Микола Адам - Здравствуй, Даша!

На вчерашней репетиции Николай Михайлович очень сильно наорал на Дашу. Репетировали важный серьезный монолог. Николай Михайлович показывал, с какой интонацией, с какими глазами его надо произносить, а Даше было смешно смотреть на то, как Николай Михайлович изображает Машу. Действительно смешно. Вот и получила. Конечно, заслуженно. Но это она сегодня понимает. А вчера что-то на нее нашло, она нагрубила и вообще ушла. И это что-то, вернее, кто-то – тетя Алена. Даша заметила, как Николай Михайлович и тетя Алена вместе выходили из-за кулис, когда Даша вошла в зрительный зал. Что они там делали вдвоем, а?

И Пиноккио нагрубила из-за этого. Ведь не хотела же! Он-то в чем виноват? Наоборот, только пострадал из-за нее. А она отблагодарила, называется. Надо будет извиниться. И перед Николаем Михайловичем повиниться, хотя выяснить все-таки не мешает, чем он там занимался с тетей Аленой. Ну, если и ее тискал!..

Павловская смс-кой сообщила Юле Пересильд о драке, произошедшей между Пиноккио и Касымом. Получив сообщение, Юля ни секунды не раздумывала. Собрала вещи и посреди урока выбежала из класса, забежала в раздевалку за кожаным пальто и выскочила на улицу. Она бежала к нему, не соображая, что делает. Одно знала точно: должна быть рядом, удостовериться, что с ним все в порядке. Только тогда сердце успокоится. За себя не переживала, что, возможно, возникнут проблемы. Урок был последний, к тому же подходил к концу.

Юля оказалась перед Третьей школой, в которой учился Пиноккио, в тот момент, когда прозвучал звонок с урока. Она остановилась отдышаться на расчерченных мелом квадратах для игры в «классики». Вспомнив детство, несколько раз пропрыгала туда-сюда. В школу не вошла. Незачем. Шестой урок закончился. Все должны вот-вот выйти и разойтись по домам.

Пиноккио появился на крыльце в сопровождении Павловской и Даши. Ну еще бы, как же без этой?… Ревности к Даше Юля не испытывала, но видеть ее не доставляло особой радости. Ведь из-за нее Коля пострадал и тогда, когда чуть не умер, и сегодня.

Юля подбежала к Пиноккио, обняла, поцеловала у всех на виду, напоказ, будто ставила жирную точку, подтверждая слухи о ней и Коле, в том смысле, что Пиноккио занят и надолго, так что нечего зариться на чужое.

– С тобой все в порядке? – спросила Колю потом, на Павловскую и Дашу не обращая внимания, словно они невидимые, ощупывая Пиноккио.

– Здороваться в лицеях не учат? – сочла необходимым заметить Да. Ей, в принципе, было глубоко фиолетово, поздоровается с ней Юля или нет, но невежливость демонстративная раздражала.

– Ой, привет, Белая, Тань! – повернувшись к ним, вынужденно улыбнулась, но никуда не отпускала Колю от себя. – Простите, не заметила.

– Мы совсем незаметные, – произнесла Даша, но не обиделась. Себе дороже. Да и на кого обижаться? Она только рада, что у Пиноккио с Юлькой все серьезно. Хотя кошки царапали душу. Все-таки Пиноккио не так давно клялся, что ее любит. Ну, да ладно. У Даши Николай Михайлович есть. Чё прибедняться-то?

Юля больше ничего не сказала. В обнимку с Колей поспешила ретироваться. Коля помахал девчонкам на прощание рукой. Он был счастлив, что Юля пришла встретить его. Из больницы она не вылезала, пока он не поправился. И мама Колина похвалила сына за выбор. Юля очень ей понравилась. Хотя выбирала-то Юля, если честно. Она предложила пойти к нему домой. У нее-то Пиноккио частый гость и к нему уже все ее родные привыкли, относились как к своему. А дома у Коли Юля еще не была ни разу. Так и не видала еще большой широкой кровати, на которой разморило Павловскую с Белой однажды. Пиноккио не возражал. Да и идти гораздо ближе к нему домой, чем тащиться в конец города. Родители на работе к тому же. Никто не помешает, если что.

Входить в квартиру Котов Юля медлила. Она задержалась на пороге, словно раздумывала, нужно ли ей это. С Пиноккио все хорошо. Следов после драки незаметно. Может, и драки-то не было, а Танька все выдумала. Хотя, если подумать, зачем ей это надо? Она же не Белая. Вот Белая могла бы пакость какую-нибудь сделать, чтобы отомстить.

– Ты с Касымом дрался сегодня? – решила все-таки проверить. Странно, почему раньше, по дороге, не поинтересовалась. Так занята была объятиями?…

– Типа того, – пожал плечами Пиноккио. – А почему ты спрашиваешь? Я думал, ты знаешь, поэтому и пришла меня встречать, убедиться, что со мной ничего не случилось.

– Да, поэтому, – отлегло от сердца. – Ну, – переступила Юля порог, – показывай свою знаменитую кровать…

– Почему знаменитую? – растерялся Пиноккио.

– Да мне о ней все уши прожужжали Павловская с Белой еще до нашего с тобой знакомства.

– А! Это случайно вышло. Они здесь заснули, – проводил гостью Пиноккио в свою комнату.

– Вау! – удивленно воскликнула Юля, уставившись на действительно огромную кровать, занимавшую чуть ли не всю комнату. – Тебе не одиноко здесь одному? – спросила, плюхнувшись на нее.

– Иногда, – признался Пиноккио.

– Что, иногда?

