И будет жить, общаясь уже с двумя образами-воспоминаниями…


Делать ничего не хотелось. Ночью Инге так и не удалось уснуть. Она вязла в неприятной, изматывающей полудрёме, наполненной хаотично мелькающими образами и обрывками мыслей.

Картинки детства и юности, разговоры с родителями, свои попытки угодить и лишь новые указания в ответ. Равнодушие матери всегда было очевидным, но она убеждала себя, что у отца просто тяжёлый и требовательный характер, однако он-то любит её, как умеет. Когда не любят, вообще не обращают внимания, а не осыпают руководствами и пожеланиями. Отец просто хочет, чтобы она стала достойным человеком, потому и ведёт себя строго.

«Ты для него не человек, а проект…»

Инга старалась отыскать в воспоминаниях хоть что-то, за что можно будет уцепиться и опровергнуть жестокие слова Ветрова. Ничего не получалось. Зато она вспомнила, что когда-то один человек уже намекал ей на что-то подобное. Только в гораздо более доброй форме.

Она училась в десятом классе и перед новым годом получила четвёрку по физике за четверть. Для Инги, всегда прежде круглой отличницы, это было катастрофой. Она знала, что отец будет очень разочарован и зол. Он не будет с ней разговаривать несколько дней, если не неделю. Праздник, разумеется, тоже пройдёт в молчании, без семейного ужина и ёлки.

Но ведь она не виновата! Она честно старалась, как только могла. Что же делать, если проклятый предмет даётся ей так тяжело?! Но ведь она кое-как справлялась раньше, и дальше справится, в следующей четверти всё исправит, и за год тоже получится пятёрка. Просто сейчас тема попалась совсем для неё неподъёмная, но скоро начнётся другая…

Инга понимала, что отца такими рассуждениями не проймёшь, и после уроков тихо плакала на заднем дворе школы. Ей показалось, что все уже разошлись и есть время прийти в себя, не привлекая ничьего внимания.

Её заметил учитель литературы — добрый пожилой человек, который ко всем ученикам относился, как к собственным детям. Его беспокойство было настолько искренним, что Инга не выдержала, сорвалась и первый раз в жизни выложила всё, что её гнетёт. Тот выслушал с сочувствием, но потом не стал открыто жалеть, а неожиданно спросил:

— Ты знаешь оригинальную, не адаптированную сказку о Гензеле и Гретель?

Инга, удивлённая внезапной сменой темы, вытерла слёзы.

— Это ту, где родители вовсе не бросали детей в лесу, а планировали их съесть, и те сбежали сами? А потом зажаренную колдунью принесли к семейному столу в качестве жаркого? Знаю.

— А знаешь, что в ней самое жуткое?

— Да по-моему, она вся жуткая, — передёрнулась Инга.

— И всё-таки самое страшное то, что дети возвращаются. Из них хотели приготовить мясную похлёбку, а они возвращаются, едва только могут предоставить вместо себя замену на стол. И готовы дальше изображать дружную счастливую семью, до следующего голодного года. Они не могут без родителей, какая бы угроза от тех ни исходила. Но ведь если тебя готовы съесть, то рано или поздно… Некоторым людям лучше рассчитывать только на себя и ни на кого больше не оглядываться, не ждать опоры. Это тяжело, но иногда — единственный выход.

Тогда Инга не совсем поняла, что хотел сказать учитель. С благодарностью приняла сочувствие, но в смысл слов не вдумывалась, мимолётное ощущение чего-то неприятно-важного предпочла отогнать и забыть.

А вот сейчас вспомнила и осознала. Получается, учитель увидел в её семье то же, что и Ветров. А уж первый точно не мог желать ей зла и говорить что-то, только чтобы принести боль. Значит, и Ветров не приукрашивал и не передёргивал ситуацию.

Что он там ещё говорил? Что-то об опасности. О том, что непричастен к убийству отца, и Инге теперь тоже грозит опасность не только от него. А почему? Это она уже плохо помнила. Конец разговора как-то смазался, она к тому времени уже слышала через фразу и не во всё вникала — слишком много болезненных открытий обрушилось сразу.

Кажется, он ещё говорил, что больше не станет её удерживать. Проверить, что ли? Шевелиться не хотелось. Однако почему-то мысль о том, чтобы узнать, сказал Ветров правду во всём или тут всё же соврал, не отпускала.

Переодевшись в тёплое, но даже не став расчёсываться, Инга вышла из дома. Следом никто не показался.

Как раз было время доставки. Охранник принимал продукты, рассчитывался с курьером. Инга не спеша подошла поближе. Если бы её хотели перехватить — успели бы.

Охранник вежливо пожелал ей доброго утра и вернулся к своему занятию. Это было настолько невероятно, что Инга сбилась с шага. Всё-таки она не верила, что Ветров сдержит слово.

Чтобы окончательно убедиться, подошла к открытым сейчас воротам, выглянула наружу. Дом стоял не в глухом месте, вокруг по обе стороны улицы возвышались похожие заборы, за которыми наверняка скрывались похожие особняки. Посёлок для богатых.

