* * *

Неожиданно наша пирушка распалась на части.

Юрка с однокурсником оставались на эсминце. Остальные парни сговорились устроить грандиозный мальчишник (девчонок все равно на всех не хватало). Я видела в магазине, каким количеством водки они запаслись, и не удивилась их решению. Парни устроили пьянку у себя в кубрике. К нашей пятерке девчонок примкнул только Витюша — тот, что оставался сторожить наши вещи в поселке. Витю-: ша, я уже говорила, был любитель выпить, но он, как и я, не пил водку. Поэтому присоединился к девчоночьей компании. Мы свободно размещались в нашей комнатке, сидя на двух кроватях. Принесенные из кухни табуретки заменили нам стол. Но закуску еще требовалось приготовить. Этим пришлось заняться мне. Остальные, живя дома на всем готовом, стряпать не умели. Они только почистили собранные утром грибы.

На кухне стояли три газовые плиты на все общежитие и огромный разделочный стол в центре. Тут же хозяйничала и Светлана Колокольцева, старшина. Сейчас она была без формы, в простом ситцевом халатике. И было видно, что фигурка у нее что надо, все на месте. Особенно выделялась круглая тугая попка. Но она как-то чересчур выпячивалась назад. Наши девочки — те, что проходили практику у нее в арсенале, — пригласили Свету на нашу вечеринку. Она оказалась совсем не злой девахой.

Сама нас побаивалась, оттого и принимала суровый вид. Но присоединиться к нашему сабантую отказалась. Мы не настаивали. Светлана одолжила нам большую сковороду, и мы, выгрузив на нее высокую горку мелко нарезанных грибов, поставили ее на огонь. Собственно, грибы были единственным нашим горячим блюдом. Но вообще-то мы были не голодны. Неудобство было в другом: нам не хватало ребят. Мы, привыкнув вращаться в мужской компании, почувствовали себя как-то странно. Получался девичий праздник. Что ж, почешем языки.

Витюшу давно никто из нас не стеснялся.

Вечер мы начали красиво, с бутылки эстонского ликера «Старый Таллин». Хотя темный тягучий напиток был забористо крепок, вкус его был восхитителен. К тому же ликер сразу притупил наши ощущения, и дешевый портвейн, налитый в стаканы после, уже не казался таким противным. Стакан портвейна, мешаясь в желудке с ликером, вмиг закружил голову, поднял теплую волну в груди. Сейчас бы хорошего парня. «Хороший парень» Юра был вдалеке, в море. Зато неожиданно полез целоваться Витюша, который косел мгновенно. Я без труда отпихнула соседа, его слюнявые губы скользнули по моей щеке и уткнулись в шею. Прошло еще какое-то время, Витюша выбрался из-за стола и, покачиваясь, вышел из комнаты. Все пьянки для него заканчивались одинаково: зеленое лицо, дрожащие руки и горечь во рту. Не умеешь пить — не пей. Но он был неисправим. Я, например, знаю, что у меня наследственная предрасположенность к алкоголю, и контролирую себя. Я выпила еще чуть-чуть и поставила стакан. Кажется, хватит. Вот он, трудноуловимый момент, когда надо притормозить. Пропустишь его — считай, пропала. На младших курсах я иногда перебирала, но теперь имею опыт, слежу за собой.

Я придвинулась к Тишке и обняла ее.

— Ты чего не допила свой портвейн? — заметила я и поднесла стакан к ее губам.

Тишка послушно перехватила стакан и маленькими глоточками выцедила до дна. Прыщики на ее лбу стали еще краснее. А маленькие глазки заблестели живыми огоньками. Она была сейчас без очков. И ее близорукие глаза — то ли от выпитого вина, то ли от природного дефекта — немного косили.

— Нет, ты слушай, — теперь она клонилась к моему уху, — Анатолий Сергеевич — просто душка. Я без ума от него. Знаешь, как он вкусно пахнет? — Разгоряченная вином, Тишка потеряла привычную сдержанность.

Вот еще новости! Она что, запала на этого пенька. Элька тоже вернулась к дневному разговору:

— А вы заметили, девчонки, какой бугорок в штанах у Ивана вздымается?

— Ну, Эльвира, скажешь, — усмехнулась я. — Как ты могла в его форменных брюках разглядеть какой-то бугорок. Он же не в джинсах.

В этот момент в полуоткрытую дверь комнаты вошли двое — Иван Задорожный и Анатолий Сергеевич. У обоих в руках были бутылки.

— Входите, входите, — привстала Эльвира со своего места. — А мы вас ждем!

Мы потеснились, освобождая места для новых участников вечеринки. Серов плюхнулся на мою койку, разбив нашу с Тишей пару. Задорожный сел напротив, рядом с Эльвирой и еще двумя девочками.

Задорожный и Серов пришли в штатском. На каждом был приличный спортивный костюм — своеобразная мода, бытовавшая в части.

Без формы оба казались моложе. Даже старый Серов. Возможно, он был и не очень старым. Может, ему было лет тридцать пять. Просто полнота придавала ему солидности. Вошедшим налили штрафную, пришлось плеснуть и себе. Эльвира предложила тост за союз мореходов и кораблестроителей. Она умела говорить красиво. Серов подал нам с Тишкой наполненные вином стаканы. Улыбнулся обеим. Казалось, он не держал на меня обиду. Я знала, что мне не надо больше пить, но в данной ситуации пропустить тост было неудобно. Отказываться и обращать на себя внимание не хотелось. А когда мои губы оказались у самого края стакана, темно-вишневая терпкая жидкость сама выплеснулась мне в рот.

