— Спасибо за правду… Мичи, иди сюда, пожалей меня…

Слушай… Это, наверное, очень правильно — иметь идеалы, поступать в соответствии с этими идеалами и все такое прочее, но ты меня прости, пожалуйста, твоя теория возмездия — полный бред, то есть идея-то хороша, но нежизнеспособна. Вот посмотри на Мичи, ей плевать, что я кормлю ее и выношу за ней вонючие какашки… Сейчас эта подлиза льнет к тебе — просто потому что ей так хочется… А если бы на твоем месте был кто-то другой, она подлизывалась бы к нему…

— Да бог с ней, объясни мне лучше, почему моя теория — бред.

— Потому что никакого возмездия ни фига нет!

— Нет?

— Нет. Потому что в школе жизни не дают наград за щедрость. Есть те, кто отдает, и те, кто берет. Так было и будет всегда. Эти вещи не меняются. Все, что с нами происходит, обычно случайно и несправедливо. Если бы ты завела себе кошку, а не Топо, она бы тебя кое-чему научила. А щенок — он преданный и бесхитростный, он совсем тебя разжалобил…

Теперь все? Вот почему в последнее время мне не помогает даже Гуиди: за пять минут ты сводишь на нет часы наших позитивных разговоров на кушетке. Знаешь, иногда нужно приспосабливаться к обстоятельствам, а когда обстоятельства паршивые, лучше думать, что отрицательный опыт — тоже опыт. И начинать все сначала, веря, что во всем этом есть какой-то смысл и что хоть капелька счастья выпадет и на твою долю. Как можно жить, будучи уверенной, что все вокруг придурки, что настоящей любви не существует, а раз так, то не стоит и напрягаться?

— Лучше так, чем выдумать себе мир и жить в нем, не подозревая о реальности. И потом, этой твоей Гуиди лично я не очень доверяю…

— Почему? Потому что она не выгнала меня пинками из кабинета, когда я зачитала ей свое сочинение на тему «Организатор жизненного опыта»?

— Это было шедевральное сочинение! «Если организатор любит сахарную вату, почему он должен копаться в дерьме?» Как видишь, помню каждое твое слово, цитирую как классика, но я тебе вот что скажу: умение барахтаться в дерьме — самый нужный во взрослой жизни вид спорта, единственная возможность борьбы с глобальной несправедливостью. В точку! Я была для Андреа поводом искупить свои грехи, самый большой роман в его жизни. Я действительно любила его, нам было так хорошо вместе и в постели, и просто в быту. Вот увидишь, он еще поплачет. В одно прекрасное утро он проснется с мыслью обо мне: «Черт возьми, каким я был дураком, что не любил Лауру».

— Ага, как ты там писала: «Не полюбил — упустил возможность»? Хорошее название для боевика. Может, начнешь писать сценарии? У тебя всегда отлично получалось перерабатывать жизненный материал…

Ни черта у меня не получалось перерабатывать… По-твоему, кому-нибудь интересно будет читать бесконечные сопли про несчастную жизнь одинокой истерички?

— ???

— Нет уж, я из этой боли хочу извлечь какую-нибудь выгоду. Например, начать новую жизнь, так дальше нельзя. Несчастье делает нас эгоистичными, злыми и замкнутыми, не говоря уже о морщинах, которые тут же появляются, стоит только чуть-чуть расстроиться.

— Ну, морщин-то у тебя немного. Я всегда говорила: что касается страдания, ты безнадежная дилетантка…

— Я бы так не сказала, глядя на то, что со мной происходит… У меня еще сильный характер…

— У вас отличный цвет лица, синьора Грей… Рекламу помнишь?

— Ты все время иронизируешь! Здесь нет ничего смешного, если так пойдет и дальше, я вся покроюсь морщинами, как столетняя бабка. Знаешь, Гая, если честно, годы самоконтроля и сарказма дали результат: я полностью разбита.

— Хотела бы я быть такой же полностью разбитой, как ты…

— Оставь свои шуточки…

Ладно, у тебя было два тяжелых года. Андреа выбил тебя из колеи, что понятно: хороший секс на дороге не валяется, не так-то просто в тридцать девять лет найти стоящего партнера и влюбиться в него до беспамятства… в пустыне Сахара. Живешь теперь в своем оазисе, ослепнув от счастья, в пентхаусе дорогого отеля среди коварных богачей, и не замечаешь, что кто-то в этом мире умирает в нищете…

— Кто умирает в нищете, прости?

— Да я же! Господи, я уже заплатки на одежду ставлю: Микеле вернулся к жене в Пескару, на Джованни после нашего последнего свидания я сама поставила крест, от него толка не будет, а симпатяга Франко — неотесанный свинопас, и мне надоело таскаться к нему в деревню…

— Яне думала…

— А ты вообще в состоянии думать о ком-нибудь, кроме себя? Хорошо, что я не принимаю все это близко к сердцу. Когда мне надоело нарезать километры в поездах, когда чувство вины переросло либидо на десять голов и мне надоело ломать голову, куда бы пристроить Луку, я дала понять Франко, что не смогу больше бросать пятилетнего ребенка на все выходные. Ты знаешь, что он ответил?

— Что ему пора домой…

— Точно. Он сказал, что он не может бросить все и приехать в Милан познакомиться с сыном и кошкой, посмотреть, как я живу, помочь мне по дому… Нет, у него свое хозяйство, за ним надо следить, своя работа — он ассистент социального работника (тоже мне работа), своя жизнь, в конце концов. Можно подумать, что моя жизнь — это сплошная увеселительная прогулка, и мне не надо заботиться о маленьком ребенке, не надо корпеть над переводами сутки напролет, ломая себе глаза, не надо платить бешеные деньги за квартиру, вместо которой в его деревне можно дворец снять.

