Несмотря на тесные связи с криминальным миром и далёкие от законных способы заработка, Феликс Ветров был человеком с принципами. И одним из его принципов было не втягивать в деловые разборки непричастных к этому лиц. Неудачливых конкурентов и провинившихся сотрудников могла ждать самая жестокая расправа, но их семьи всегда оставались для Ветрова неприкосновенными.

Вторым принципом было то, что он сам определял короткой ёмкой фразой — «Я не воюю с детьми». Феликс мог, а иногда даже и любил потягаться с серьёзным противником, но если кто-то переходил ему дорогу случайно, по глупости, он предпочитал проучить выскочку легко, «щёлкнуть по носу», но не портить жизнь.

Конечно, случай с Зеленцовой был другим. Она сама влезла не в своё дело и не поняла ошибки. Она сама была бы виновата в обрушившихся на её голову несчастьях. И всё же, глядя на упорно пытающуюся храбриться девушку, Ветров решил не спешить.

— Ты оказалась беспокойным существом, — заметил он, окончательно поняв, что игра в гляделки не принесёт желаемого результата. — Чего ты думала добиться своим походом в полицию?

— А вы не догадываетесь? — несмотря на своё неприглядное положение, девчонка даже попыталась добавить в голос иронии.

— Неужели ты всерьёз полагала, что можешь доставить мне неприятности? — хмыкнул с демонстративным пренебрежением, рассчитывая пошатнуть её самоуверенность.

— А вы полагаете, что не могу? Тогда почему я здесь? — ещё сильнее стиснув руки, так что костяшки пальцев побелели, парировала Зеленцова.

Феликс мог только догадываться, каких усилий ей стоило сохранять видимость самообладания, но голос девушки звучал по-прежнему ровно.

— Ты здесь потому, что я предпочитаю разбираться с мелкими недоразумениями сразу по ходу их возникновения.

— Недоразумение… — глухо повторила девчонка, и в льдистых глазах сверкнула настоящая, ничем не разбавленная ненависть. — Значит, желание наказать убийцу отца — для вас недоразумение? А само убийство, наверное, и вовсе пустяк?!

— Девочка, я понимаю твоё горе, но следствие склоняется к версии о несчастном случае, — усмехнулся Ветров. — И ты напрасно решила, что те домыслы, которые ты громко называешь доказательствами, могут что-то изменить.

— Домыслы?! — девчонка явно готова была вспылить, но резко осеклась, до конца осознав смысл услышанного. — Откуда вы знаете, что именно я говорила следователю?

— Догадайся. Ты же умная. Вариантов не так много, правда?

Потрясение, написанное на лице девчонки, его позабавило. Она явно не могла поверить, что информация просочилась от самого следователя и тот, вместо того чтобы распутывать дело, по сути отдал нежданную свидетельницу ему на растерзание.

— Станислав Андреевич мой давний приятель, и тоже не любит недоразумений, — добавил Феликс, окончательно разбивая её сомнения.

— Вы чудовище… — потерянно пробормотала девчонка.

Ветров удовлетворённо кивнул. Переход к оскорблениям говорил о том, что та наконец осознала своё бессилие. Ещё не желает с этим смириться, но уже поняла, что сделать ничего не сможет.

— Я всё равно этого так не оставлю, — вскинулась Зеленцова, взяв себя в руки, чем снова его удивила. — Я знаю, что это вы убили папу, и если я не сумею этого доказать, я отомщу по-другому. Я понимаю, что сейчас вам смешно это слышать. Я в вашем доме, в вашей власти, вы можете убить и меня тоже, но тогда вам точно не отвертеться от подозрений. Всё, что я рассказала следователю, записано в моём дневнике, и я передала его на хранение надёжному человеку. Как только со мной что-то случится, эти сведения всё равно выплывут наружу, и всем будет понятно, кому выгодна моя смерть.

Феликс откинулся на спинку кресла, устремив на девчонку прищуренный взгляд. Он не сомневался, что история с дневником — чистой воды блеф, который она придумала только сейчас. Упорное нежелание Зеленцовой признать поражение начинало его раздражать. И ещё больше злил тот факт, что к раздражению примешивалась толика уважения. Он всегда ценил в людях стойкость, а способность сохранить её, находясь в заведомо уязвимом положении, тем более производила впечатление.

Однако вопрос с девчонкой надо было решать, какое бы впечатление она не производила. И чем скорее она утратит эту свою стойкость, тем лучше будет для них обоих.

— Девочка, кроме смерти с человеком может произойти множество других интересных вещей, которые не привлекут лишнего внимания и не вызовут вопросов, — холодно проговорил Ветров, укрепляясь в амплуа чудовища. — Например, такие чувствительные маленькие дурочки, столкнувшись с потерей близких и одиночеством, нередко ищут утешения в наркотиках. Как ты думаешь, кто-нибудь станет воспринимать всерьёз слова наркоманки?

Зеленцова побледнела, так что и без того белая кожа обрела нездоровый синеватый оттенок. Было видно, что эта угроза её проняла. Девчонка ни на мгновение не усомнилась, что он действительно способен силой вкалывать ей какую-нибудь дрянь, которая превратит её в овощ.

