Николай Михайлович подробно объяснил, чего он хочет от артиста, на пальцах показал, как нужно выходить и что при выходе делать на сцене, а потом на личном примере продемонстрировал все то, что Костальцеву предстояло повторить, а именно тот кусок мизансцены, когда Никита на сцене оставался один. В общем-то, ничего сложного. Изобразить опоздавшего на свидание парня и не обнаружить любимой на месте, нервно закурить, теряясь в догадках, приходила Шурка уже или ушла, не дождавшись его, либо еще не приходила, и он пришел первым, – особого труда не составляло. Костальцев математически точно повторил Никиту в исполнении Николая Михайловича. Тот его похвалил за меткость глаза и цепкую память, но от Костальцева требовалось другое.

– Понимаешь, – сказал ему Николай Михайлович, – ты должен показать мне Никиту таким, каким был бы ты сам, оказавшись на его месте. Представь себе себя. Включи воображение.

– Я попробую, – кивнул Костальцев и вернулся на исходную. Ему удивительно нравилось находиться на сцене. Он и не подозревал никогда, что ему может понравиться лицедейство. Отец Костальцева всячески ограждал сына от подобных занятий и категорически запрещал участвовать в любых школьных мероприятиях и сценках, заявив, что не дело настоящего мужчины кривляться как обезьяна. Это удел немощных и ущербных. Настоящий мужчина – бизнесмен, добытчик денег, волевой делец. Кто же тогда Николай Михайлович, если не настоящий мужчина? Он никакой не бизнесмен, а все его уважали и полюбили за сравнительно небольшой промежуток времени. Когда он появился в городе? Месяца четыре назад, не раньше. Однако все девчонки и женщины влюблены в него по уши. Особенно Белая. Чувствуется в нем сила, вот и тянутся к нему. Только совсем не такая, какой придерживается Костальцев-старший. И Мишке Костальцеву было, как никогда, хорошо находиться не рядом с отцом, а с Николаем Михайловичем, Павловской, тетей Аленой, ощущать себя нужным за собственные качества, а не за отцовские деньги и положение в обществе.

Павловская гордилась Костальцевым. Уже со второго раза у него все получилось. Костальцев будто родился актером. И не скажешь, что до сего момента он никогда не выходил на сцену.

– Ты замечательный! – повисла она на его шее, чмокнула в уголок губ.

Николай Михайлович тоже поздравил Костальцева с успехом.

– У вас, молодой человек, – сказал он, – несомненный талант. Вы очень ценное приобретение для нашего спектакля.

– Да что вы говорите такое, – растерялся Костальцев от похвалы. – Я и не думал никогда, что способен…

В эту секунду зазвонил телефон Николая Михайловича. Лицо его просветлело, заиграло румянцем. Все поняли, что наконец-то соизволила объявиться пропажа – Даша Белая. Николай Михайлович извинился перед Костальцевым за прерванный разговор, на что тот махнул рукой, мол, он и без того в шоке от такого внимания.

– Даша, ну где ты ходишь? – с улыбкой на лице ответил на телефонный звонок Николай Михайлович.

– А это не Даша, – прозвучал в трубке чужой мужской голос.

– Где она? – обеспокоенно спросил Николай Михайлович, неловким движением включив громкую связь, сам того не ведая. – С ней что-то случилось?

– Пока нет, – ответил майор Томильчик на другом конце провода.

– Кто это? – стальные нотки берсерками ворвались в голос Николая Михайловича.

– Приедешь, куда я скажу, узнаешь, – прозвучал ответ. – И не вздумай связываться с ментами. Девчонку на куски порежу.

– Да я… – прорычал Николай Михайлович, точно разъяренный лев, даже майор Томильчик на секунду испугался, не говоря о Павловской, Алене Мороз и Костальцеве. Никогда они не видели Николая Михайловича таким страшным, с лицом, перекошенным крест-накрест яростью и ненавистью.

– Верю, что ты, – поспешил майор Томильчик с дальнейшими распоряжениями. – Приходи один на перекресток у выезда из города. Мой человек заберет тебя. Выполнишь все без глупостей, увидишься с девчонкой. У тебя есть тридцать минут. Время пошло.

Короткие гудки разрезали воцарившуюся тишину напополам.

Николай Михайлович с размаху швырнул телефон об пол, будто телефон был виновен в беде. Присутствие Павловской, Костальцева и Алены Мороз заставило его потушить разбушевавшиеся эмоции и включить мозги. Не хватало только паники здесь! Встревоженные лица участников репетиции без слов говорили о том, что они слышали весь разговор Николая Михайловича с похитителем Даши. Что ж, тем лучше. Его неосторожное обращение с телефоном избавило от глупых вопросов. Николай Михайлович спрыгнул со сцены, ни на кого не посмотрев и не попрощавшись ни с кем, пулей вылетел из Дома культуры. Алена Мороз бросилась было за ним, но зачем-то остановилась на полпути. Вероятно, подумала, что не имело смысла догонять Николая Михайловича. Что она скажет, догнав его, и догонит ли? Случившееся не поддавалось нормальному осмыслению. Это было дико. Никто и не подозревал, что подобное может произойти в Копыле, будто в России или в Америке, где похожие случаи, к сожалению, не редкость. Мир сходит с ума. Что же будет дальше с ним?

Алена вернулась к детям у сцены, которые не сидели, пришибленные, переваривая новость, как она думала, а развили бурную деятельность. Костальцев наяривал кому-то по телефону.

