– Башку вверх задери, – сказал ему Касым. – Пиноккио твоего Хвалей не резал, – обратился к Даше, – это точно.

– Кто тогда? – настаивала на ответе Даша.

– Случайно вышло, – произнес Касым.

– Ты, что ли? – догадалась Даша.

– Говорю, случайно вышло, – не отрицал Касым.

– Тебя посадят! – заявила Даша.

– Знаю, – кивнул Касым. – Здесь и жду ментов.

– Это кто там на нары захотел? – к костру подошел среднего роста, худощавый, лысый, еще молодой, но отталкивающей, как для Даши, наружности, человек.

– Здорово, Лемеш, – протянул руку для приветствия Касым.

– Здорово, братва! – поздоровался обобщенно Лемеш, словно не заметив руки Касыма. – Подвинься, малой! – без приглашения тормошнул Хвалея. – Так чё за дела? – взял бутылку с водкой, взболтал, приставил ко рту, как горн, сделал несколько больших глотков. Даже не поморщившись, занюхал волосами Инны Гурло.

– Пацана одного случайно порезали, – сообщил Хвалей.

– Пацана или чмошника? – закурил Лемеш.

– А какая разница? – не понял Хвалей. – Человек же…

– Не скажи, – возразил Лемеш. – Пацан – свой. Чмошник – тля. Раздавил и забыл. Не парьтесь особо. Сдохнет – значит, не судьба была жить. Выживет, может, поумнеет.

– Если Пиноккио тля, – не могла сдержать себя Даша, слушая речи явного уголовника, которому внимали здесь, как Иисусу Христу в Гефсиманском саду, – то вы… вы… – никак не получалось придумать хлесткого определения.

– Чё за чучело там вякает? – спросил Лемеш у Хвалея.

– Одноклассница, – ответил тот.

– А чё страшная такая? – заржал Лемеш, но его никто не поддержал.

– Она не страшная, – молвила Инна Гурло, – а наоборот, красивая, как кукла. Ничего вы не понимаете в женской красоте. Я бы тоже хотела стать эмо, только, боюсь, папка меня убьет.

– Оно и видно, что кукла, – присмотрелся Лемеш повнимательнее к Даше, даже подсел поближе. – И чмошникам своим кликухи даете, как у кукол, поэтому они и чмошники. Сиськи хоть выросли, эмо? – положил на грудь руку с широкой, точно лопата, ладонью.

– Руку убери! – спокойно, но жестко произнесла Даша.

– А то что? – сильнее сжал руку Лемеш на ее груди. Потом припечатал Дашу к сзади стоящему стволу осины, схватился пальцами за ее лицо. – Ты чё, по ходу, совсем не врубаешься, кто ты есть, овца? Я могу сделать с тобой все, что захочу, и никто, слышишь, никто не вступится за тебя из собравшихся здесь. Подыхать будешь, никто и пальцем не пошевелит, чтобы помочь. Уясни себе это раз и навсегда, эмо!

– Не трогай ее, Лемеш, – посоветовал из лучших побуждений Касым. – Ничего хорошего тебя с ней не ждет.

– Это не тебе решать, – ответил Лемеш. – Вставай! – приказал Даше, вытащив нож.

– Ты чё, Лемеш? – воскликнул Хвалей.

– Сядь, малой! – осадил его Лемеш. – А не из-за нее ли, – вспомнил, – ты по рогам получил от режиссера этого… как его там?… Не важно. Это же ты! – обрадовался, глядя на Дашу. – Вот и помочу конец, наконец!

– Она несовершеннолетняя, – напомнил Касым.

– А мне насрать, веришь? – засмеялся Лемеш.

– Я тебя предупредил, – развел Касым руками. – Тебя не посадят, в случае чего, завалят при задержании.

– Ты о себе побеспокойся, умник! – посоветовал Лемеш.

Он намотал Дашины волосы на кулак, руку с ножом уткнул ей в спину.

– Пошла вперед! – скомандовал.

На негнущихся ногах, испуганная и растерянная, не в состоянии объяснить собственную вялость, Даша неуверенно побрела в сторону от костра, подталкиваемая в спину Лемешем. Он подавлял ее, каким-то образом лишив и голоса, чтобы закричать, и сил, чтобы сопротивляться. Заступиться за нее было некому.

ЭПИЗОД 22

В который раз Павловская набирала номер подруги, но телефон Даши молчал. Оператор сообщал женским приятным голосом, что абонент выключен или находится вне зоны действия сети. Таня позвонила Николаю Михайловичу, рассказала, куда Даша отправилась и о том, что та не отвечает на телефонные звонки. Таня очень волнуется, вдруг с Дашей что-то случилось. Николай Михайлович убедил Таню идти домой и успокоиться, он сам все выяснит и во всем разберется. Поговорив с Таней по телефону, Николай Михайлович, находившийся в то время в больнице, он вместе с Юлей Пересильд и Колей Пиноккио попал сюда на «скорой», сказал Юле, что вынужден уйти, а она должна оставаться и дождаться Колиных родителей…

– Вы не волновайтесь, Николай Михайлович, – вымученно улыбнулась Юля, она крепко держалась, только была очень бледна, сидела на полу, прислонившись к стенке, с поджатыми коленками, в зале ожидания, – все будет в порядке. Я, конечно же, дождусь и родителей и результатов операции. Вам нужно по делам, я понимаю.

– Вот и славно, – погладил ее по волосам Николай Михайлович и, не задерживаясь, покинул здание больницы. Поймав такси, он попросил довести его по возможности поближе к летней сцене. Водитель не спрашивал, что понадобилось в такое позднее время пассажиру делать в лесу. Не его дело. Ему платят за извоз, а не за вопрос. К тому же меньше знаешь, крепче спишь.

