Эссекс, Рассел и Сидней были арестованы вместе с другими. Среди имен людей, имевших отношение к заговору, упоминалось имя, из-за которого Карл пришел в ужас. Не было сомнений, что планировалось убийство и Джемми в этом участвовал. Джемми был одним из заговорщиков, собиравшихся убить своего отца!..

Страна пришла в ярость. Требовали смерти всех предателей. Популярность короля ныне была так же велика, как в первые дни реставрации королевской власти. Он нравился людям, непринужденный и приветливый, он всегда был готов поговорить с самым скромным из них как мужчина с мужчиной – и именно это нравилось в нем больше всего. Над его веселой жизнью посмеивались. «Почему он не может себе это позволить?» – спрашивали люди. «Кто бы отказался иметь гарем при возможности?» Его смерти все боялись, так как понимали, что ему не удалось окончательно ликвидировать угрозу гражданской войны. Именно Карл, правящий без парламента, с его решимостью сохранить в Англии мир и живущий на субсидии от Людовика, смог обеспечить мирное течение жизни, которому все радовались в те дни.

Рассел и Сидней были казнены. Эссекс покончил жизнь самоубийством в тюрьме. Для определения наказания этим людям был назначен новый лорд – главный судья. Им стал Джордж Джеффрис, известный своей суровостью.

Рай-хаусский заговор закрепил триумф Карла, так как партия вигов потеряла всякую популярность. Раскрытие и ликвидация заговора была как нельзя более кстати в этом смысле.

Карл чувствовал себя теперь в большей безопасности, чем когда бы то ни было с первых дней Реставрации; но триумф его был горьким.

Он не мог оторвать глаз от имени, которое то и дело мелькало среди документов: Иаков, герцог Монмут. Иаков… Малыш Джемми… устроивший заговор с целью убить своего собственного отца…

После неудачи рай-хаусского заговора Джемми успел где-то укрыться, но писал отцу умоляющие письма: «Я участвовал в этом заговоре, отец, но я не думал, что они собираются вас убить».

А как же тогда, сын мой, говорил самому себе Карл, могли они посадить вас на трон?

Он знал, что, если бы он очень хотел, вытащил бы Джемми из его укрытия. Он мог бы поместить Джемми в Тауэр вместе с другими несостоявшимися убийцами. Но он не мог заставить себя сделать это. Перед его глазами стоял образ маленького Джемми, который, стоя на материнской кровати, протягивал ему его королевский меч.

Он не хотел знать, где прячется Джемми. Если бы он узнал об этом, он обязан был бы отправить его в Тауэр.

Утешения он искал у Нелл. Нелл было совестно, и в то же время она сердилась на себя за то, что когда-то она помогала принцу Задавале, она дала ему в своем доме приют и просила короля встретиться с ним. Теперь она осознала, что сохранила его для того, чтобы он попытался лишить своего отца жизни.

– Не могу больше о нем слышать! – сказала Нелл. В то же время она могла понять горе короля. Он любил этого мальчишку. Тот был его сыном. Он был ему так же дорог, как маленький лорд Бёрфорд.

Луиза выражала свое возмущение Монмутом, но король чувствовал, что она довольна. Глаза Луизы хранили тайну, но король знал, что было время, когда она надеялась, что ее сын, герцог Ричмондский, может стать наследником престола. Луиза была неподдельно напугана тем, как близко он был от смерти, но этот ее страх на самом деле был страхом за безопасность ее собственного положения. Гортензия выразила ужас характерным для нее спокойным образом. Но Гортензия совершенно не заботилась о будущем и даже не задумалась о том, что с ней станется, если умрет ее благодетель.

Карл держал в руках письмо от Джемми.

«Какая польза будет вам, государь, от того, что вы лишите жизни собственного ребенка, который лишь ошибся и рисковал своей жизнью во имя спасения вашей?»

Это заставило Карла улыбнуться. Джемми был уверен, что принял участие в заговоре только лишь для того, чтобы удержать заговорщиков от жестокости. Он никогда не согласился бы убить отца, которому обязан всем.

«А теперь я вам клянусь, что с этого времени я никогда и ничем больше не огорчу вас, но всей своей жизнью постараюсь вам доказать, что раскаиваюсь в содеянном. Я переживаю муки страшнее тех, которые могло бы определить для меня ваше всепрощающее сердце».

Когда он сидел с этим письмом в руке, навестить его пришел герцог Йоркский.

– Джеймс, – сказал Карл, – у меня письмо от Джемми. Лицо Джеймса посуровело.

– О, я понимаю, вам трудно простить его, – продолжал Карл. – Но он совсем мальчишка!.. Его вовлекли в дурное дело сообщники.

– Вот уж, действительно, дурное, коль замышлял убийство!..

– Он не собирался убивать. Он вошел в заговор, чтобы удержать от жестокости других.

– Стало быть, – мрачно проговорил Джеймс, – он не знал, для чего организовал заговор?

– Он испытующе взглянул на Карла.

