Микола Адам - Здравствуй, Даша!

– А ты не помнишь? Мы с тобой так дружили в первом классе, – напомнила Павловская.

– Я не то хотел…

– Ну так излагай прямо, – подзуживала Таня. – Мне некогда твои шарады разгадывать.

– Я и так, вроде, прямее некуда, – возразил было Костальцев.

– Вроде?

– В общем, – еще раз собрался Костальцев с духом, – ты мне очень нравишься, Павловская. Я хочу, чтобы ты стала моей девушкой, – нервно затянулся, шумно выдохнул дым.

– Давно? – спросила Таня.

– Что, давно?

– Нравлюсь давно?

– С первого класса, – прозвучал ответ.

– А думал тоже с первого класса о возможных отношениях?

– Думал. Но не решался. А тут ты еще с Белой скорефанилась…

– А ты с Хвалеем, – поддела Павловская.

– Это другое.

– Это то же самое.

– Давай не будем ругаться, – предложил Костальцев. – Я и так весь на нервах.

– Стыдно?

– Почему?

– Жалеешь, что пришел, наговорил кучу глупостей, – предположила Таня.

– Не жалею, – не согласился Костальцев.

– Что-то не видно по тебе, – съязвила Павловская.

– А что я должен сделать? – терялся в догадках Костальцев.

– Ну, ты же умный мальчик, – усмехнулась Таня, – соображай. Только побыстрее, а то я замерзну, не ровен час.

Костальцев в тот же миг обхватил ее руками и привлек ее лицо к своему. Она не сопротивлялась. Он жадно впился губами в ее губы, но не целовал, а скорее кусал, то ли специально, то ли от неумения. Таня забила кулачками по его плечам, чтобы он ее отпустил.

– Ты чё, дебил, Костальцев?! – закричала она, вырвавшись из клешней одноклассника.

– Да чё не так-то? – раздосадованно развел руками Костальцев.

– Не приближайся ко мне, пока целоваться не научишься, – предупредила его Павловская, – если и в самом деле хочешь со мной общаться. А если это стеб у тебя такой примитивный и где-нибудь поблизости прячутся твои дружки недоразвитые, типа Хвалея, я… я Пиноккио пожалуюсь… вот!

Последние слова слетели с ее уст, когда Таня была уже возле подъезда и ей ничего не грозило.

– Да умею я целоваться! – возмущенно выкрикнул Костальцев.

– Ни фига ты не умеешь! – прокричала в ответ Павловсвкая. – На Хвалее потренируйся, только потом не суйся ко мне, пока рот не прополощешь и зубы не почистишь!

– Ты чё, издеваешься?

– Это ты решил, видимо, что я дура совсем, – возразила Таня, – когда думал, что ко мне можно на кривой козе подкатить…

– Да ты реально мне нравишься!

– Так докажи! – прокричала в последний раз Павловская и скрылась в подъезде.

Уже лежа в постели, после выпитого чая с булочками и недовольного бурчания бабули по поводу некупленной сметаны, глядя на розу в узенькой и высокой вазочке, Таня блаженно улыбнулась, потрогала пальцами губы, которые еще помнили, еще хранили присутствие губ Костальцева. А вдруг он взаправду на нее запал?…

Павловская рассказала Даше о случившемся с ней вечером так называемом свидании с Костальцевым. Правда, не знала зачем: поделиться, похвастаться или спросить совета? Но они же – подруги. Кому, как не подруге, доверить сокровенное и непонятное.

А Костальцев даже не поздоровался с Таней, что было бы вполне логично, если бы накануне не кричал о своих чувствах к ней. Костальцев не здоровался ни с кем из девчонок, да и с парнями выборочно. Он даже не замечал Павловскую. Возможно, затеял стратегию такую, маневрировал как бы, в лучшем случае. В худшем, просто постебался. Не стоит зацикливаться. Так считала Даша.

– Жаль, если это был обычный стеб, – скзазала Павловская подруге. – С Костальцевым можно было бы замутить, – наматывала белокурый локон на палец, замечтавшись. – Вот только целуется он не очень.

– Вы чё, целовались уже? – удивилась Даша.

– Он набросился на меня, прикинь, как в фильмах, – вспоминала Таня, – а я его оттолкнула, вырвалась и убежала, дура!

– Чё сразу дура? – усмехнулась Даша.

– Да он кусался, а не целовался, – пояснила Павловская. – Я терпела поначалу, думала, это страстный порыв у него такой, скоро пройдет. А стало еще больнее, вот я и вырвалась.

– Ну и правильно сделала, – поддержала подругу Даша. – Почему дура-то?

– Да вернуться надо было. Он же мне такую розу красивую подарил! – восхищенно воскликнула Таня. – Начали бы сначала. Может, Костальцев нервничал, волновался…

– А может он по жизни такой? – предположила Даша.

– Какой такой? – напряглась Павловская в ожидании страшной правды о Костальцеве, о которой ей неведомо.

– Пустой, – ответила Даша. – Снаружи красивая обертка понтовая, а внутри ничего.

– Не думаю, – не хотела соглашаться с подругой Павловская.

– Я и не настаиваю, чтобы ты так думала, – пошла на попятный Даша. – Высказываю свое субъективное мнение. Но мне кажется, что Костальцев твой недалеко ушел в развитии от Хвалея. Не зря вместе сидят за одной партой.