Неожиданно такая реакция его задела. Да, он сам старался добиться подобного эффекта, но достигнутый результат вместо удовлетворения пробудил только нечто очень похожее на обиду. Девчонка видела в нём монстра, который не остановится ни перед чем. Монстра, в котором нет ничего человеческого. На минуту в нём возникло иррациональное желание как-то смягчить угрозу, успокоить девчонку, но вместо этого Ветров нанёс следующий удар, закрепляя результат.

— Кроме того, разве тебе не о ком беспокоиться, кроме себя? Я слышал, с людьми, злоупотребляющими выпивкой, часто происходят несчастные случаи, и это никого не удивляет. Ты же не хочешь остаться круглой сиротой, правда?

Казалось, что больше бледнеть было некуда, но у девчонки получилось. На мгновение ему даже показалось, что она потеряет сознание, но она и тут сумела с собой совладать. Только первый раз за всё время разговора опустила глаза.

— Вы думаете, что всемогущи? Что своими деньгами купили всех и всё в этом городе? Может, сейчас всё так и есть, но это не навечно. Когда-нибудь у вас не будет сил продолжать в том же духе. Вы станете жалким беспомощным стариком, и тогда вас растерзает ваша же обслуга по приказу того, кто больше заплатит в надежде занять ваше место. Считайте, что сейчас вы добились своего — я буду молчать. Но надеюсь, когда придёт ваше время быть жертвой, вы вспомните про всех, чью жизнь уничтожили.

Она говорила глухо, монотонно, ни разу не повысив голоса, но в каждом слове слышалась глубокая ненависть. Ветров, нахмурившись, задумчиво покачал головой. Девчонку оказалось не так-то просто сломить. Даже в обещание молчать она вместо смирения умудрилась вложить проклятие.

Как он и предполагал, обычные методы оказались не действенными. Конечно, она испугалась. И без всяких сомнений разочаровалась в правоохранительных органах. Но всё-таки отпускать её было опасно. Девчонка вполне может броситься к прессе, и кто знает, не придёт ли какому-нибудь жадному до сенсаций дуралею идея ухватиться за её историю? Что-что, а внимание журналистов ему совсем не нужно, как и громкий скандал. И уж тогда у него точно окажутся связаны руки, потому что, в самом деле, не станешь же убирать с дороги девчонку, когда на них обоих будет направлено всё внимание общественности. Она наверняка тоже достаточно сообразительна, чтобы это понять и посчитать подобный ход не только местью, но и самозащитой.

— Что ж, я пытался всё решить по-хорошему, — сухо отметил Феликс. — У тебя был шанс не затягивать наше общение, но ты не захотела.

Девчонка снова вскинула глаза, в которых теперь наряду с враждебностью плескался страх. Несмотря на все попытки храбриться, она была уязвимой, куда более хрупкой, чем хотела казаться, и на мгновение его снова кольнуло какое-то неприятное чувство — не то сожаление, не то царапанье совести. Всё-таки он привык иметь дело с серьёзными соперниками, с равными, а не с наивными малолетками, которые годятся ему почти что в дочери. Девчонку было впору пожалеть, а он вместо этого пытался её сломать.


— Сейчас ты напишешь заявление в деканат, — ничем не выдав охвативших его эмоций, всё так же сухо распорядился Ветров. — Попросишь академический отпуск. Все знают о твоей семейной трагедии, так что желание подлечить нервы где-нибудь подальше от родных мест не вызовет удивления. Тебе обязательно пойдут навстречу. Потом позвонишь матери, назовёшь любую причину, по которой тебя не будет дома ближайшие несколько месяцев.

— Что со мной будет на самом деле? — обречённо, будто только что увидела подписанный смертный приговор на своё имя, спросила Зеленцова.

— Побудешь моей гостьей, — хмыкнул Феликс. Он действительно до сих пор ещё не решил, что делать с ней дальше. — Потом будет видно. Если решишь быть хорошей девочкой и сумеешь меня в этом убедить, отправишься домой.

Вместо того чтобы ухватиться за надежду на освобождение, девчонка в ответ на его последние слова неприязненно усмехнулась

— Я не буду ничего писать и никому звонить, — твёрдо сообщила она. — Я не такая дура, чтобы стала сама помогать вам подготавливать почву для моего исчезновения.

Неожиданно для себя Ветров разозлился. Девчонка считала его олицетворением зла, видела опасность даже там, где её не было, а ведь с ней до сих пор ещё не случилось ничего по-настоящему плохого. Но ей этого мало, она так привыкла к своему чистому уютному мирку, что готова считать ужасным уже то, что происходит с ней сейчас, совсем не задумываясь о том, как ведут себя настоящие чудовища.

— Ты напишешь. И позвонишь. И вообще сделаешь всё, что я скажу. Вопрос только в том, произойдёт это сейчас или позже. Для тебя же лучше согласиться сейчас.

— Будете меня пытать? — фыркнула, думая, что это поможет скрыть страх. Интересно, на сколько хватит её самообладания и стойкости, если перейти от слов к делу?