— Объясни мне, какой смысл работать сутками напролет, чтобы платить астрономические суммы за квартиру в таком уродском городе, как Милан?

— Мне кажется, у меня в гостях ты чувствуешь себя как дома, умяла вон полторта и выпила литр кофе… Мне нравится Милан… Этот город не обманывает ожиданий: все дерьмо, darling… и ты, кстати, тоже работаешь как ненормальная!

— Тебя не переспоришь. Ладно, в любом случае, если мы не накопим денег, так и будем всю жизнь сидеть в самом алчном и грязном городе Италии. Нужно искать варианты.

— Ага, и мне поищи, а то у меня уже сил нет. Честно говоря, у меня их никогда и не было. Только, Лаура, — ты женщина умная, в облаках не витаешь — я тебя умоляю, не надо для этого бежать в деревню, подальше от Милана, как это делают особенно истеричные журналистки среднего возраста…

— Очередная кандидатка в крестьянки, хочет изучать агрикультуру, заниматься хозяйством, выращивать виноград, следить за садом и продвигать идею сельского туризма в городские массы… видишь, я помню каждое твое слово.

— Отлично, и смотри не забудь, когда я слушала весь этот бред про сельский туризм, мне пришла в голову одна мысль. Мы не выращиваем ничего в саду, не чистим свинарники, не давим виноград. Нам нравится сидеть здесь, развалившись на удобном диване, трепаться о том о сем, терять время в пустых рассуждениях о жизни.

И мне показалось странным, что мы еще в состоянии складывать слова в предложения, мы только говорим и абсолютно ничего не делаем.

— Ну, мы, положим, не только говорим. Ладно, ты за меня не переживай, я от разочарований большого города в хлеву прятаться не буду, это слишком для меня примитивно.

— Можно, спрячешься от очарований?

— Перестань иронизировать. Я хотела сказать, что разочарования указывают мне новый путь, по которому идти, я из прошлых разочарований извлекла немалый урок и никогда не убегала от них. Я, наконец, начинаю понимать, почему выбирала не тех мужчин и не тех подруг.

—  — Я сама тебе скажу: единственное, в чем можно быть уверенной, это в своих ошибках. Правда, Мичи? Слушай, о чем думали твои родители, когда назвали тебя Гаей? О возмездии, что ли? Они хотели, чтобы ты отомстила всему миру за их страдания на земле? Устоять на ногах после разговора с тобой — это просто чудо.

— Да ты сама чудо! На ногах стоишь, а в гравитацию не веришь. Почему ты не стала дорогой проституткой? У тебя отличные данные, ты могла бы стать настоящей профессионалкой, которая дает мужчинам именно то, что им нужно, — наслаждение за деньги.

— Для меня это слишком экстремально… А ты скоро превратишься в ядовитую змею, что жалит всех подряд! Мичи, уносим ноги, пока не поздно!

— Уже поздно. Всегда поздно.

— Все, хватит сарказма. Как человек трезвый и дальновидный, я вот что скажу: через десять лет я буду слишком стара для девушки по вызову, но в самый раз для счастливой жены!

— Меня сейчас стошнит.

— Это оттого, что мы объелись, как всегда… Мне пора, не хочу способствовать твоей госпитализации. Мне нужно сделать важный звонок…

— А отсюда ты не можешь позвонить?

— Нет.

— Откуда такая таинственность? Ты уверена, что звонить обязательно?

— Да.

— Ладно, только не принимай близко к сердцу…

— Не буду, обещаю. Хочешь, я дам тебе номер Гуиди?

— Нет.

— По-моему, тебе нужна помощь. Так жить нельзя.

— Я так всю жизнь живу, и ничего. Не хватало еще платить за то, чтобы на жизнь жаловаться. О моей депрессии я могу рассказывать и на халяву. Хочешь, еще расскажу?

— Нет, спасибо, на сегодня хватит.

Глава пятая

…Оставьте свое сообщение поем звукового сигнала.

На следующей неделе мы не увидимся; потом я уезжаю в отпуск. Я не хочу тебя больше видеть.

Во всяком случае, до тех пор, пока ты не придешь ко мне и не скажешь, что любишь меня больше всего на свете и жить без меня не можешь. Я прекрасно знаю, что таких слов нет в твоем лексиконе и ты не произнесешь их никогда. Но для меня это слова, без которых я не представляю своей дальнейшей жизни. Так плохо, как сегодня, мне не было еще никогда.

Глава шестая

Он вовсе не был негодяем, каким его считали окружающие, включая Лауру. Много лет он играл эту роль и не представлял себе, что можно общаться с людьми, отбросив маску. Просто ему очень хотелось добиться успеха, сделать карьеру, стать толстокожим и бесчувственным, и он приложил для этого все усилия. Шутка ли — добраться до власти? Когда он поднимался на очередную ступеньку карьерной лестницы, он становился все отвратительнее себе самому и окружающим. Без маски Андреа не вставал с кровати, потому что боялся, что не доживет до вечера. Прослушав сообщение на автоответчике, он ощутил вместе с грустью облегчение. Разрыв был неизбежен: слишком долго он тянул кота за хвост, плохо обращался с ней, заставлял ее страдать. Может, за все эти годы постоянной борьбы он превратился в настоящего садиста? А может, он просто боится? Может быть, настойчивое стремление Лауры быть счастливой (обязательно с ним!) испугало его? Он поддался панике и сейчас начнет задаваться вопросом: «А вдруг я был не прав?»