– Да ну тебя, – махнула рукой Таня. – Ничего тебе рассказать нельзя, все испортишь.

– Да я первая рада буду, если у вас с Костальцевым что-то склеится, – заявила Даша.

– У самой-то клеится? – съязвила Павловская. – Николай Михайлович сдался уже или все еще держит оборону? – хихикнула.

– Я тут решила на выходных в Минск махнуть на кладбище. К его жене, – таинственным шепотом сообщила Даша.

– Зачем? – не сообразила Таня.

– Буду просить, чтобы отпустила его ко мне, – ответила Даша.

– Совсем рехнулась? – покрутила пальцем у виска подруги Павловская. – Типа это что-то изменит?

– Изменит, – уверенно произнесла Даша. – Она поймет меня и успокоится.

– Она уже давно успокоилась, – сказала Таня. – Это ты не в адеквате. Хотя, – на миг задумалась, – может быть, встретишь там братьев по разуму, готов или еще кого-нибудь, и вообще сбрендишь на нет. Николай Михайлович поймет, что ты полоумная, и выбросит тебя из своей жизни и из своего спектакля.

– Ты чё несешь? – почувствовала обиду Даша.

– Это ты глаза разуй! – продолжала Павловская. – Никто не держит Николая Михайловича за руку, как ты считаешь, ни мертвые, ни живые, кроме него самого! Просто он выбрать не может между тобой и тетей Аленой, обидеть не хочет никого из вас. Тебя боится потерять, потому что ты главную роль играешь в его спектакле, а с тетей Аленой ему интересно, потому что у них родственные души и она красивая женщина.

– Это он тебе сказал? – не знала, чем крыть, Даша.

– Алька шепнула. Говорит, у ее мамы все серьезно.

– Алька много знает, я смотрю, – процедила Даша. А мозг лихорадочно заработал, как токарный станок, выпиливая, словно детали, мысли. Ее бесило одно упоминание о тете Алене. И что в ней нашел Николай Михайлович? Она же старая! Даже для него! Но поверить в то, что Николай Михайлович разрывается на два фронта, Даша не могла. Слишком он порядочный для таких пертурбаций. Скорее всего сама Алька и распускает подобные сплетни. Ей, естественно, хочется, чтобы мать была счастлива. А тут такой подарок, как Николай Михайлович! Странно, что его еще кто-нибудь со стороны не заграбастал. Хотя не такой он и тямтя-лямтя, чтобы поддаться на чьи-то чары, сам того не желая. Что бы там и как бы там ни было, Даша уверена в Николае Михайловиче. Он принадлежит ей. Осталось лишь поставить в известность его мертвую жену, чтобы та подвела черту и расписалась в том, что полностью согласна с кандидатурой Даши на вакантное место любимого человека Николая Михайловича. Даша была уверена в необходимости встречи с ней.

В пятницу вечером Даша позвонила сестре предупредить, что приедет завтра в Минск по очень важному делу и ей понадобится Веркина помощь. Та, естественно, не возражала против приезда сестренки, даже обрадовалась. Она понимала, как Даше тяжело с папой, который, после смерти мамы, вместо того, чтобы как-то поддерживать дочек, хотя бы одну, Дашку, ушел с головой в запой. Вера бы не выдержала, но Дашка сильная, к тому же папа, скорее всего, тихий алкоголик, а не буйный. Да и Николай Михайлович, если что, под рукой. Верка на дух не переносила пьяных. Она боялась их и ненавидела. Отвращения на лице никогда не скрывала, когда где-нибудь на улице встречала кого-либо из забулдыг. Вера полагала, что выпить можно в компании, в праздник какой-нибудь важный, типа дня рождения или Нового Года, но без фанатизма, в меру, а не надираться до поросячьего визга и совершать «подвиги», за которые потом придется отвечать. Пьяные люди – страшны. Весь потенциал преступлений совершается в состоянии алкогольного опьянения. А потом на суде это звучит как оправдание, мол, пьяный был, ничего не помнил, не соображал. Таким образом можно любого убийцу оправдать. Получается, если пьяный, значит тебе все дозволено, а как отрезвеешь, покаешься – снова куролесь до следующего залета. Но папа по характеру не такой. Не должно его тянуть на приключения. Да и повода нет. Он, вероятно, горе заливает свое, потеряв смысл жизни. Конечно, Дашке нужно развеяться, отдохнуть. Вера пообещала поговорить с Тимуром, чтобы он привез на машине Дашку в Минск. Чего ей трястись в автобусе три с половиной часа? А на машине – пятьдесят минут и кланяться не надо каждому столбу. Плохо, что до сих пор отсутствовало железнодорожное соединение, но это оттого, что город расположен словно в стороне от цивилизации, затерявшись в лесу. В советское время только самолетом и можно было попасть в Копыль. В общем, пускай Дашка расчитывает на утро и долго не дрыхнет. Тимур Вере не откажет, подвезет сестренку.

В дороге Даша спала, убаюканная мяуканьем группы «Мумийтролль». Ничего более приличного из музыки в загашнике Тимура не обнаружилось. От его музыкакльных пристрастий выворачивало. Но вслух Даша этого не сказала, чтобы не обидеть ненароком. Говорить им было не о чем, поэтому Даша закрыла глаза, откинувшись на сиденьи. Наговорится с Веркой, когда приедет. Тимур ехал в Минск по делам, хотя какие у него могли быть дела в выходные?…