Она непонимающе нахмурилась. В словах Ветрова всё больше сквозила бредовость, но при этом там прослеживалось достаточно логики и последовательности, чтобы оказалось невозможно просто отринуть услышанное.

— Чем же? — осведомилась, уже не особенно понимая, что говорит. Мысли отчаянно метались и не могли сосредоточиться на чём-то одном. — Захотели отыграться на мне вместо папы?

— Не будь дурой! — неожиданно взъярился Ветров. — Ты вообще слышишь, о чём я тебе говорю?! Твой отец — вор и предатель! Ты — глупая маленькая девчонка, которая влезла в серьёзные разборки, которые тебе не по зубам! Ты сама вмешалась в происходящее, и теперь всем моим противникам известно, что ты торчишь в моём доме и я делал тебе справку для университета! Никто не знает, для чего это нужно, но выводы у всех будут одни — ты мне важна, Инга! Не имеет значения, в каком смысле. Ты в любом случае становишься мишенью. И стоит тебе сбежать отсюда, как ты снова попадёшься, но уже в другие руки. Ты думаешь, кто-то станет с тобой церемониться, как здесь?! Чёрта с два! За свой длинный язык ты будешь получать всем, что под руку попадётся — ремнями, сапогами, плетьми! Тебя будут сторожить, а это скучное занятие! Охрана быстро захочет развлечься — как думаешь, каким образом?! Будешь царапаться — отобьют молотком пальцы, кусаться — выбьют челюсть! Ты этого хочешь?! Если выживешь и не сойдёшь с ума, всю жизнь станешь шарахаться от любого незнакомого человека! Будешь бояться замкнутого и слишком открытого пространства, толпы и малолюдности, темноты и яркого света! От звука чьего-то смеха тебя будет охватывать паника, тебе понадобятся годы, чтобы спокойно воспринимать прикосновения хотя бы того, кого ты будешь любить!.. Хочешь для себя такого? Давай, снова беги! Рано или поздно у тебя получится. Только, Инга, это будет вовсе не спасением…


Он говорил всё быстрее, задыхаясь и проглатывая окончания, будто произнесённые слова и ему приносили боль. Но ведь это, конечно, было невозможно. Тогда что? Сам представил нарисованную картинку и садистски злорадствовал? Тоже вряд ли. Если бы хотел, уже мог проделать с ней всё, что угодно… Но в чём тогда дело?

Ветров порывисто встал, и она инстинктивно подобралась, готовясь к бегству. Однако он всего лишь подошёл к бару, налил себе чего-то из уже начатой бутылки и залпом выпил.

— Тебе безопаснее всего быть здесь, — глухо завершил он. — Когда всё закончится, я предоставлю тебе убийцу отца и доказательства виновности. Я больше не буду тебя сторожить и наказывать. Не веришь — твой выбор. Имей в виду, в случае чего спасать тоже не буду.

Глава 16

На душе было мерзко. Он давно уже сидел один, а перед глазами до сих пор стояло опустошённое, потухшее лицо Инги. Феликс видел, как менялось её настроение на протяжении его пламенной речи. От настороженности к воинственности и недоверию, потом — к мучительному пониманию и оглушённости.

Добился своего. Достучался. Вышиб почву из-под ног. Девочка выглядела так, будто второй раз узнала о смерти родственника. Будто он здесь и сейчас уничтожил её папашу и поиздевался над трупом у неё на глазах.

И видел ведь, что для неё уже чересчур, что такой шок может оказаться непоправимо серьёзным, а всё равно не остановился, пока не прошёлся по всем её иллюзиям. Грубо прошёлся, жестоко. Отобрал всё, за что она держалась в жизни, разгромил песчаный замок.

Повёл себя, как оскорблённый подросток, которого отшила одноклассница. А чего ожидал-то? Что гордая, смелая девочка с готовностью бросится врагу на шею, чтобы задобрить?

Конечно, в целом обрисовать Зеленцовой ситуацию было не лишним. Может, хоть теперь, зная о другой опасности, немного присмиреет. Если только она поверила ему, если услышала. Феликсу показалось, что на окончание его тирады она уже слабо отреагировала. Застряла в мыслях о семье и собственной жизни, а самое важное не восприняла.

Вот его дрожь пробрала от своих же слов. Говорил и не мог остановиться, подхлёстываемый волнами страха, разбуженного жуткими воспоминаниями. Невозможно было допустить, чтобы ещё одна женщина пережила по его вине нечто подобное. Только не нежная, хрупкая Инга!

При одной только мысли о том, что кто-то может на неё посягнуть, в душе поднимался тоскливый ужас и готовность растерзать любого, кто на это способен. Осознание, что в такой реакции скрывается что-то куда большее, чем естественное сочувствие и желание избежать невинных жертв, ошпарило будто кипятком.

Получается, в глубине души он уже ставит её почти что в один ряд с Ларой. Считает важной для себя, близкой и нужной. А все размышления о простом любопытстве к новому типажу и сугубо физическом влечении — чушь и самообман…

Нехорошие мысли. Предательские.

Он больше не имеет права любить, не имеет права забывать Лару. Она, умирая, запретила ему скорбеть. Хотела, чтобы он жил полной жизнью и был счастлив. Но он чувствовал, что не должен.