Застолье продолжалось. Все вокруг было в каком-то тумане. Из общего гула вырывались отдельные бессмысленные слова. Снова рука Серова подливала в мой стакан вино, но я уже больше не противилась этому. Я будто плыла в глубоких водах океана, глупая и беспечная.

Напротив меня Элька с Иваном вели какой-то сверхумный разговор.

— Вы любите Чайковского? — Вдруг целая фраза дошла до моего сознания — и снова провал.

Но, раз вынырнув на поверхность, я сделала над собой усилие и снова овладела собой. Я решительно оттолкнул" руку Серова, змеей проскользнувшую мне под трусы.

— Проверял, не боишься ли ты щекотки, — не смущаясь, шепнул он мне.

Знакомое с детства предвосхищение игры в щекотливого котика отозвалось болью в низу живота.

Еле удерживая готовый раскрыться мочевой пузырь, я выскочила из-за стола и сиганула в коридор. Серов вышел следом, но я торопливо семенила к туалету. На повороте меня резко швырнуло к стенке.

Но я помнила, что за мной идет Серов, сконцентрировалась и сосредоточенно ровно вошла в нужную дверь.

Когда я обрела спасительное облегчение, моя голова немного прояснилась. Я отвернула кран и плеснула несколько пригоршней холодной воды себе в лицо. Голова перестала кружиться, но я поняла, что я пьяна. Протрезветь мгновенно было невозможно, но избавиться от Серова было необходимо прямо сейчас. Я осторожно выглянула из-за двери туалета. Серов уже поджидал меня. В конце коридора, у окна курил Задорожный. Качаясь, я вышла из туалета, чуть не упав на Серова. Он хотел подхватить меня, но я увернулась, оттолкнулась от стенки и почти кувырком помчалась к Задорожному. Повиснув у него на шее и прижимаясь губами к его уху, я прошептала:

— Ванечка, уведи меня куда-нибудь, умоляю.

Быстро оправившись от удивления, он громко произнес:

— Пойдем, Катюша, погуляем на берегу.

Его сильный командирский голос ударил по моим барабанным перепонкам. На миг в проеме комнаты мелькнула обиженная физиономия Эльвиры. Откуда мне было знать, что лишь минуту назад Элька отказалась уйти с Иваном, потому что он прижал ее в коридоре?

Иван положил мою руку к себе на плечо и поволок вниз по лестнице. Я лишь с трудом передвигала ноги. На улице было свежо. Приятный морской ветер освежил меня, придал силы. Я больше не падала. Но теперь я почувствовала ночную прохладу, озноб прошел по всему телу. На мне была короткая юбочка и майка без рукавов.

— Да ты вся дрожишь! — заметил Иван.

Он достал из внутреннего кармана куртки металлическую флягу и отвинтил крышку.

— На, хлебни.

При этом бережно накинул мне куртку на плечи.

Я сделала несколько жадных глотков из фляги. Потом мы бродили по лесным дорожкам, петляющим вокруг городка. О чем-то болтали, снова пили и пели.

Иван зажимал мне рот, говоря, что в части шуметь не положено. Я трясла головой и звонко хохотала. В тот вечер я перестала быть собой. Я совершенно потеряла все человеческое. Я стала сгустком чувств и ощущений: холод, жажда, естественные отправления — вот что осталось от меня. Все происходило как во сне.

Иван, держа меня за руку, повел в темноту пляжа.

Рядом слышался плеск невидимых волн, но граница берега и моря различалась с трудом. Только луч прожектора прочерчивал бегущие полосы по песку, по камням, но вновь темнота затушевывала их. Иван увлек меня в прибрежный кустарник. Свет не проникал сюда. Луч распадался, спотыкаясь о листья. Пучок искрящихся частичек света слепил глаза. Мир вокруг плясал с бешеной силой. Сумасшедшие скачки продолжились на сухом тростнике, ковром выстланном на песке.

— Не надо, Ваня, не надо, — слабо сопротивлялась я. Хотя почему не надо, я уже не понимала.

Мы были обращены лицом к лицу, будто находились на качелях, только вместо доски подо мной были его костлявые бедра, которые я крепко обхватила своими пятками. Я чувствовала наготу его и своего тела и тот цепкий шуруп, который нас сейчас скреплял. Иван подбрасывал меня, выгибая живот и чуть откинувшись назад. Я тоже опрокинулась на спину. Дьявольские качели — вверх-вниз, вверх-вниз — уносили меня в темноту неба.

Мои пальцы проваливались во влажный песок.

Я, как гимнастка, изгибалась в «мостик» при каждом движении волшебного ствола, постанывая от боли и наслаждения. Наконец, мои прерывистые стоны слились в непрерывный протяжный звук.

Я долго не могла прийти в себя после пережитого блаженства. Опьянение телесным наслаждением вытеснило хмель от вина и занесло меня на невиданную вершину! Но теперь я катилась назад, в темное ущелье непереносимого унижения. Ледяной сквозняк совести пронизывал мою душу. Обмякшая плоть Ивана источала слизь, стекающую под мои ягодицы. Я закрыла глаза, и мне казалось, что я тону в этой слизи, как в грязном, мутном пруду.