Завтра увидимся. Коля, проводи…

– Пока, – помахала рукой Даша.

Коля Пиноккио открыл Тане дверь, выпустил на волю, как птичку, закрыл дверь и вернулся к Даше. Та смотрелась в зеркальце, удостоверялась все ли в порядке. Все-таки в гостях у мальчика какого-никакого.

– Чё ты там про хавчик говорил? – встретила она его.

– А, сейчас, – метнулся Коля на кухню. Он поставил чайник, в микроволновку закинул котлеты и пюрешку. Потом спросил: – Котлеты с пюре будешь?

– Да мне все равно, – отозвалась Даша, – лишь бы съедобно. – Она встала с кровати, заправила ее, как полагается, даже разгладила складки, а подушки взбила. – Ну чё, скоро там? – нетерпеливо крикнула.

– Да, проходи на кухню, – позвал Коля Пиноккио, накрывая на стол.

Даша села на предложенное место, вооружилась вилкой и хлебом.

– Приятного аппетита! – сказала.

Коля Пиноккио сел напротив, но есть не торопился, очарованный тем, как ест Даша. Она ловко и быстро поглощала пищу, с завидным аппетитом, и так красиво, как это может делать настоящая леди, а не школьница из какой-то дыры.

– Хватит пялиться! – не заметить Колиного взгляда девочка не могла. – Ешь, давай! Очень вкусно, между прочим!

Когда стали пить чай, Даша спросила:

– А чем, ты, Пиноккио, по жизни занимаешься? Все книжки читаешь?

– Читаю, – ответил Коля.

– Читателем будешь? Новую профессию изобрел?

– А тебе не нравятся книги?

– Смотря какие. Хотя читать я, правда, любила.

– Что, разлюбила?

– Точно. Вранье все. Не взаправду.

– А я вот писателем хочу быть, – признался Коля Пиноккио.

– Ну, и флаг в руки, – ответила Даша и тут же спросила: – А ты ждал какой-то другой реакции?

– Да, нет, – пожал плечами Коля. Вдруг собрался, напрягся и выдал на одном дыхании: – А пойдем сходим в кино…

– Зачем? – Даша не удивилась предложению, просто не видела в нем смысла.

– Ну, как… – растерялся Коля Пиноккио. Он не надеялся на положительный ответ, но все равно был обескуражен, плечи опали. – Кино посмотреть там… – все-таки промямлил.

– То, что ты подержишь меня за ручку или погладишь по коленке, ничего не изменит, – сказала Даша. – Ты мне не нравишься, Пиноккио, уж извини. За хавчик спасибо. За подножку Хвалею спасибо. И на этом все. Научись давать сдачи, Пиноккио.

– Только в этом все дело? – едва сдерживая предательские слезы, кривя губы, выдавил Коля.

– Не только, – сказала Даша. – Но одно из главных. Ладно, мне пора, – засобиралась на выход.

– Я тебя провожу, – вызвался Коля.

– Не надо, – остановила его Даша. – У нас не «бандитский Петербург» и еще светло. – Обула кроссовки. – Ну, пока и спасибо за все еще раз.

Она даже чмокнула Колю в щечку, оставив след от губной помады, но ушла. Закрыв за ней дверь, Коля Пиноккио объехал по двери вниз, на корточки. Побежали капельки слез. Хотелось выть навзрыд, но парень взял себя в руки. Он нашел папину заначку, спрятанную от мамы, непочатую пачку «Космоса». Мама не любила табачный дым, а папа сказал ей, что бросил, хотя курил втихаря. Врубил на полную «Группу крови» Цоя и закурил, неумело, откашливаясь. Коля выкурил таким образом три сигареты подряд, но облегчение не пришло.

Дом культуры стоял в самом центре города, впрочем, как и школа, в которой учились Павловская и Даша. Только школа располагалась немного в стороне, ближе к жилым домам. Дом культуры же окружали административные здания.

Таня поздоровалась с вахтером, прошла через фойе, поднялась на второй этаж, вошла в танцкласс, где уже стояли на растяжке у станка Аля Мороз, Юля Пересильд и Руслана Михайловская.