– Не поймут, – сказала она. – Хотя, стой, ты собираешься в школу завалить в прикиде эмо?

– Ну, да, – кивнула Даша. – А чё такого-то? Сеструха говорит, в Минске эмо в порядке вещей.

– Так-то в Минске! – заметила Павловская. – У нас тебя зачмырят. Тот же Хвалей первым пальцем станет в тебя тыкать, как на уродку.

– Ну и фиг с ним, – сказала Даша. – Эмо – это же круто, а главное, не скучно. А то заплесневели уже все здесь. Я и в чате стала общаться с эмо-девочками. Они такие интересные, прикольные.

– Так тебе по приколу приспичило эмо заделаться? – спросила Таня.

– Нет, почему. Мне очень близки мотивы и образ жизни эмо.

– И склонность к суициду ты тоже имеешь? – подколола Павловская.

– Зачем? – не поняла Даша.

– Ладно, проехали, – остановила саму себя Таня. – Твое дело. Что я тебя отговаривать буду? Шмотки где будешь брать?

– В пятницу сестра приезжает. Я с ней обо всем договорилась. Она и покрасит меня, и шмотки привезет, – ответила Даша. – А в субботу я в новом образе приду на дискач.

– Ну-ну, революционерка, – обозвала подругу Павловская.

– Почему сразу революционерка?

– А то кто же?

– Ну клёво же будет, – настаивала Даша. – А как еще выразить собственное «я»? Показать, что я личность? Ты вот через танцы свои самовыражаешься? Я буду через эмо-образ.

– Да я же не против, – улыбнулась Павловская. – Просто трудно тебе придется в нашем болоте, хотя прикольно будет посмотреть на реакцию, особенно учителей. А предки твои что скажут?

– Я думаю, им вообще пофиг, что со мной и как я живу, – сказала Даша как-то грустно.

– Бывает, – вздохнула Павловская. – Такая же фигня, как со мной. Только мои не скрывают этого.

– Так чего, мы подруги? – решила, наконец, напрямик спросить Даша одноклассницу.

– Подруги, подруги, – заверила Павловская, которой тоже очень хотелось с кем-нибудь секретничать и кому-нибудь по-настоящему довериться.

ЭПИЗОД 3

Осень зарядила дожди не по-детски. Словно пулеметными очередями, расстреливала непрекращающимися ливнями все живое. Утверждала себя, открыто заявляя, что пришло ее время, и никому другому распоряжаться на обретенной территории не позволит. Однако не все страшились осенней мокреди. Молодости, вероятно, вообще не ведомо такое понятие, как «страх». Молодость безрассудна и легкомысленна, отчаянно храбра и безумно влюбчива, склонна к самопожертвованию и подвигу, но не прочь получать подарки и призы, одновременно жестока и милосердна, а еще любимица смерти и войны. Недаром Виктор Цой когда-то рассказал всему миру, что «война – дело молодых, лекарство против морщин». Бесстрашная молодость не боялась осени, ее коварных простуд и ангин, потому что в сердце жила весна. И остановить музыку осень тоже была не в силах. Как бабочки на яркий свет, на звуки музыки спешили подрастающие юноши и девушки, будущие мужчины и женщины. Именно музыка пока связывала и объединяла их вместе. Пусть бессмысленная и глупая, не навязчивая и не оставляющая никакого следа после себя, но такая необходимая в эти несколько часов, выделенных руководством отдела культуры под дискотеку, когда мальчишки и девчонки, по сути, могли не притворяться кем-то, кем должны быть в обществе, а оставаться самими собой. Именно музыка дарила несколько часов истинности, а не притворства, которым обеспечивала по полной жизнь. Абсолютно разные, и в социальном положении, и в умственном развитии, молодые люди, как трезвые, так и в подпитии, не проходили мимо, а непременно заходили в танцзалы. Их намерения были различны. Кто-то хотел танцевать, кто-то отдохнуть, кто-то познакомиться, кто-то встретиться с друзьями, покурить, поболтать, кто-то выпендриться и подраться, кто-то целоваться не таясь… Ни осень, ни ее заряженные, как пулеметы, дожди не могли помешать молодежи оставаться молодежью. Поэтому еще с шести вечера в субботу диджей Кролл, ученик одиннадцатого класса из Первой школы, сын директрисы местного Дома культуры, официально оформленный мамой, как работник ДК, по договору подряда на полставки, завел свою «шарманку» так, что разрывались колонки «Алиса» и звук, вырывавшийся из динамиков, точно джинн из бутылки, растекался по всей Площади и укутывал собой, убивая шум дождя.

Потихоньку народ собирался. Приходили по одному, по двое, по трое, потом целыми компаниями заходили, но выходили на крыльцо, ожидая основной приток, который подтягивался часам к девяти вечера, когда темнело. А темнота, как известно, друг молодежи. Но это не означало, что никто не танцевал в фойе Дома культуры, отделанного под танцплощаку. Желающих хватало, особенно девочек. Им необязательно было присутствие мальчиков под быстрые ритмы, они неплохо справлялись и без них. Вот под медленные композиции без мальчиков не обойтись, хотя вопрос тоже спорный.

Даша приехала на дискотеку в машине парня ее сестры, который обязан был находиться рядом с ДК и следить за порядком, поскольку служил в милиции и как раз пришла его очередь дежурить. Помимо милиции за порядком, как правило, наблюдали сторож Дома культуры, кто-то из сотрудников и кто-нибудь из учителей. Эту необходимость ввела местная власть после того, как в прошлом году на подобном мероприятии забили насмерть одного ученика.

