Но тут же он посмеялся над своей глупостью. Его сыну было всего два года, и в таком возрасте вряд ли он может судить об отце. Без сомнения, когда пройдет робость, которую поначалу испытывают большинство детей к незнакомцам, они быстро подружатся. Охваченный желанием поскорее познакомиться со своим сыном, он торопливо вошел в дверь.

Внутри оказалась одна комната, примитивно украшенная разными шкурами животных, прибитыми к стенам, вероятно, для защиты от ветра. Пол был земляной, а в дальнем углу находился грубый каменный очаг.

Это жилище было ветхим и грубым, но кто-то явно пытался сделать его более уютным. Разноцветные осенние листья и яркие гроздья рябины стояли в глиняной вазочке на обшарпанном столе. Круглый цветастый половичок лежал возле кровати, накрытой одеялом с веселым рисунком из красных, белых и синих вееров. Возле кроватки, над которой кто-то прикрепил несколько нарисованных кроликов, склонились Пенелопа, доктор Ларсен и еще два человека.

Сет в несколько шагов преодолел небольшое расстояние между порогом и кроваткой. Люди расступились перед ним, освобождая ему место возле ребенка. Стоявшая рядом незнакомая женщина заговорила с ним, но он был настолько поражен видом своего сына, что ее слова не доходили до него.

Никогда еще он так остро не ощущал проклятия своей дурной крови, как в тот момент, когда смотрел на скрюченные ручки и ножки своего ребенка. Его шок медленно уступил место горестному чувству вины. Ноги у Сета неожиданно ослабели, и он опустился на колени.

Господи! Какой же тяжкий грех он совершил, за что так страшно наказан? И как, во имя всего святого, Творец, которого считают бесконечно добрым, милостивым и справедливым, мог быть таким жестоким и выместить свой гнев на невинном ребенке?

Пока Сет стоял на коленях возле сына, хуля Бога и проклиная самого себя, он почувствовал прикосновение к своей руке.

— Его зовут Томас Альберт, как моего дедушку, — услышал он голос Пенелопы.

Слишком подавленный, он ничего не смог ответить и только тихо кивнул.

— Я знаю, мне следовало предупредить тебя о… несчастьях Томми, — произнесла она, запнувшись на слове «несчастья». — Но я… я не знала, что сказать. Я надеялась, что как только ты его увидишь, это не будет иметь никакого значения.

Умоляющие нотки в ее голосе заставили его резко повернуться и взглянуть на нее. Пенелопа с тревогой смотрела на него, как бы заклиная простить их сыну его недостатки и попытаться полюбить его, несмотря на них.

В ее глазах он увидел страх. Возможно, она боялась что он не полюбит сына из-за его физических недостатков. Но именно ее невысказанный страх вызвал в нем неожиданно сильное чувство отцовства. Мысль о том, что он или кто-то другой будет избегать ребенка просто из-за того, что он не такой, как все, показалась ему слишком чудовищной.

Но Сету было известно, что, к сожалению, это случалось довольно часто. Еще в приюте ему встречалось много брошенных детей, чьи родители не смогли полюбить их, потому что они были больны. Ему вспоминались эти бедные создания, которых все отвергали и презирали, давая им грубые прозвища. Ему было больно за них тогда, и это приводило его в ярость сейчас.

В тот момент, когда Сет взял в руку маленький, крепко сжатый кулачок своего сына, он молча поклялся, что его сын никогда не будет страдать оттого, что он не такой, как другие. Он позаботится о том, чтобы Томми встречал только любовь и доброту, чтобы его лелеяли, как никого другого.

Сет улыбнулся, глядя на своего сына, его сердце наполнилось нежностью.

— Он такой красивый, — прошептал он Пенелопе.

Сет осознал это, отпуская ручку ребенка, предоставляя доктору Ларсену возможность осмотреть его. Несмотря на красноватые пятна, покрывавшие его кожу, и отеки на лице, он был очень красивым мальчиком. Да разве могло быть иначе, если его матерью была Пенелопа?

— Сет? — едва слышно прошептала Пенелопа.

— Да? — Он оторвал взгляд от ребенка и посмотрел на нее. В ее глазах стояли слезы, но она улыбалась с нежной благодарностью, что еще больше укрепило его решимость сделать все для их сына. Ради блага Томми… и ради нее.

— Спасибо.

Он покачал головой и нежно улыбнулся в ответ.

— Нет, это тебе спасибо за такого чудесного сына.

— Ребенок очень болен, — объявил доктор, хотя для всех присутствующих это было очевидно. — У него очень высокая температура и организм обезвожен. Не могу сказать наверняка, но подозреваю по его высокой температуре и судорогам, как их описывала мисисс Сколфилд, что инфекция проникла в мозг.

— В мозг? — повторила Пенелопа, ее страх отразился и на лице, и в голосе. — Но он поправится, правда?

Доктор медленно поднялся.

— Я собираюсь быть совершенно откровенным с вами, миссис Тайлер, — сказал он, все еще ошибочно принимая их с Сетом за супругов. — Когда инфекция попадает в мозг здорового ребенка, я далек от оптимизма, но у меня есть надежда, что выздоровление возможно. Однако когда ребенок такой слабенький и хрупкий… — Он покачал головой.