– Мне не нравится эта враждебность между вами, Джеймс. Я думаю о том времени, когда меня не станет. Ах, брат, если ты будешь продолжать упорствовать в своих религиозных взглядах, думаю, ты пробудешь королем не больше четырех лет, но, возможно, я слишком щедро отмериваю тебе срок. Мир между тобой и Джемми мог бы быть началом лучшего положения дел.

– Вы собираетесь позвать его обратно? – спросил Джеймс, не веря своим ушам. – У вас хватает душевных сил простить его, когда он был вместе с теми, кто покушался на вашу жизнь?!

– Он мой сын, – ответил Карл. – Я не могу поверить, что он конченый человек. Его увлекли. И я не верю, что он собирался убить своего отца.

– А я верю, что он собирался убить своего дядю!

– Нет, Джеймс. Давай жить в мире… мир… мир. Пойди мальчишке навстречу. Если он нижайше просит простить его, если он убедит нас в том, что у него не было намерения убивать…

Джеймс с трудом улыбнулся. Карл все равно настоит на своем. Джеймс его понимал. Он сам был отцом.


Карл обнял сына. Молодого герцога тайно провели во дворец, а Карл приготовил письмо, которое должен был подписать Иаков.

– Отец! – сказал молодой человек со слезами на глазах.

– Полно, Джемми, – прервал его Карл. – Давай забудем прошлое.

– Я бы никогда не позволил им убить вас, – рыдал Джемми.

– Я это знаю. Я этому верю. Вот! Подпиши это, и я позабочусь, чтобы ты был прощен.

Монмут упал на колени и поцеловал руку отца.

– Джемми, – продолжал Карл, – в детстве ты как-то раз пытался ухватить горящее полено. Я вовремя тебя остановил и постарался, чтобы ты понял, что, если ты будешь пытаться трогать огонь, то сильно обожжешься. Ты это понял. То же самое я повторяю и теперь.

– Да, отец… Я благодарю вас от всего сердца!..

– Теперь ты должен меня оставить, – сказал Карл. – Нехорошо, если тебя увидят здесь. Люди не простят тебя так легко, как это сделает отец.

После этого Иаков покинул отца, но, хотя он и постарался быстро уйти от дворца, он все-таки встретил некоторых из своих прежних друзей. Они поняли, где он был и что он сделал, и сказали ему, что он покинул тех, кто его поддерживал и старался возвести на трон, и что, если подписанное им признание станет достоянием гласности, никто из прежних его приверженцев никогда больше не будет для него стараться. Его будут считать другом до первой беды. Подписав письмо, подготовленное для него отцом, он по сути переметнулся к врагам.

Опешивший Иаков вернулся в Уайтхоллский дворец.

Он предстал перед отцом.

– Я должен получить обратно свое признание, – сказал он.

– Почему? – холодно спросил Карл.

– Потому что мне очень повредит, если станет известно, что я его подписал.

– Тебе повредит, если станет известно, что ты не покушался на жизнь своего отца?

– Верните мне его! – настаивал Иаков.

Карл вручил ему документ. Монмут схватил его, но, подняв глаза на отца, он не узнал его – настолько изменилось это некогда родное лицо. Он понял, что Карл стал другим человеком, лишенным иллюзий. Он заставил себя увидеть сына таким, каким он был, – сыном, который мог убить отца, поднявшего его до нынешнего его положения и делавшего ему добро, сыном, готовым убить такого отца из-за короны.

– Убирайся отсюда, – проговорил Карл.

– Отец… – начал заикаться Иаков. – Куда мне идти?

– Вон отсюда… К черту! – ответил Карл.

Он отвернулся, а герцог выбрался из дворца. Свое признание герцог сжимал в руке.

На улицах стояли толпы людей. Разговоры шли вокруг заговорщиков Рай-хауса. Он прислушался. Он взглянул на дворец отца и понял, что отныне для него нет места в Англии.

Той же ночью он отплыл в Голландию.


Карл больше не думал о Иакове. Рай-хаусский заговор отнял у него сына, но дал ему еще большую власть и вместе с властью мир. Он правил так, как, по его мнению, должен править король, имеющий на то священное право. Его брат, герцог Йоркский, был восстановлен в должности первого лорда адмиралтейства и, поскольку Джеймс не соглашался давать присягу в соответствии с обрядами англиканской церкви, Карл просто подписал приказ, что, будучи братом короля, он должен быть избавлен от дачи присяги в соответствии с тест-актом.

После этого настали месяцы счастья. Его личная жизнь текла так же спокойно, как и его государственная деятельность. Все его дети, за исключением единственного, которого он любил больше других, доставляли ему много радости.

Он заботился об их благополучии, радовался их победам, давал советы в случае неприятностей. Он взял на себя ответственность за будущее детей своего брата и выдал Анну замуж за протестанта Георга Датского – это был не очень привлекательный молодой человек, не слишком воспитанный и остроумный, неважно образованный; его в жизни, казалось, больше всего интересовала еда, Карл не сомневался, что Анна будет им довольна. Он был чрезмерно толстым, и Карл дал ему шутливый совет: «Если вы будете со мной гулять, охотиться и уделять внимание моей очаровательной племяннице, то полнота вскоре перестанет вам досаждать».