Джейн Фэйзер - Завороженная

Корнуолл, август 1771 года

Где-то там, далеко внизу, бились о скалы тяжелые волны прибоя. Но сюда, в эту спальню дома на вершине утеса, проникал лишь отголосок песни моря. И только этот заунывный, монотонный шум нарушал царившую здесь тишину. Их было двое в той спальне летней ночью, не считая младенца: мужчина и женщина. И оба не спали. Женщина смотрела на младенца, мирно посапывающего у нее на руках, мужчина стоял у открытого, забранного решеткой окна и смотрел вдаль.

Тишину нарушил стук в дверь. Мужчина обернулся и посмотрел на женщину. Та едва заметно кивнула ему.

– Войдите, – тихо сказал мужчина.

Дверь отворилась, и вошел одетый в зеленый мундир майор лейб-гвардии Преображенского полка.

– Простите, князь, но время, отпущенное для рандеву, давно закончилось. – Тон майора был вполне любезным, слова тоже, но никто не питал по этому поводу иллюзий – офицер отдавал приказ, и тот, к кому был обращен приказ, обязан был ему подчиниться. Незамедлительно.

– Через пять минут я буду внизу.

Майор вышел, неслышно прикрыв за собой дверь. Женщина в кровати подняла глаза и встретилась взглядом с мужчиной. В ярко-голубых глазах ее стояли слезы, отчего они сверкали еще ярче, но тихий голос не дрогнул, когда она произнесла:

– Уходи и забери его у меня. Немедленно.

– Если бы я мог поступить по-другому… – Голос мужчины сорвался, и он беспомощно тряхнул головой. – Может, поедешь со мной, София? Мы могли бы обвенчаться…

Она покачала головой:

– Ты знаешь, что это невозможно, Алексей. Императрица никогда бы тебя не простила. На твоей карьере будет поставлен крест, честь твоей семьи будет попрана. – На долю секунды лицо ее осветила улыбка. – Ты забыл, любимый, как хорошо я тебя знаю. Я знаю, что ты не мог бы прожить жизнь в изгнании, ты был бы несчастен.

– С тобой смог бы, – возразил он.

Она вновь попыталась улыбнуться, но улыбка получилась вымученной.

– Императрица облагодетельствует твоего сына, но не жену твою и не любовницу. – Она вновь опустила взгляд на младенца. – Екатерина благосклонно относится к незаконнорожденным отпрыскам русских князей, не так ли? Говорят, она и сама очень заботливая мать.

– Это правда, – мрачно согласился Алексей. – Ее сын воспитывается при дворе, всеми обласкан.

– И твоего ребенка она будет любить, потому что это твой ребенок. – Женщина нежно погладила щечку мальчика. – Алексей, – сказала она чуть хриплым от сдерживаемых слез голосом, – у нашего малыша должно быть будущее. Самое лучшее. Если он останется со мной, печать незаконнорожденности лишит его того будущего, которого он заслуживает. Он навсегда останется изгоем, как и его мать. – На этот раз ее обращенный к мужчине взгляд был жестким, почти жестоким. – Мне нечего ему дать. У тебя есть титул, положение. В своей стране ты дашь ему образование, откроешь для него возможности, каких со мной у него никогда не будет.

– Я бы смог остаться с тобой, София, – повторил он. – С тобой я был бы счастлив и в ссылке. С тобой мне не нужен титул, богатство, ничего. Вдвоем мы смогли бы устроить жизнь.

Она покачала головой, и в голосе ее зазвучали стальные нотки:

– Ты бы приговорил наше дитя к жизни в безлюдных сибирских лесах, но и там Екатерина не дала бы ему покоя. Она ни за что не простила бы тебя… и меня тоже. И страдал бы наш сын. – Женщина решительно покачала головой: – Я не могу дать нашему сыну того, что можешь дать ему ты. И я не стану приносить в жертву тебя и его во имя эфемерной романической мечты.

Улыбка тронула губы мужчины.

– Ах, София, ты стальная женщина. Екатерина оценила бы тебя по достоинству.

– Сомневаюсь, – насмешливо возразила женщина. – Она увидела бы во мне соперницу, ни больше и ни меньше. Ты не смог бы жить со мной и изменять мне, я знаю. И какие бы уловки ты ни изобретал в стремлении избежать ее постели, Екатерину тебе не обмануть. Она не простит тебе любовь к другой женщине. Скорее, уничтожит тебя. Ты знаешь, как ревниво относится она к своим любовникам, даже бывшим, даже отверженным. Она сама решает, кого приблизить к себе и кого отдалить. Но и те и другие должны быть преданы ей по гроб жизни и любить только ее.

– Ну что же, тогда…

София подняла ребенка и поцеловала его в лоб, закрыв глаза, из которых текли слезы.

– Возьми его и уходи, – сказала она, протянув младенца Алексею. – Быстрее!

Он колебался.

– Любовь моя…

– Ради Бога, Алексей, сжалься надо мной. Уходи.

Он взял младенца, прижал к груди, наклонился и поцеловал Софию в губы. Они были холодными и неподатливыми. Софию словно подменили. У Алексея щипало глаза. Медлить – значит растягивать мучение. Он быстро вышел, закрыв за собой дверь.

