— Надо в душ, — проговорила она.

— Сейчас пойдём.

И оба не двинулись с места. Инга засыпала. Устала, столько новых ощущений и эмоций.

Он медленно погладил её по волосам, накрутил одну прядку на палец и выпустил, глядя, как та распрямляется и падает на подушку. Не мог сейчас совсем не прикасаться, но беспокоить Ингу, мешать её отдыху не хотел.

На смену эйфории пришла тихая нежность. И понимание того, что он хотел бы вот так засыпать и просыпаться рядом с ней не неделю и не месяц, а намного, намного дольше. Может, всю жизнь.

Глава 27

Инга проснулась одна. Потянулась и, ощутив лёгкую ломоту в мышцах, смущённо уткнулась лицом в подушку. В памяти всплыли события минувшей ночи. Она всё-таки решилась. Тихо засмеялась, вспомнив недавние переживания и страхи. Теперь они казались такими надуманными и пустыми.

Одно немного огорчало — что сейчас Феликса не было рядом. Ей бы хотелось проснуться вместе. Возможно, снова позавтракать в постели, кормить друг друга…

Инга вспомнила, что слышала сквозь сон, как уходил Феликс. Кажется, он обещал скоро вернуться и ничего не сказал о том, что ей придётся завтракать в одиночестве. Значит, он ещё дома. Наверное, работает в кабинете, иначе зачем вставать так рано.

Последняя мысль заставила сбросить остатки сна и быстро подорваться с места. Инга хотела знать обо всём, что происходит, и она считала, что имеет на это полное право, раз уж оказалась по уши замешана в жуткую историю.

Наскоро приняв душ, хотела уже отправиться на поиски, но у порога спальни остановилась. Вернулась, торопливо сняла и скрутила постельное бельё. Понимала, что глупо, всё равно горничная будет сортировать вещи для стирки и всё увидит и поймёт.

Тот факт, что посторонний человек будет знать об интимных моментах её жизни, заставлял чувствовать мучительную неловкость. Наверное, к подобному она никогда не сможет привыкнуть и относиться равнодушно, как к чему-то нормальному.

Нет, Инга была совсем не против того, чтобы часть докучливой домашней работы выполнялась не хозяевами, а помощниками. Например, как делалось у них в семье, пока был жив отец — домработница приходила два раза в неделю протереть пыль и вымыть полы. Этого было достаточно, чтобы не уставать от рутины домашних дел, а с остальными ежедневными мелочами они прекрасно справлялись сами. Точнее, Инга справлялась — она уже и не помнила, когда мама прикасалась хоть к какой-то работе, а уж отец и подавно. Но это Ингу устраивало. А вот полностью перепоручить обустройство своего быта кому-то другому, допустить чужого человека в самые личные аспекты жизни — это было для неё чересчур, казалось совершенно неправильным, даже неприличным. Особенно теперь…

Сделав, что могла, Инга наконец направилась в сторону кабинета. Подойдя к двери, различила приглушённые голоса. Она оказалась права, Феликс явно находился там. Инга уже собиралась войти, но в последний момент почему-то помедлила, прислушиваясь к разговору. Интерес и желание не остаться в неведении быстро вытеснили укор совести. Инга не сомневалась, что Феликс хотел бы по возможности оградить её от неприятных и пугающих известий, поэтому, оставаясь незамеченной, она наверняка сможет услышать больше. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что поблизости никого нет, она прильнула ухом к двери.

— А чего уж мелочиться? — услышала она раздражённый и непривычно взволнованный голос начальника охраны. — Ты давай, с каждого затребуй по родственнику! Устроим тут пансионат для заложников. Если что-то пойдёт не так, всех разом и подорвёшь.

— Не перегибай, — голос Феликса звучал глухо и как-то обречённо, будто ему самому категорически не нравилось то, что он говорит, но при этом он всё равно намерен идти до конца. — Остальные не руководят операцией, от их решений не зависит абсолютно всё.

— Угу. Тебе нужны гарантии, а я должен просто верить и надеяться, что тебе не сорвёт крышу без всякого повода, если что-то на минуту выйдет из-под контроля? Ты понимаешь, что ты уже не в адеквате?

Начальник охраны не кричал, вообще не повысил голос, но у Инги всё больше создавалось впечатление скандала.

— Ты недавно убеждал, что всё получится и иначе быть не может, — всё так же невыразительно возразил Феликс. — Ингу убедил. Никакой реальной опасности… Если на самом деле так думаешь, почему нервничаешь теперь? Если ты всё контролируешь и опасности нет, то её не будет ни для кого. В чём проблема?

— А ты вообще подумал, как я объясню старой женщине, что ей нужно на время переехать в чужой дом? Ты сам до одури трясёшься над девкой, которую знаешь меньше месяца, а меня заставляешь родную мать сделать пешкой в наших разбирательствах?

Инга прислонилась лбом к дверному косяку, с трудом переваривая услышанное. Если она всё правильно поняла, Феликс требует, чтобы начальник охраны перевёз свою мать в особняк. В качестве гаранта, что тот не предаст и не подставит их. В качестве заложницы, как заметил сам Молотов.

