— Что вы здесь делаете? — спросила я с неудовольствием. — Это служебное помещение. Пожалуйста, покиньте катер, экскурсия закончена.

— Сами звали помочь, а теперь гоните, — добродушно отозвался старик, не реагируя на мой приказ.

Недалеко, на пристани, находились Юрка и Иван, так что страха я не испытывала. В случае чего можно закричать. Тут же прибегут на помощь. Я еще раз предложила старику сойти с катера и задать свои вопросы, если они у него есть, на берегу.

Он усмехнулся, и его бугристый нос свисал теперь почти до оттопыренной губы. Не двигаясь с места, старик утвердительно спросил:

— Петрова? Екатерина Геннадиевна?

Ишь какой дотошный, и табличку на моей груди рассмотрел. Что ему надо?

— Держи, Катька, подарок. — Старик вынул из полиэтиленового пакета сверток, бросил его на столик. — Вот, джинсы тебе привез, фирменные.

Подойдут? — Он критически осмотрел мою фигуру, перевел взгляд на голову. — Что ж кудри-то смахнула, аль вши завелись? — хохотнул он.

Выходит, он знал меня еще до моего отъезда, кудрявую, но я его не помнила. И кого сейчас удивишь фирменными штанами! Они теперь на каждом углу продаются. Да, видно, давно уехал из страны и помнил время, когда все было в дефиците. Я снисходительно посмотрела на него и сказала что подарки от чужих не беру. Старик не смутился, сложил пакет, убрал его в карман, но джинсы оставил на столе..

— А, хрен с ними, поступай как знаешь: хоть за борт выбрасывай. Ты мне вот что ответь: папку своего помнишь?

Я похолодела, неужели мои прерванные когда-то розыски обернулись такой находкой?

— Какого еще папку?

— Натурального. Вот он я. Петров Геннадий Иванович, собственной персоной.

Изо рта старика шел смрад, заполнявший тесное пространство каюты: смесь винного перегара и табака.

— Давайте выйдем на палубу, — предложила я, доставая из кармана джинсов пачку сигарет. — Не только тяжелый воздух, но и волна неприятных воспоминаний, связанных с отчимом, нахлынули на меня. Его мерзкие игры с вершины прожитых лет казались еще непристойнее.

Мы поднялись на палубу и сели на скамью. Я чиркнула зажигалкой и закурила. Петров тоже попросил огоньку. Сигареты у него были свои. Узнать отчима было невозможно. С тех пор как я видела его в последний раз, прошло два десятка лет. Наверное, и тогда он не был красавцем. Нос его был картошкой всегда, но такого уродства я не помнила. Воспаленные ноздри, как два зрачка, смотрели на меня. Несколько седых волосков торчало из них. Хоть бы постриг, что ли.

— Что, изменился? Все мы меняемся, а на это украшение не смотри, — он потрогал обезображенную плоть носа, — болезнь у меня такая. В молодости-то я хорош был. Помнишь, в зоопарк тебя водил?

Если б только в зоопарк.

— А как вы меня нашли здесь? — спохватилась я.

— Дело немудреное. В справке адрес дали, ты молодец, что фамилию мою сохранила. А дальше — дело техники. Заходил вчера, не застал. Бабки у подъезда подсказали, что ты на барочке работаешь, и место указали. Все чин по чину. Вот решил вначале издали на тебя поглядеть и себя показать. А то, не ровен час, в дом не пустишь. Обошелся я с Ниной и с тобой в свое время некрасиво, да что былое ворошить: молодой был, глупый. Кстати, где мать-то проживает? Никак фамилию сменила, не дали мне ее адреса.

— Сменила, — подтвердила я случайную ложь, выдав покойную мать замуж. Вдаваться в подробный разговор я не хотела. Я не хотела думать о нем. Ну, был такой человек в моей жизни и сплыл.

Мне ничего от него не надо, и я ему ничего не должна.

— Ну и ладно. О ней потом расскажешь. Тоже бы навестить неплохо бывшую женушку. Вот, пришел сюда. Здесь — заплатил деньги и катайся хоть весь день, имею право. — Он снова рассмеялся, дыхнув на меня зловонием. — И ребяток своих подбил.

— Каких ребяток? — не поняла я.

— Из нашего фонда моряков-рыбаков, бывших выходцев из Союза. Думаешь, я один такой беглец? Вон нас сколько, все сейчас в Америке осели. — Он с наслаждением сделал очередную затяжку, видно вспоминая свою красивую жизнь за океаном. — Ну как, приглашаешь отца, Катерина, в гости? С внуком познакомишь?

Ишь, и про внука уже разнюхал. Ну уж нет, никаких дедушек.

— Бросьте, Геннадий Иванович. Дочка, внук. Все это не про вас. Раньше надо было думать! И мне известно теперь, что вы мне — чужой человек, отчим.

Да и не в родстве дело.

Я обогнула его массивную фигуру и спрыгнула на берег; Он последовал за мной. Я с досадой поискала глазами ребят. Ни Юры, ни Ивана поблизости не было. Видно, перед новым рейсом пошли в кафе перекусить.

Петров нахмурился:

— Ты что мелешь, девочка? Небось бабка Антонина тебе набрехала всякую чушь? Не жаловала она меня. Знаю, слухи ходили, только Нинка сама их и распускала из вредности. Я нутром чуял, что ты мне родная дочка.