София лежала, прислушиваясь к затихавшим шагам Алексея, и, когда шаги стихли, дала волю слезам, проклиная императрицу.

Лондон, сентябрь 1807 года

Ливия Лейси нетерпеливо постучала по ладони сложенным веером. Оркестр заиграл котильон. Все танцы у Ливии были расписаны, но ее партнер почему-то запаздывал, и драгоценные минуты уходили впустую.

Она чувствовала на себе взгляды пожилых кумушек, стоявших кружком в дальнем конце бального зала, зная, что сейчас они судачат о ней. Должно быть, до них дошел слух, что она была на маскараде в одном пользующемся сомнительной репутацией доме в Воксхолле. Обычно Ливия вела себя скромно, как подобает, но иногда необходимость постоянно держать себя в рамках этикета начинала так сильно ей досаждать, что она срывалась, позволяя себе некоторые послабления. Поездка в Воксхолл в компании молодых светских львов и львиц в тот момент представлялась ей заманчивым приключением, в котором она не могла себе отказать, но очень скоро она пожалела о своей выходке – неприятные последствия не заставили себя долго ждать.

Разумеется, думала Ливия, если бы тогда Аурелия жила у нее в доме на Кавендиш-сквер, а не гостила у Нелл и Генри в Шотландии, Ливия не стала бы рисковать. Но одиночество и скука сделали свое дело, и Ливия рискнула, решив впредь вести себя безупречно.

Ливия с тоской смотрела туда, где пары уже выстроились для долгого и замысловатого танца. Если Беллингем не подойдет к ней в ближайшее время, для их пары уже не останется места. А ведь котильон – ее любимый танец!

– Леди Ливия, вы не танцуете. Могу я представить вам князя Прокова в качестве партнера?

Ливия обернулась, с удивлением глядя на хозяйку дома, герцогиню Кларингтон. Рядом с герцогиней стоял стройный светловолосый джентльмен.

Джентльмен поклонился:

– Вы не окажете мне честь, леди Ливия? – Он протянул руку. У господина был легкий акцент, который Ливия нашла интересным в силу его экзотичности. Своей экзотичностью, кстати, привлек ее внимание и массивный перстень с рубином на пальце князя Прокова. По всему видно, что этот господин не стеснен в средствах. К тому же по его фигуре и манере держаться можно предположить, что джентльмен не только богат, но и отлично владеет своим телом – отменное качество для партнера по танцам. Деньги Ливию не интересуют, но потанцевать она любит и не упустит представившегося ей шанса.

Ливия мысленно послала Беллингема ко всем чертям. Танцевал он отвратительно, постоянно смотрел себе под ноги, как бы не перепутать шаги, и был весьма озабочен тем, чтобы выглядеть солидно. Для котильона Ливия никогда бы сама его не выбрала, но, к несчастью, он был первым, кто записался на танец, так что, дабы не отказываться от танцев совсем, она вынуждена была согласиться провести с ним довольно утомительные тридцать минут. Но если Беллингему недостало учтивости явиться за своей дамой вовремя, она вправе принять приглашение другого партнера. Сам виноват.

Ливия улыбнулась и приняла протянутую руку:

– С удовольствием, сэр.

Он повел Ливию на танцевальную площадку. Ладонь его была сухой и теплой, пожатие не слишком крепким, но удивительно властным, и Ливия вдруг почувствовала приятную дрожь предвкушения. Он подвел ее к тому месту в ряду танцующих, которое, согласно воле распорядителя, она должна была занять, и слишком церемонно поклонился. Ливия невольно улыбнулась. Она сделала реверанс, и танец начался.

Он танцевал очень хорошо. Не хуже, чем она сама. Когда котильон закончился, Ливия и ее партнер обменялись любезностями, и партнер предложил ей руку, чтобы проводить с танцевальной площадки.

– Я получила удовольствие, танцуя с вами, – сказала Ливия, когда кавалер подвел ее к приоткрытой двери на балкон. Сквозь раздернутые легкие шторы в перегретый зал проникал прохладный воздух сентябрьской ночи. – Благодарю. Вы хороший танцор, князь… Проков, если не ошибаюсь?

– Совершенно верно, леди Ливия, – ответил он с поклоном. – Александр Проков к вашим услугам. – Он раздвинул шторы, чтобы она могла выйти на узкий балкон, откуда открывался вид на сад, окружавший особняк. – Могу я принести вам лимонад… или, если желаете, шампанское?

– Лучше шампанское, – решительно заявила Ливия.

– Да, этот вечер словно создан для шампанского, – согласился кавалер вполне серьезно, однако в его глазах, потрясающе синих, плясали озорные огоньки. – Подождите меня здесь.

Ливия смотрела ему вслед. Он шел сквозь толпу с непринужденной легкостью. Откуда, хотелось бы знать, он взялся, этот князь Проков? Летом Лондон пустел, и лишь к середине сентября народ постепенно возвращался в город, так что в том, что она раньше его не встречала, нет ничего удивительного.

Князь вернулся с двумя бокалами в руке и один протянул ей.

– Тост! – Он поднял бокал. – За новых друзей.

Ливия прикоснулась бокалом к его бокалу, удивленно приподняв бровь.

– Итак, нам предстоит стать друзьями? – довольно сухо произнесла Ливия.