Уже совсем стемнело, когда Николай Михайлович оказался у костра, в компании Касыма, Хвалея, Инны Гурло и других. Странно, но сотрудниками правопорядка здесь и не пахло. Потенциальный преступник, словно так и надо, сидел в обнимку с девчонкой, явно малолеткой, пил водку или другое спиртное и радовался жизни, абсолютно не раскаиваясь в содеянном. Ему вообще, судя по всему, невдомек было, что такое совесть и ответственность.

– Где она? – прямо спросил Николай Михайлович, не прячась и не таясь, выйдя на свет к костру. Сидящие вокруг встрепенулись, напряглись, но не повскакивали. Видимо, команды не последовало. Касым поднялся один во весь рост. Он очень много выпил, заметно, но алкоголь его не брал. Глаза, хищные и стеклянные, сверкали трезвым умом.

– Кто? – спросил он.

– В угадайку будем играть? – усмехнулся Николай Михайлович.

– Касым, – переместился поближе к нему Хвалей, – это тот карат, который тогда всех уложил, – прошептал по секрету.

– Опоздал ты, – с сожалением произнес Касым, обращаясь к Николаю Михайловичу.

– Где она? – повторил вопрос тот.

– Ее Лемеш увел.

– Кто такой? – продолжал задавать вопросы Николай Михайлович.

– Отморозок один, – отвечал Касым, – недавно откинулся.

– Боитесь его? – предположил Николай Михайлович.

– Скорее связываться неохота.

– Девчонку не жалко?

– Нет, – честно ответил Касым, – хотя, по правде, – добавил, – храбрости ей не занимать. Это, я думаю, от глупости.

– А парня порезанного? – решил спросить Николай Михайлович, однако заранее зная содержимое ответа.

– Жаль, что вышло случайно, – не ошибся Николай Михайлович. – Рано или поздно он все равно бы попал на перо.

– Ну, и ты бы сел рано или поздно.

– Ну, да, – пожал плечами Касым. – Драться будем? – вдруг понтересовался.

– Зачем? – отказался Николай Михайлович. – Если вы все побоялись связываться с Лемешем, как думаешь, со мной тягаться получиться? Лучше сиди и пей спокойно и жди ментов, не усугубляя положения.

– А чего он такой борзый? – Инна Гурло пришла на помощь своему парню, подбивая его на решительные действия. Ей вообще нравилось смотреть, как дерутся. – Касымчик, чё он так разговаривает с тобой?…

– Ребенка успокой, – посоветовал Николай Михайлович Касыму.

– На этом ребенке пробу уже негде ставить, – заметил Касым.

– Чё сказал? – пыталась подняться пьяная девочка, но у нее ничего не получалось. Она пыхтела в многократных попытках, но отравленное алкоголем тело не слушалось ее.

– Давай вернемся к нашим баранам, – отвлек Касыма Николай Михайлович от пикантного зрелища. – Скажи, мне куда Лемеш увел Дашу Белую, и наслаждайся своей столько, сколько тебе осталось.

– Ладно, – согласился Касым. – Они под сценой. Там лежбище есть, типа подвала, мы его оборудовали, чтобы не на голой земле… Иди к сцене, не промахнешься.

– Спасибо и на этом, – поблагодарил Николай Михайлович и направился по указанному маршруту.

За сценой, со стороны города, имелась дверь, запертая на крючок изнутри. Николай Михайлович понял это, осмотрев ее. Открывать тихо и бесшумно, используя подручные средства, которые пролезли бы через щель, и подцепить крючок – долго и кропотливо; гораздо эффективнее вырвать этот крючок с мясом ко всем чертям посредством рывка двери на себя, ухватившись за дверную ручку, что Николай Михайлович и проделал с большим успехом. Тусклое электрическое освещение помогло сориентироваться и разглядеть мелькающие тени на стене и ведущую вниз деревянную неровную лестницу, сбитую второпях, по которой Николай Михайлович и сбежал, как раз вовремя для того, чтобы отшвырнуть, отлепив, как пиявку, присосавшегося Лемеша к прижатой к топчану Даше, в противоположный угол. Пачка ее с кофтой и футболкой были задраны под голову, штаны и трусы спущены, бюстгалтер содран с одной груди. Лемеш, раздетый до пояса, красовался татуировками немецкого орденского креста на плече и свастикой на всю грудь. Он быстро сориентировался и ухмылялся, перекидывая из одной руки в другую нож.

– Брось нож, – сказал Николай Михайлович, – порежешься.

– Уверен? – приближался Лемеш скалясь.

Он сделал выпад, неудачный для себя. Николай Михайлович выхватил нож из его руки, чем сильно Лемеша удивил. Удивлялся он еще больше, с каждым разом сильнее, когда Николай Михайлович, бил его в лоб прямым, впечатывая в стенку, а потом сдавил кадык и медленно вжимал его в глотку. У Лемеша глаза вылезли из орбит, язык высунулся изо рта, он хрипел и задыхался.

– Не надо! – крикнула Даша. Она подтянула штаны и поправила гардероб сразу, как Николай Михайлович танком попер на Лемеша. Словно проснулась, вернулась из кошмара. – Вас же посадят, Николай Михайлович!..

Хватка его ослабла.

– Конечно, посадят! – захрипел Лемеш. – Будешь на нарах чалиться пожизненно…

– Зачем портить жизнь из-за всякой мрази? – уговаривала Даша.