В зале находились несколько джентльменов, коим, очевидно, была известна причина столь необычного поведения герцога. Один из них принялся нашептывать что-то де Варенну; де Тони, краем уха уловив слова «Гарольд короновался на трон Англии», понимающе крякнул.

Грантмеснил ткнул большим пальцем в сторону кладовой, и церемониймейстеры, переминавшиеся с ноги на ногу, на цыпочках дружно потянулись в ту сторону.

Воробей, влетевший в одно из незастекленных окон наверху, заставил баронов вздрогнуть. Де Варенн прошептал:

– Может, нам заговорить с ним? Или уйти?

Прежде чем Грантмеснил успел ответить, тишину нарушили совершенно неуместные звуки. Кто-то спускался по лестнице, мурлыча себе под нос развеселый мотивчик.

Де Тони непроизвольно метнул взгляд на герцога, но Вильгельм не пошевелился. Из-за поворота показался Фитц-Осберн, позади которого шел Рауль. Сенешаль придерживался одной рукой за веревку; на пальце его поблескивал перстень с аметистом; браслет на предплечье посверкивал теми же камнями. Окинув веселым взором группу мужчин у дверей, он залихватски подмигнул им и возвысил голос на последнем куплете.

Де Варенн отчаянно замахал руками, показывая, чтобы он замолчал, после чего кивнул в сторону герцога. И Фитц-Осберн, и Рауль огляделись; песня мгновенно оборвалась; сенешаль подошел к герцогу и бесстрашно положил ему руку на плечо.

– Вставайте, монсеньор, вставайте! – жизнерадостно провозгласил он. – Что это вы здесь разлеглись? Хранить молчание бесполезно: новости разнеслись по двору еще до того, как вы вернулись с охоты.

Герцог откинул полу мантии; нахмуренное выражение исчезло с его лица; но он, похоже, пребывал не в самом миролюбивом настроении.

– Гийом, Гарольд Годвинсон стал клятвопреступником и сейчас правит Англией.

– Знаю, – отозвался Фитц-Осберн. – Неужели вы поверили ему, монсеньор?

– И очень сильно, – проворчал Вильгельм. Поднявшись с лавки, он принялся расхаживать по зале. Вот взгляд его упал на кучку джентльменов у двери; он нетерпеливо воскликнул: – Кровь Христова, вы что здесь делаете?

– Монсеньор, позвольте нам удалиться, – поспешно взмолился Грантмеснил.

Герцог коротко хохотнул и продолжил свои метания по зале. Джентльмены выскочили наружу; Фитц-Осберн, засунув большие пальцы рук за свой украшенный драгоценными камнями пояс, изрек:

– Монсеньор, что-то вы уж слишком разнервничались. Вы же с легкостью можете завоевать Англию. Что скажешь, Рауль?

Хранитель застыл у одного из длинных столов на козлах, скрестив руки на груди.

– Ничего, – ответил он. – Герцог знает, что я обо всем этом думаю, и знает уже давно.

Вильгельм, не оборачиваясь, бросил в ответ:

– Успокойся, друг мой, ты получишь свою Эльфриду под звуки военных труб.

Совсем не так он рассчитывал получить ее. Но что делать, если другого выхода не оставалось?

– Ах, если бы жизнь действительно была такой простой, как мы полагали в молодости! – устало сказал Рауль. Медленно подойдя к очагу, он остановился, застывшим взглядом глядя на тлеющие поленья.

За своей спиной Хранитель слышал быструю скороговорку герцога и Фитц-Осберна. Сенешаль предлагал немедленно начать приготовления к войне; в его воображении корона Англии уже была у Вильгельма на голове. Он рассуждал о кораблях, вооружении; слушая его, Рауль вдруг понял: какая-то часть его уже устремилась вперед, обогнав Фитц-Осберна в этой кровавой кампании, пытаясь как можно скорее добраться до любимой по пути, усеянному трупами врагов. А был ли другой путь? Нет, сказал он себе. Но когда Рауль услышал, как Фитц-Осберн предлагает отправить Гарольду объявление войны, вторая его половина рассердилась, и он повернулся к ним, резко бросив:

– Глупый торопыга! Когда это герцог наш Вильгельм нуждался в том, чтобы его подталкивали к бою? Подумай немного, прежде чем давать подобные советы, или лучше вообще помолчи. Клянусь распятием, неужели ты видишь впереди только победу?

Фитц-Осберн оторопело уставился на Хранителя.

– Как, ты сомневаешься в том, что мы одержим победу? – спросил он. – Да разве найдется во всем христианском мире воин более великий, чем Нормандец?

– Ну, спасибо тебе, Гийом! – со смехом заявил герцог. – Ну что, найдется такой, Рауль?

– Нет, – ответил Хранитель. – А когда дело закончится, то не найдется и более забрызганного кровью.

– Знаю, знаю, – отмахнулся герцог. – Но мы уже много раз обсуждали это, Рауль, и сейчас ты не заставишь меня свернуть с избранного пути. – Вильгельм взглянул на Фитц-Осберна. – Я отправлю посланников в Англию, – сказал он. – Без объявления войны – пока.

– Ради чего? – возразил Фитц-Осберн. – Чего еще вы ждете, монсеньор? Он нарушил священную клятву и с презрением отверг леди Аделу, вашу дочь. Что еще вам нужно, ради всего святого?

Но герцог пропустил пылкие речи Фитц-Осберна мимо ушей.