Ведь это из-за него Лара умерла. Похищение и пережитые издевательства сильно её подкосили. Тогда она смогла восстановиться, но, наверное, истратила на это все моральные и физические резервы, и бороться с болезнью уже не смогла. Да и кто знает, заболела бы она вообще, если бы не те истощившие её события? Лара всегда была сильной. И так любила жизнь, что было невозможно представить, как та может от неё отвернуться! Лара должна была выкарабкаться. И выкарабкалась бы, если б только у неё оставался хоть какой-то запас сил.

А ведь ей даже не нужны были деньги, из-за которых он влез в грязный, опасный бизнес. Она не гналась за богатством и всегда любила простые удовольствия. Походы, пикники на природе, рыбалку и катание на лыжах… Но она приняла его стремление разбогатеть и оставалась рядом, даже когда это стало опасно. Она любила искренне и беззаветно, и из-за этого пострадала.

Потом он хотел отойти от дел, скрыться вместе с Ларой в какой-нибудь глуши, где ей никогда и ничего не будет угрожать, но тогда уже она сама не позволила. В ней проснулось упрямое, до одержимости настойчивое желание притвориться, будто ничего не было. Будто ничего не изменилось…

Получалось с трудом. Долгое время она вообще не могла находиться в одной комнате с кем бы то ни было и не ощущать паники. Любые врачебные осмотры могла переносить только под сильнейшим успокоительным, которые обычно назначают буйным сумасшедшим. Дома вздрагивала от любого неожиданного звука и не сразу перестала искать укрытия, заметив кого-нибудь из охраны.

Она отчаянно с собой боролась и злилась, что всё получается не так быстро, как ей хотелось. Иногда пыталась натужно шутить, настойчиво отгоняя атмосферу свершившейся беды.

— Вот что значит предающее тело! — фыркала, в очередной раз обнаружив себя забившейся в угол. — И никаких вам романтических вывертов.

Когда она набиралась храбрости, то просила:

— Сядь, не шевелись. Совсем не шевелись! — и только тогда подходила ближе. Прикасалась, брала за руку. Привыкала.

Её отец, когда увидел, что стало с дочерью, хотел его убить. Всерьёз хотел, без преувеличения. Тогда поблизости оказался Глеб, помешал. И напрасно… Хотя нет. Тогда он был нужен Ларе. Убивать надо было раньше, с самого начала. Когда он решил, что имеет право быть с ней. С чистой, светлой, жизнерадостной девушкой. Если бы его не было в её жизни, Лара бы, вполне возможно, сейчас жила.

А ведь отец Лары всегда был против их союза. Ругался, даже пробовал надавить на дочь, но отступил под ответным напором. Не было на свете человека, который мог бы подчинить Лару своей воле.

Саму себя она тоже одолела. За два года стала почти прежней. Только более резкой, полюбила бросать вызов. Она при любом подвернувшемся случае подталкивала его ко всё новым авантюрам, заставляла развиваться, обходить конкурентов. Каждая маленькая победа давала ей чувство защищённости. Словно таким образом она убеждала себя в их непобедимости, в способности одолеть любых противников.

Они ведь успели поверить, что всё страшное позади. Радовались жизни и были счастливы. Да, Лара снова этому научилась. А потом обрушился новый удар… Самый жестокий и подлый, потому что подвёл собственный организм. С любым человеком можно бороться и победить, с тем, что поедает изнутри — оказалось, нет. Феликс был уверен, что и это несчастье — из-за него, отголосок прошлого.

После похорон он не посмел подойти к её родителям, не посмел разделить боль. Он не сомневался, что те тоже считают его убийцей.

Феликс поднялся, уже пошатываясь, потянулся за новой бутылкой. Напиваться сейчас было последним делом. В любой момент мог позвонить Молотов с новостями, или, что гораздо хуже, могло снова что-то произойти. Но здравая мысль уплыла, промелькнув лишь на краю сознания.

Изредка он срывался, позволял себе такие вечера. Закрывался в кабинете и пил, глядя на портрет Лары. Пил до тех пор, пока не начинало казаться, что она рядом.

Сегодня алкоголь не помогал. Сознание не притуплялось, в воспоминаниях по-прежнему мелькали только самые мучительные, тяжёлые моменты, и всё это приправлялось свежим страхом за Ингу. Он думал о Ларе, а перед глазами стояло другое лицо. Инга слабее, уязвимей, хоть и старается казаться воительницей. Вон как поникла, услышав об отце. Нельзя, чтобы с ней случилось что-то непоправимое…

И вдруг с убивающей ясностью обрушилось осознание того, что Лара действительно давно мертва. Раньше он понимал это только разумом, а сейчас вдруг почувствовал и душой.

Лары больше нет.

А он жив…

Отвратительно.

Не только виновник смерти, но и почти предатель. Хорошо, что Инга никогда его не простит. Даже если он докажет, что не убивал её отца, не простит похищения, первых дней в плену, сегодняшнего разговора… Он сохранит верность Ларе. И не разрушит жизнь ещё одной светлой и чистой девушки. Защитит её от возможной угрозы, а когда всё закончится, отпустит домой.