Пенелопа побледнела, и Сет был уверен, что она упадет в обморок. Обняв ее за талию и притянув к себе, он приободрил ее:

— Томми поправится. Мы вместе поможем ему выкарабкаться. — Он твердо верил в это. Он только что нашел своего сына, и будь он проклят, если теперь потеряет его навсегда. Переведя взгляд на доктора, он спросил: — Что можно сделать? Чем помочь ему?

Доктор Ларсен снова покачал головой.

— Я оставлю капли, которые вы будете давать ему каждые четыре часа. Кроме того, все, что я могу посоветовать, — постараться по мере возможности понемногу кормить его и протирать теплой водой, чтобы снять жар.

— Можно ли его перевезти в город? — спросил Сет, стремясь обеспечить своему сыну наибольший комфорт.

— Нет. Он слишком слаб для такого путешествия. — Доктор наклонился поближе к Сету. — Ты тоже выглядишь не лучшим образом, сынок, — заметил он. — Почему бы тебе не лечь там, — он указал на кровать с цветастым покрывалом, — и тогда я осмотрю тебя.

Сет начал было протестовать и утверждать, что с ним все в порядке, но Пенелопа перебила его:

— Хватит спорить, Сет. Тебе нужно снова зашить рану на голове и промыть порез на руке. И не забудь про бедро. Я заметила свежую кровь на твоих брюках, когда ты садился на лошадь.

Сет сморщился. Разве можно было забыть о той ране? Она чертовски беспокоила его, и если бы голова не разрывалась на части от боли, то Сет, вероятно, не смог бы ехать верхом. Но он продолжал колебаться, боясь отойти от сына.

— Давай, — поторопила Пенелопа, приободряюще сжав его руку. — Сейчас ты все равно ничего не можешь сделать для Томми. Мы с Минервой… Ох! — Она виновато взглянула на пожилую чету, которая молча стояла возле кроватки, взявшись за руки и обмениваясь беспокойными взглядами. — Простите меня. Сет, это Сэм и Минерва Сколфилды, они заботились о Томми. Я все расскажу тебе позже.

Сет поднялся, чтобы поприветствовать их, затем последовал за доктором Ларсеном к кровати.

— Снова сражался, сынок? — спросил доктор, поставив свой саквояж на маленький столик возле кровати. Когда Сет кивнул, подавив новый приступ тошноты, Ларсен неодобрительно покачал головой. — Не очень хорошее пристрастие.

— И уж конечно, не по моему собственному выбору, — пробормотал Сет, оберегая свою раненую левую ягодицу, когда садился на кровать.

— Я так и думал. — Доктор открыл свой черный саквояж и стал доставать оттуда все необходимое, в том числе и бутылку с антисептиком, который жег просто зверски, как помнилось Сету.

— Тебе нужно раздеться, чтобы я мог посмотреть, какие у тебя раны на этот раз, — продолжил он. — Юная леди что-то говорила о порезе?

— Ножевая рана, — пояснил Сет, бросив смущенный взгляд в сторону Сколфилдов. Они повернулись к нему спиной и, казалось, были полностью поглощены рассказом Пенелопы, которая нежно укачивала ребенка и описывала подробности ареста Адель. Но он все равно чувствовал себя неудобно.

Его замешательство было настолько явным, что доктор прошептал:

— Слишком интимное место порезано, да?

Когда Сет нехотя кивнул, он добавил:

— Ну, похоже, рана там не смертельная, так что займемся ею позже. Посмотрим, может, нам удастся уединиться. Полагаю, я осмотрю сначала рану па голове.

Так он и поступил. Сету было очень больно, когда рану зашивали вчера вечером, но та боль не шла ни в какое сравнение с теперешней, когда доктор удалял торчавшие нити из вновь открывшейся раны. Пока Сет мужественно сдерживал стоны, к нему подошел Сэм.

— Нам с Минервой нужно кое-что уладить с Адель, — сказал он, сочувственно улыбнувшись при виде доктора. — Мы вернемся завтра. Вам что-нибудь нужно привезти из города?

— Здесь есть все необходимое: еда, керосин и остальное? — процедил Сет сквозь крепко стиснутые зубы.

— Да, у нас запасов хватит на пару недель.

Не двигая головой, Сет достал из кармана горсть монет и протянул Сэму. — Купите красивую колыбельку и что-нибудь еще, чтобы поудобнее устроить моего сына. — Он немного подумал, а потом добавил: — Я бы хотел еще отправить телеграмму.

Когда Сет продиктовал ему текст телеграммы и адрес, куда ее послать, Сэм сосчитал монеты, которые держал в руке. Оказалось почти сто долларов, поэтому он спросил:

— Что-нибудь еще?

Сет собрался уже сказать «нет», но тут его взгляд упал на обеспокоенную Пенелопу, которая продолжала качать их жалобно постанывающего сына.

— Посмотрите, может, сможете найти большую коробку орехов в шоколаде, — попросил он, вспомнив, что она всегда была рада конфетам. — И попросите, чтобы лавочник перевязал ее ленточками.

Через четверть часа Сколфилды уехали. Тем временем доктор продолжал зашивать рану на голове Сета, спрашивая, чувствовал ли он головокружение, боль, тошноту и прочее. На все эти вопросы Сет ответил бы утвердительно, но раз уж он не собирался пользоваться услугами доктора дольше, чем это было абсолютно необходимо, то он на все отвечал «нет».