Если она сейчас бросится бежать, достигнет ближайших ворот и успеет позвонить раньше, чем её поймают. Охранники не могут этого не понимать — значит, ловить действительно не собирались.

Инга в растерянности постояла, озираясь по сторонам. Машина доставки выехала со двора, и охранник невозмутимо обратился к ней:

— Вы будете заходить? Нужно закрыть ворота.

Попробовать уйти? Добрести пешком до шоссе, там проголосовать и вернуться в город?.. О какой опасности говорил Ветров?

Чуть замявшись, Инга медленно шагнула во двор.

— Инга Арсеньевна, завтрак готов, сейчас буду накрывать, — окликнула её горничная, когда Инга пересекала холл.

— Я не хочу. Спасибо.

— Да что это такое сегодня? Вы не хотите, Феликс Георгиевич не хочет… — донёсся до неё расстроенный голос, но Инга не стала останавливаться и не отозвалась.

Не хотелось ни есть, ни с кем-то разговаривать. Только остаться в одиночестве и дальше изводить себя бесполезными размышлениями, ковыряться в собственной ране. Наверное, это глупо. Наверное, надо было подумать о настоящем. Ещё раз поговорить с Ветровым, выяснить, кого он обвиняет в смерти отца и почему она должна ему верить. Разузнать побольше о непонятной опасности и подумать, как её избежать. Как вообще быть дальше. Но на всё это не осталось ни сил, ни желания.

Впрочем, долго оставаться одной ей не дали. Едва Инга устроилась у окна с наугад выбранной книгой — чтобы не выглядеть апатично сидящей бездельницей, если кто-то решит её навестить, — как в комнату заглянул Ветров.

— Почему ты отказалась от еды? — с порога осведомился он. — Инга, нет ничего глупее, чем усугублять моральные страдания физическими.

— Ну значит, я дура! — неожиданно для самой себя взвилась она, но тут же снова потухла. — Не хочу я есть.

Ветров досадливо покачал головой. Снова чем-то недоволен. Какая ему, в конце концов, разница, завтракает она или нет? Всё равно чтобы умереть от голода, понадобится больше одного дня.

— Хочешь кому-нибудь позвонить? — почему-то тяжело вздохнув, предложил он. — Матери? Подруге?.. Парню? Есть же у тебя кто-то, с кем хочется пообщаться?

— Нет, — лаконично ответила Инга, упорно не отрывая глаз от книжной страницы в надежде, что Ветров заметит намёк и отстанет.

— Нет — не хочешь звонить, или нет — никого такого не существует?

Инга промолчала. Не назло и не желая что-то продемонстрировать — просто подбирать слова, шевелить языком было лень. На неё всё больше наваливалась усталость, будто минувшую ночь она разгружала вагоны.

Ветров ещё немного подождал ответа, но наконец всё же вышел.

Оказалось, что даже переживания нельзя перебирать бесконечно. Уже к обеду душевная боль сменилась равнодушием. Она даже уснула, свернувшись калачиком в кресле, и на этот раз сновидения не беспокоили. Разбудил настойчивый стук в дверь. Опять ей не давали покоя.

— Я не буду обедать! — крикнула Инга, полагая, что горничная снова решила предложить ей подкрепиться.

Вместо того чтобы уйти, та просунула голову в дверь. Вид у неё был растерянный.

— Там к вам посетитель. Просит, чтобы вы спустились в гостиную…

От удивления Инга даже оживилась, в душе снова проснулся интерес к происходящему. Посетитель — к ней? Здесь? Раз его пропустили в отсутствие Ветрова, значит, он свободно вхож в дом. Разве такие люди вообще существуют? У неё сложилось впечатление, что Ветров не склонен кому-либо доверять и предпочитает, чтобы дом был крепостью, а не гостеприимным приютом. И в любом случае, что кому бы то ни было понадобилось от неё?


С некоторым опасением Инга спустилась вниз вслед за горничной. В гостиной, прислонившись спиной к подоконнику, ожидал смутно знакомый мужчина. Инга вспомнила, что видела его в ночь, когда её покусала собака. И кажется, он был начальником охраны Ветрова…

Инга остановилась у порога, вопросительно глядя на странного визитёра.

— Добрый день, Инга, — заметив её, вежливо поздоровался тот. — Мы можем поговорить?

Глава 17

Он серьёзно спрашивал её согласия? А охранник утром обращался к ней на «вы»? Раньше этим отличалась только горничная. Неожиданные перемены. Ещё одно подтверждение того, что её вывели из статуса пленницы? И кто она здесь теперь? Почётная гостья?

— Обычно в этом доме разговоры не приносят мне ничего хорошего, — произнесла Инга, заметив, что молчание затянулось. — Так что даже не знаю, стоит ли.

Мужчина взглянул с интересом, словно ожидал другого ответа, но и этот его не разозлил.

— Не беспокойся. У меня всего лишь деловое предложение, от которого ты вполне можешь отказаться.

— Вас прислал Ветров? — непонимающе уточнила она. Что за новый способ вести диалог? Или тоже заметил, что у них самих с мирным общением не задаётся?

— Нет, — поняв, что она готова слушать, собеседник пересёк комнату и с удобством развалился на диване.