– Ты кому звонишь? – набросилась на него Алена с благими намерениями не навредить Даше.

– Не беспокойтесь, тетя Алена, – остановила ее Павловская, – не в милицию.

Костальцев звонил Хвалею.

– На проводе, – отозвался тот.

– Здорово, – сказал Костальцеы в трубку, – чё делаешь?

– Жру, – ответил Хвалей.

– Есть срочная тема, завязывай с кишкоблудством, – произнес Костальцев.

– Чё за тема? – неохотно прислушался Хвалей.

– С Белой беда. Выручать надо.

– Да хрен с ней, с Белой, – высказался Хвалей, – с ней по жизни беда. Сама выкрутится, как обычно.

– Не в этот раз, Хвалей! – настаивал Костальцев. – Ее реально могут завалить!

– Чё ты несешь, Костальцев? – не верил Хвалей. – Кому она нужна?

– Выходит, нужна, раз похитили. Нашему режиссеру уже предъявили за нее.

– Да ты гонишь, – сомневался Хвалей.

– Скажи сразу, что ссышь, и кончаем разговор, – начинал нервничать Костальцев.

– Ничё я не ссу, – обиделся Хвалей. – Если надо, любому глотку перегрызу за Белую.

– Надо, Хвалей. Реально надо.

– С этого бы и начинал.

– Короче, прыгай в такси, – распорядился Костальцев, – и греби к Дому культуры, только пулей. За «бабки» не переживай, я расплачусь.

– Уже лечу, – с полным ртом, пережевывая мясо на ходу, Хвалей выбежал из дома.

Костальцев попросил Павловскую набрать Пиноккио.

– Зачем? – растерялась та.

– За шкафом, Таня, не тупи. У меня его номера нет, а у тебя есть все. Он тоже может помочь, – объяснил Костальцев и посмотрел на часы. Время еще оставалось, но поспешить не мешало бы.

Пиноккио схватил все на лету. К счастью, он не гостил у Юльки Пересильд. Юлька загостилась у него.

Хвалей, Пиноккио и Юлька появились у Дома культуры одновременно. Костальцев вкратце объяснил сложившуюся ситуацию. До того, как заберут Николая Михайловича с перекрестка, оставалось пятнадцать минут.

– О своем брате и не мечтай, – заметил Костальцев, как Юлька потянулась за телефоном. Он догадался, кому она собиралась звонить.

– Почему? – не хотела соглашаться с Костальцевым Юлька.

– Потому что твой брат мент, – ответил за того Хвалей. – Поднимет кипеж: Белую на ленточки порежут.

– А что тогда делать?

– Нужно попасть на тот перекресток, – предложил Костальцев.

– Нужна машина, – заметил Хвалей.

– Наша машина стоит во дворе, – сказала Юлька. – Но у меня нет ключей, да и водить я не умею.

– Зато я умею и водить и «тачки» вскрывать, – расплылся в улыбке Хвалей.

– Ты?! – удивленно все на него посмотрели.

– А чё такого-то? – пожал плечами Хвалей. – Трудное детство, – пояснил.

Таксист, привезший Хвалея, ждал, когда с ним рассчитаются, и никуда не спешил. Костальцев сел рядом с ним на сиденье и заплатил вперед, остальные, кроме Павловской и Алены Мороз (самое слабое звено), рапсположились сзади.

Они доехали до Юлькиного двора и отпустили такси. Оставалось десять минут.

Хвалей за считанные секунды открыл автомобиль Руслана Пересильда так, что сигнализация не сработала, пригласил всех в салон, сам сел за руль и без ключа завел машину.

– Да ты прямо талант! – восхищенно призналась Юлька.

– Ладно, нет времени, – подгонял Костальцев одноклассников. – Поехали уже!

Хвалей нажал педаль газа, лихо развернулся и выехал со двора на проезжую часть. Гнал, словно Шумахер, аж дыхание занимало и щекотало в груди. Он остановился в нескольких десятках метров от стоящего на перекрестке памятником самому себе Николая Михайловича. Тот терпеливо ждал, расставив ноги на ширине плеч, и скрестив на груди руки.

Ровно в назначенное время со стороны Тимкович по гравиевой дороге, поднимая столбы пыли, точно танк, выкатил черный джипп, припарковался прямо рядом с Николаем Михайловичем. Водитель кивком головы указал, мол, забирайся внутрь. Николай Михайлович же выпрямил руки и заработал ими, как крюками, вытащив из кабины водителя. Из салона тут же выскочили трое бритоголовых, напали собаками на Николая Михайловича.

Хвалей среагировал мгновенно. Нажал на газ и подкатил к джиппу. Первым выскочил из машины, спеша на помощь режиссеру. За ним не отставали и остальные. Бритоголовых уложили, как «сынков», скрутили и погрузили в джипп. Водителя вернули за руль.

– Оказывается, Белая реально в опасности?! – больше всех удивлялся Хвалей. – Я думал, Костальцев прикалывается. Типа в «зарницу» решил поиграть.

– Да уж, «зарница», – переводила дух Юлька, осматривая руку. Ей досталось. Один упырь едва не отправил ее в лучший мир. Если бы не успела поставаить блок, уклоняясь от ножа, валялась бы сейчас с распоротым животом. С располосованой до кости кисти часто-часто капало красным. Пиноккио снял с себя майку и как мог перевязывал рану.