Пытаясь сдержать свое негодование, я резко отвернулась и сделала глубокую затяжку. Горький дым заполз в мои легкие, а вместе с ним — и глубокая тоска: а вдруг отец все-таки он?

— У меня есть доказательства, что вы не мой отец, — сказала я твердо.

— Доказательство, говоришь, — ухватился он за новую мысль. — Тогда давай завтра и доказательство получим. Сходим утречком, сдадим кровушку на сравнение. Лады? А я сегодня разузнаю, где и как это можно проделать побыстрее.

— Нет! Никакой анализ я делать не буду. Что вам от меня надо? И анализам я не верю. Сейчас за деньги любой анализ можно заказать.

— Дура. Хули мне деньги на ветер пускать. Если ты — чужая, то и расстанемся полюбовно. Но если мы с тобой одной крови… — Он вплотную приблизился ко мне и заговорщически шепнул:

— Тогда наследство тебе отвалю, не сомневайся. Ну так завтра часиков в девять встретимся, но я тебе вечерком еще позвоню, скажу, куда подъехать.

— Нет, нет и нет. И прошу, Геннадий Иванович, меня больше не беспокоить. Ни родства, ни наследства мне вашего не нужно.

— В чем дело? — подошел, наконец, Юра.

— Ухожу, ухожу, — поспешно сказал Петров. — Гуд бай.

На прощание он подмигнул мне, как бы скрепляя навязанную им договоренность.

Обжигая пальцы, я смяла окурок в ладони и только потом бросила его в канал.

Глава 5

Весь бесконечно долгий день после ухода Петрова я провела в беспокойстве. Тревожные предчувствия, мрачные воспоминания, неясные опасения не покидали меня. И все же я справилась с собой, исправно провела все экскурсии, хотя работали мы до позднего вечера. В каждый рейс мы уходили груженные под завязку.

Когда, наконец, я приехала в школу за Колей, было уже темно. Сын без удовольствия оставался на продленном дне. Но еще меньше ему нравилось находиться в группе детей, пребывающих в интернате круглосуточно. Иногда, когда он оставался последним на продленке, воспитательница отводила его в интернат, чтобы уйти, наконец, домой. В новой школе Коля приживался с трудом. В платном интернате под Сестрорецком он был баловнем воспитателей и любимцем у малышей, а здесь, в государственной, оказался изгоем. Перед тем как ответить урок, Коля, запрокинув голову, протягивал руки вверх, прося незримое божество помочь ему. При этом он отрывисто и беспокойно мычал. Эту привычку он приобрел еще в африканской деревне, его соплеменники всегда просили богов помочь им в важном деле. Отучить его молиться было невозможно. И хотя ребята смеялись над ним, он после своего ритуала, говорили учителя, справлялся с заданием вполне успешно. А старшеклассники, увидев в коридоре мальчика с черной курчавой головой, с гиканьем крутили руками у собственных лбов невидимые круглые рога. К счастью, Коля не был, тупым как баран. Он был достаточно сообразителен, только еще не прижился на новом месте.

Было поздно, поэтому я прямиком направилась в интернатский корпус. Дети еще не спали, но Коли среди них не было.

— Вашего мальчика нам сегодня не передавали, — пожала плечами воспитательница. — Ищите его в школьном корпусе.

Я ринулась через двор в школьное здание. Молодой охранник впустил меня и сказал, что все классы закрыты, включая и группу продленного дня. Но тут же радостно хлопнул себя по лбу:

— Вашего сынка забрал сегодня дедушка, еще днем, едва занятия закончились.

— Какой дедушка? Как он выглядел? — Страх полоснул меня, я вспомнила, что родственники Коли из Танзании заявляли на него свои права. Они выкрали когда-то меня из госпиталя, и что им стойло увезти нелегально мальчишку!

— Такой солидный дед, в белом. Да, нос у него обвислый, бугристый, и разговор не наш, с акцентом.

Я тотчас поняла, что это за «дед», и волнение мое почти прошло. Видно, Петров решил все же познакомиться с мальчиком, погулять с ним, побаловать мороженым или сводить в цирк, как когда-то меня.

На всякий случай я позвонила домой, но трубку никто не поднял. Это тоже не насторожило меня.

Коленька вообще не мог по телефону общаться.

Тетя Катя, наверное, возится на кухне или в ванной и тоже не слышит звонка. Я поехала домой.

И хотя оснований для волнений не было, беспокойство мое вновь набирало силу. Ясно: Петров, не дождавшись от меня приветливого приема, решил добиваться дружбы через мальчика. Надо же, какой настырный дед, свалился на мою голову. Еще и тесты на отцовство предлагал пройти.

Я вспомнила свой испуг и отказ пройти тесты.

И вдруг поняла причину моего страха: я боялась окончательного ответа. Подтверждение Петровым своего отцовства явилось бы для меня крахом мечты, с которой я успела сжиться, мечты об отце-генерале. Мне казалось, что я давно выбросила эту глупую мысль из головы, но коварная мыслишка просто замаскировалась на донышке памяти, как пригорелая крупинка на дне кастрюли. В любом случае я знала одно: язык мой никогда больше не повернется назвать Петрова отцом.

Я приехала домой. Ужас! Коли не было дома!

Тетя Катя еще не спала и тоже пришла в растерянность, не увидев со мной Коли. Никакого старика она и не видела и не слышала. Был двенадцатый час ночи! Что делать? Звонить в милицию? Я метнулась к телефону. А если еще хуже будет?