– Мне нужен Ланфранк, – сказал он. – Гийом, через час гонец должен быть готов отправиться с пакетом в Бек. – Заметив, что по-прежнему сжимает в руке перчатки, Вильгельм положил их на стол. Первый приступ ярости миновал; теперь перед ним встала проблема, которую следовало решить, а герцог был не из тех людей, что любят терять время попусту. – Когда, по словам моего гонца, умер Эдуард?

– На пятый день января, – ответил Фитц-Осберн, – аббатство же, в котором его похоронили, было освящено на День избиения младенцев[69].

– Значит, две недели тому. – Герцог выбил пальцами легкую дробь по столу. – Времени прошло достаточно. Если у Тостига есть шпионы в Лондоне, то он уже знает обо всем, и вскоре мы увидим его в Руане.

Рауль поднял голову.

– Почему? – непонимающе спросил он.

В глазах герцога заблестели смешинки.

– Чтобы попросить у меня помощи, друг мой, или совета. Думаю… да, думаю, я могу положиться на Гарольда в том, что с Тостигом он разберется.

– Но не может же Тостиг оказаться таким дураком! – воскликнул Рауль.

– Ставлю своего жеребца против твоего гнедого, что окажется, – заявил Вильгельм.

– Того самого жеребца, которого Жиффар привез вам из Испании? – уточнил Рауль. – А что скажет на это старина Вальтер?

– Ничего не скажет, потому что я выиграю, – подмигнул Вильгельм Хранителю.

– Если Тостиг обратится к вам за помощью, это будет означать, что он спятил. По рукам, сеньор: ваш испанский жеребец против моего гнедого.

Но Рауль проиграл своего коня. Не успели посланцы герцога отплыть из Нормандии в Англию с его первыми осторожными письмами к Гарольду, как Тостиг пожаловал в Руан на взмыленной лошади в сопровождении нескольких танов, бежавших вслед за ним из Нортумбрии. Он заикался от ярости и, будучи слишком упрямым и недалеким, чтобы хранить молчание, готов был излить свой гнев вкупе с амбициями тому единственному человеку, которого ему следовало по-настоящему опасаться.

И ни одна живая душа из окружения герцога не обронила ни словечка, что могло бы прояснить Тостигу истинное положение дел. Он ничего не знал о посланцах, отправленных в Англию, как и не подозревал о собственных притязаниях Вильгельма. Выложив историю своих злоключений, не замедлил попросить у Нормандии помощи для свержения Гарольда.

Герцог управился с ним без особых усилий, однако сказал Раулю, когда они остались вдвоем:

– Уму непостижимо, как Годвин, который, по слухам, был человеком чрезвычайно способным и здравомыслящим, мог породить такого глупца. Просить помощи у Нормандии? Господи Иисусе, да я – единственный человек, от которого ему следует держаться подальше!

Герцогиня, наблюдавшая за тем, как ее сыновья играют в саду, отвернулась от узкого стрельчатого окна с остроконечной арочной перемычкой и поинтересовалась, уж не намерен ли Тостиг сам стать королем.

– Намерен, как и многие другие, – ответил ей герцог.

– И просит помощи у тебя? – Матильда сердито рассмеялась. – Нет, это великолепно! Воспользоваться Нормандией, чтобы решить проблемы Тостига! И что ты намерен делать?

– Использовать Тостига для решения собственных проблем, – угрюмо отозвался герцог. – Я дал ему совет, который он считает очень ценным. Сбыв с рук твою сестру, он отплывает в Норвегию, чтобы заинтересовать своим предприятием Харальда Гардрада[70]. – Протянув свою квадратную ладонь, Вильгельм взял Матильду за подбородок, запрокинул ее голову и улыбнулся. – Вот стратегия, которая доставит удовольствие столь изощренному уму, как твой, моя Мальд. Тостиг может с моего благословения отправляться на войну с Гарольдом. Таким образом, он не будет путаться у меня под ногами, а исчезнет, поскольку я совершенно уверен в том, что из этой авантюры ему живым не выйти. Он всего лишь расчистит для меня путь. – Подняв голову, Вильгельм заметил, как Рауль смотрит на него. – Мой Хранитель, я знаю, что ты скажешь. Это – та самая коварная интрига, которую ты так не любишь, но она приведет меня к моей цели.

Рауль же ничего не сказал. Он смотрел на герцогиню, спрашивая себя, как может она одобрительно относиться к стратегии, которая, скорее всего, сделает ее сестру вдовой. Хранитель вспомнил, как в прежние времена в Лилле она и Юдифь были неразлучны и подле рыжей головки всегда можно было увидеть златовласую, а зеленые глаза поверяли тайны голубым.

Внезапно под окном раздался голос милорда Роберта, призывающего Рыжего Вильгельма; Рауль увидел, как Матильда повернула голову, прислушалась, улыбнулась, и мгновенно понял – она совершенно не думает о Юдифи. Воспоминаниям о сестре и днях юности уже не было места в ее хитроумных планах, они растворились в туманной дымке прошлого. Матильде нужна была корона, быть может, для Вильгельма, быть может, для себя, но прежде всего – для своего красавца-сына. Рауль догадался, что она уже считает ее по праву принадлежащей ему; не исключено, если бы ее отец протянул руку к этому призу, дочь превратилась бы для него в столь же безжалостного врага, коим стала и для Тостига.

Матильда заговорила, отвернувшись от герцога и вперив напряженный взгляд в Хранителя.