– Иногда одиноко. Когда представляю тебя рядом. Ищу рукой, а тебя нет.

– Иди ко мне, – протянула Юля руки Пиноккио.

Тот прилег. На расстоянии вытянутой руки. Провел пальцами по ее волосам.

– Я уже их отращиваю, – сказала Юля. – Специально для тебя.

Она придвинулась к Пиноккио, обняла, потянулась губами к его губам, сняла очки с его носа.

Жадно дыша, жадно впиваясь в губы губами, задыхаясь от длительных поцелуев, ползая руками друг по другу, вжимаясь друг в друга, словно борясь, кто кого осилит, они забыли о времени и о себе. Ничего вокруг не существовало и не могло, кроме страсти, охватившей их, превратившей в единый ком, точно в работах Пикассо. А потом вдруг квартирную тишину пронзил, словно дуэлянт противника шпагой, неудержимый крик сладостного удовлетворения. Одеяло было отброшено. В бесстыдной и в то же время прекрасной наготе два юных тела застыли в изнеможении. Над верхней Юлиной губкой собрались капельки пота. Грудь ее ходила ходуном, но с каждой секундой сбавляла темп, успокаиваясь, приводя работу сердца в привычный режим. Она повернулась к Пиноккио, который лежал на боку лицом к ней, словно спрашивая, что теперь?…

– Оставайся, – прошептали его губы.

Юля мило улыбнулась, спросила, как его рана, не беспокоит ли, заметив красное расплывчатое пятно на медицинской салфетке, прихваченной лейкопластырем к телу.

– Да все нормально, – отозвался Пиноккио. – Ты есть будешь? – спросил.

– Нет, – отказалась Юля. – А вот пить очень хочется.

– Я сейчас, – сказал Коля, встал с постели и пошлепал босыми ногами из комнаты в кухню.

Набрав холодной воды из-под крана в литровую кружку, он вернулся, протянул кружку Юле. Та припала губами к холодным железным стенкам сосуда, поглощая маленькими глотками живительную влагу. Утолив жажду, кружку вернула. Пиноккио тоже немного попил воды и опять лег, стал гладить Юлин живот, грудь, ноги. Юля тяжело задышала, с придыханием, закрыв глаза, полностью отдавшись возникающему, поднимавшемуся изнутри зову своего тела, которое в определенный момент извернулось и оказалось сверху, прижимаясь к телу Пиноккио. В порыве страсти, и без того гибкая, Юля выгибалась в такие причудливые фигуры, словно у нее костей не было.

Дверь в комнату открылась внезапно, кто-то вошел, но тут же быстро вышел, захлопнув дверь. Пиноккио успел заметить женские туфли. Мама?! Затем послышалось какое-то бурчание за дверью. Значит, и папа дома тоже. Уже вечер, блин!

– Что-то случилось? – услыхал Пиноккио Юлин шепот у своего уха.

– Родители вернулись, – ответил он. – Мама заходила.

– Она что, нас видела? – тревожно зазвучала Юля.

– А ты как думаешь?

– Черт! – скатилась Юля с Пиноккио и спряталась под одеяло.

В дверь комнаты постучали, потом дверь открылась и в комнату осторожно вошел Колин папа.

– Одевайтесь, – тихо произнес он и вышел.

Пиноккио мигом встал и быстро оделся. Юля сильно волновалась, суетилась, никак не могла найти трусиков, поэтому в итоге влезла в джинсы без них, пожелала Коле найти ее белье и укладывать спать на подушке рядом в минуты тоски по ней. Пиноккио только посмеялся. Улыбнулась и Юля.

– Что теперь будет? – тревожно спросила она.

– Да ничего не будет, не бойся, – успокаивал ее Коля. – Не выпорют же они нас. Пойдем.

Держась за руки, они вышли из комнаты в коридор, где их ждал Кот-старший, который указал взглядом, куда им следовать дальше, сам тоже не отставал. В зале за круглым столом ждала мама. Она попросила всех рассаживаться, сообразив эдакий семейный совет.

Юля сидела, не поднимая головы, боясь встретиться взглядом с глазами Илоны Васильевны, будто украла у нее что-то, а признаться стыдно. Ее за руку под столом держал Пиноккио. Колин папа пожал сыну плечо, мол, одобряю, не волнуйся.

– Да, – произнесла неопределенное что-то Илона Васильевна, сложив на столе руки в замок, – ситуация. Как это назвать-то?… – Помолчала. – Юля, – обратилась к гостье, – а твои родители знают, чем вы занимаетесь?

– Знают, – не поднимая головы, полушепотом ответила Юля.

– И давно вы увлечены этой радостью?

– С первого раза, как Коля остался у нас ночевать.

– Но вы же дети!

– Дети, – не отпиралась Юля.

– И что с вами делать теперь? – развела руками Илона Васильевна.

– Не мешать, мам, – сказал Пиноккио.

– К тому же, – вступился за сына и за Юлю Кот-старший, – Юлечка вернула Колюню к жизни, как ты сама помнишь.

– Помню, – согласилась Илона Васильевна. – Ладно, – вздохнула, – что с вами делать будешь? Только вы уж не прячьтесь тогда и не скрывайте от всех своих отношений.

– Не будем, – заверил Пиноккио и тут же спросил: – Можно Юля останется на ночь сегодня у нас?

Илона Васильевна переглянулась с мужем, мол, посмотри, какова наглость, они и на голову готовы сесть, но в ответ пожала плечами и кивком головы разрешила. В благодарность и ее сын и Юля поцеловали ее в обе щеки и побежали в комнату.