Дащу готовили к дискотеке, как Наташу Ростову к первому балу. Сестра привезла необходимые шмотки, несколько дисков с музыкой, которую, предположительно, слушали эмо, лишний раз спросила, окончательное ли решение Даши преобразиться в эмо, и приступила к перевоплощению. В первую очередь покрасила волосы Даши в черный цвет и выстригла ломаную челку, черным лаком покрыла ногти сестренки, потом одну прядь волос сделала розовой, глаза и веки обильно обработала черной тушью и карандошом, чтобы сложилось обманчивое впечатление, что тушь размазана из-за слез, губы помазала бесцветной помадой. На розовую облегающую футболку с длинным рукавом, предложенную Даше сестрой, одели черную маечку с черепом на груди, полосатые черно-розовые леггинсы натянули на ноги. Обулась Даша в матерчатые розовые кроссовки. Пиком и шиком такой красы явилась настоящая балетная пачка из розового газа. Где достала все эти вещи, сестра не призналась. Вероятно, думала, что у Даши очередная блажь. Сходит на дискотеку, как на карнавал, и успокоится. Ну не могла же в самом деле, взаправду, сестренка так рёхнуться на эмо! Это же не Минск! Не поймут консервативные жители провинциального, а потому спокойного бытоуклада, революционного, можно сказать, поступка обычной девочки. Да и на спад уже идет в больших городах новомодное веяние. Старшая сестра не сомневалась в том, что Даша просто чудит и хочет понравиться какому-нибудь мальчику, а какому не говорит, потому что в ее возрасте всегда какие-то тайны и недомолвки, по себе знает. Как бы то ни было, Тимур, парень старшей Дашиной сестры, представитель так называемой власти, высоко оценил новый образ младшенькой. Ему понравилось, но он счел своим долгом заметить, что до Хеллоуина еще далеко. Месяцем ошиблись. Объяснять ему ничего не стали, сказали только, что Даша на спор так вырядилась.

Высадив Белую-младшую у входа в ДК, Тимур отъехал за здание, чтобы насладиться одиночеством со старшей, потрогать ее губы, а может, добиться чего послаще.

Те, кто находились на улице, на крыльце Дома культуры, буквально остолбенели, увидев Дашу. Они даже не сразу поняли, что перед ними именно Даша Белая, а не кто-то другой.

У Костальцева и сигарета вывалилась изо рта, так потрясло парня появление Даши, точнее, сама Даша, ее внешний вид.

– Привет, Костальцев! – проходя мимо него, сказала она.

– Привет, – провожая взглядом девочку, промямлил тот.

Один Хвалей не растерялся и не напрягал мозг. Хотя, что там напрягать?

– Смори, Белая почернела! – показывая пальцем на Дашу, выкрикнул он. – Иногда они возвращаются! – бросил ей вдогонку.

– Пошел в жопу, Хвалей! – отозвалась Даша и показала ему средний палец.

– Чё сказала, овца?! – бросился вслед за Дашей Хвалей, но та уже скрылась за дверями Дома культуры.

– Чё это было? – хлопая глазами, будто избавляясь от наваждения, спросил Костальцев у Хвалея.

– Белая вышла из ада, – пробубнил Хвалей.

– Она чё, дура?

– Явно не умная.

– Слышь, а ей так лучше, – вдруг высказался Костальцев, прикуривая сигарету, предложенную Хвалеем. Тот, непонимающе, уставился на друга. – Теперь она стала собой, баран, – засмеялся Костальцев.

– Мутантом, что ли? – предположил Хвалей.

– Сам ты мутант, – смеялся Костальцев. – Воображение вруби…

– А-а-а, – типа понял Хвалей, что имел в виду Костальцев, и засмеялся тоже, не понимая причины смеха.

А Даша поздоровалась со сторожем Витьком, не старым еще и вполне приятным дяденькой, восседающим на своем неизменном месте за вахтенным столом в прикрывающей раннюю лысину кепке, и вошла в мигающий разноцветными огнями танцзал, задрыгалась вместе со всеми, пока на нее не обратили внимание. Она ловила на себе недоуменные взгляды, восхищенные, презрительные, даже сладострастные, став центром вселенной, но делала вид, что не замечает их, что ей все равно. Хотя ощущение испытывала невероятного удовольствия, поскольку притягивала каждого, вырвавшись, как из замкнутого круга, из обычного и простого, всем понятного, превратившись в загадку и тайну.

Павловской среди танцующих Даша не обнаружила, сколько не искала глазами. Наверное еще не пришла, но прийти обещала. Словно в подтверждение ее мыслей, Таня возникла из ниоткуда, восхищенно пялясь на подругу. Сама Павловская оригинальностью не поразила, да, в принципе, и не собиралась, как не собиралась и трястись под непонятные для нее ритмы, абсолютно далекие от той музыки, под которую танцевала на занятиях по танцам. Она пришла поддержать подругу, до конца не веря, что Даша решится на подобное. Но Белая превзошла все ее ожидания.

– Слушай, клёво! – прокричала Павловская Даше на ухо, имея в виду ее внешний вид. – Пойдем отсюда! – позвала за собой, поскольку не хотела портить впечатления плохой музыкой, которая никак не подходила для нового имиджа подруги. Это не «Токио отель» и не «Слот».