Немыслимо. Слишком чудовищно, чтобы в это поверить, но найти подслушанному разговору другое объяснение не получалось.

— Придумаешь что-нибудь, объяснишь, — снова заговорил Феликс, явно не собираясь отказываться от безумной мысли. — Не мне тебя учить.

Наверное, вмешиваться сейчас было не лучшей идеей. Но Инга не выдержала, ворвалась в кабинет.

— Феликс, так нельзя! Ты…

— О, принцесса, легка на помине, — с кривой усмешкой отметил Молотов. — Тебя не напрягает её склонность подслушивать?

Феликс поморщился, словно её несвоевременное появление не просто вызвало его недовольство, но и огорчило. И всё же когда он заговорил, голос звучал твёрдо и решительно:

— Инга, мы с тобой не будем об этом спорить. Сходи, будь добра, и распорядись, чтобы завтрак сегодня подали раньше.

Инга опустила глаза. Она чувствовала себя не в своей тарелке и в первую секунду едва ли не обрадовалась возможности сбежать, но тут же в душе вспыхнули раздражение и протест. Она никому не позволит относиться к себе с пренебрежением. И она может и говорить, и спорить о том, что её саму непосредственно касается.

— Феликс, ты не будешь меня отсылать, как комнатную собачку, если тебе покажется, что я зашла не вовремя или говорю не к месту, — подделываясь под его тон, упрямо заявила она. — Я тоже не хочу спорить, но я имею право участвовать в обсуждении.

Начальник охраны снова непонятно усмехнулся и направился к двери.

— Я всё понял, — бросил он Феликсу, прежде чем оставить их наедине. — Посмотрим.

Стараясь скрыть смятение, Инга бесцельно прошлась по кабинету, зачем-то выглянула в окно, снова побродила и наконец с нарочитой уверенностью уселась в кресло, которое всегда занимал сам Ветров. Все слова куда-то улетучились, и она не знала, с чего начать и как вообще сейчас с ним говорить. Возмущаться? Убеждать? Требовать или просить и призывать к благоразумию?

— Ты всё слышала? — Феликс первый решился нарушить тишину.

— Не всё. Но достаточно, чтобы догадаться… Ты требуешь от своего приближённого гарантий, что он на нашей стороне? Хочешь, чтобы у тебя был рычаг давления? И какие условия? Если погибну я — умрёт и его мать?

— Именно, — не стал спорить он.

Инга прерывисто вздохнула. Неужели она ещё рассчитывала на что-то иное? Нет, но признание всё равно выбило почву из-под ног. На смену всем прежним эмоциям вдруг пришла одна только щемящая жалость. К Феликсу и его начальнику охраны, к ни о чём не подозревающей матери последнего и к самой себе…

Как, почему так получилось, что неплохой по своей сути человек готов творить какую-то дикость? Почему опасности и зла невозможно избежать, хотя именно этого больше всего хочется? В какой момент человек почти перестаёт влиять на собственную жизнь и вынужден подчиняться последствиям каких-то прежних действий и решений, всё глубже погрязая в болоте?

— Ты ведь не собираешься на самом деле… — Инга запнулась, боясь услышать ответ, но потом всё же собралась с духом и решительно продолжила: — Я имею в виду, ты ведь просто пугал для убеждения, да? Но если со мной и правда что-то случится, ты не станешь за это на ком-то отыгрываться? На ком-то, кто не виноват непосредственно?

Только договорив, Инга решилась посмотреть на собеседника, и встретилась с тёмным, воспалённым, почти безумным взглядом. Почти не человеческим.

— Я не знаю.

Короткий честный ответ, от которого Инга вдруг почувствовала себя неуверенно, едва ли не испугалась чего-то. Словно заглянула в бездну чужой души глубже, чем сама была готова, и теперь не знает, как быть с тем, что удалось там увидеть.

Феликс был искренен с ней, он действительно ещё не знал, что будет делать в случае плохого исхода. Но она уже чувствовала, что в момент отчаяния или ярости та человечность, которая сейчас сдерживает его тёмную сторону и заставляет говорить «не знаю», ускользнёт и уступит место жажде мщения. Жажде неконтролируемой, безудержной и иррациональной. Совсем не той, которая позволяет сохранить здравый смысл и мстить только настоящим виновником, только соразмерно принесённому урону…

Наверное, ужас и неприятие подобной действительности отразились на её лице, потому что Феликс вдруг рванулся к ней, выдернул из кресла и с силой сжал плечи.

— Инга… Послушай, тебе всё кажется чудовищным — да так и есть! Но я не могу допустить, чтобы ты из-за меня пострадала! Ты не понимаешь, я просто не могу, и рисковать не могу! Если понадобится, я…

Хватка оказалась болезненной, и Инга, прежде чем выслушать до конца и что-то ответить, попыталась вывернуться. Наверное, он счёл это знаком неприятия, нежелания вникать в объяснения, потому что вместо того чтобы отпустить сжал ещё сильнее, так, что и дышать стало тяжело; переместил одну ладонь на затылок, не давая отвернуться, и впился в губы грубым настойчивым поцелуем. Сейчас в этом не было ничего приятного, никакой ласки — одна резкость и желание не то подчинить, не то что-то доказать.