– Отличные бойцы, но не более того.

Эрл постарался установить дружеские отношения с советниками герцога Фитц-Осберном, Жиффаром, де Бомоном и прочими.

– Верные и преданные люди, – сказал Гарольд, – однако они всего лишь выполняют волю своего господина.

Наблюдая за баронами рангом пониже, такими как знаменосец герцога Ральф де Тони и лорды Каани, Монфике и л’Эгля, он заметил:

– Порывистые и неуправляемые господа, которым нужна твердая рука.

Сведя с ними знакомство, Гарольд выбросил их из головы. А вот когда настоятель собора Герлуина в Беке Ланфранк пожаловал с визитом в Руан, эрл Гарольд отозвался о нем в совершенно другом тоне:

– Этот человек опаснее всех остальных вместе взятых, – негромко сказал он.

Эдгар изрядно удивился.

– Я думал, вам понравится приор, милорд, – заметил он.

И вот тогда эрл сказал нечто такое, что показалось его верному тану чем-то непостижимым.

– Хотел бы я, чтобы он был моим советником, – обронил Гарольд.

Эдгар нахмурился.

– Да, я знаю, что он очень умен. Говорят, это настоятель устроил свадьбу герцога. По-моему, он иногда дает советы Вильгельму.

Эрл с мягкой улыбкой взглянул на него.

– Я тщетно искал среди всех благородных вельмож Нормандии того, кто стои́т за плечом герцога и потихоньку нашептывает ему советы. Теперь я знаю, кто этот человек, и можешь мне поверить – я боюсь его.

– Советник! Разве герцог нуждается в нем? – удивился Эдгар.

– Не для того, чтобы управлять страной, пожалуй, и уж, конечно, не для того, чтобы вести боевые действия, а вот для тайной искусной работы, интриг – да, советник ему просто необходим, – ответил Гарольд.

– А как насчет Ансельма? – предположил Эдгар. – Он тоже славится мудростью суждений.

Но Гарольд лишь покачал головой.

– Святой человек, истинный подвижник, однако чрезмерная святость не позволяет ему давать такие советы, на какие способен изощренный ум Ланфранка.

Эрл более ничего не добавил, но слова его запали Эдгару в душу. Сакс даже как-то заметил Жильберу Дюфаи, что полагает, будто Ланфранк пользуется огромным доверием герцога, и по тому, как засмеялся в ответ Жильбер, заключил: и здесь эрл Гарольд оказался прав. Дурные предчувствия охватили тана с новой силой; он понял, что его повелитель окружен врагами, которые не стесняются прибегать к тайному оружию, а собственная неспособность и бессилие помочь Гарольду вновь сделали его таким же раздражительным и нетерпимым по отношению к тем, кто приютил его, как и тринадцать лет тому.

Поскольку и Рауль, и Эдгар знали, какие планы вынашивают их хозяева, и не имели возможности заговорить об этом, между ними начало нарастать невидимое отчуждение. Под их дружеским разговором скрывалось осознание того, что у них появились тайны друг от друга. Эдгар, стараясь, чтобы разногласия их лидеров не положили конец дружбе между ними, с горечью думал: Рауль более не интересуется никем и ничем, кроме Эльфриды. Рауль же, понимая, какая тяжесть лежит на сердце Эдгара, старался через разделявшую их пропасть протянуть ему руку, будучи уверенным в том, что преданность сакса и ревностное служение своему господину превращают дружбу во вражду.

Однажды, взяв Эдгара за плечи, он заявил:

– Что бы ни случилось, какой дорогой мне ни предстоит пройти, ты знаешь – не я выбрал для себя этот путь, Эдгар.

Сакс, стряхнув с себя его руки, угрюмо ответил:

– Ты – нормандец и друг Вильгельма. Разумеется, должен хотеть того же, что нужно ему.

Рауль, молча окинув Эдгара долгим взглядом, отвернулся. Он ушел, а сакс остался стоять у окна, глядя вниз из-под насупленных бровей; Рауль мог лишь догадываться о том, что под гнетом недовольства и гнева в сердце Эдгара звенели струны гордости за свой народ и верности своему сюзерену. Немного погодя, когда они столкнулись на лестнице, Эдгар, развернувшись, зашагал рядом с Раулем, с неловкостью проворчав:

– Прости меня: в последнее время я что-то сам не свой.

Руки их соединились в крепком пожатии.

– Знаю, – ответил Рауль. – Но, что бы ни случилось, перед лицом Господа нашего, Девы Марии и Фазана[65] клянусь: я был, есть и всегда останусь твоим другом.

Осень сменилась зимой; легкий снег укрыл крыши домов. Эдгар отправился в Харкорт вместе с Раулем, чтобы поздравить старого Хуберта с семидесятилетием, и Эльфрик с отвращением заметил Сигвульфу:

– Эдгара волнуют лишь его нормандские друзья, я полагаю, он с радостью предпочтет их нам, своим соотечественникам. Он презирает Вульнота за то, что тот перенял их манеры, но, несмотря на свою бородку и короткую тунику, вечно оставляет нас, чтобы проехаться верхом вместе с Фитц-Осберном или повидаться с этим громогласным бароном, люди которого, встретив тебя на дороге, кричат «Ату его! Ату!».

После Нового года случилось событие, одинаково занимавшее умы и нормандцев, и саксов. В Бретани молодой граф Конан, годом ранее разогнавший своих воспитателей и советников, начал демонстрировать признаки порочного упрямства и неуправляемости. Одним из первых его самостоятельных деяний стало заточение в темницу своего дяди Одо, предварительно закованного в кандалы. В Нормандию доходили известия об этом и прочих сумасбродствах графа. Похоже, он обещал стать таким же тираном, как его отец или дед, и знающие люди шептались, что он при первой же возможности намерен денонсировать клятву вассальной верности Нормандии.

В начале весны 1065 года Конан прислал письменное уведомление герцогу Вильгельму, со всем пылом и хвастовством юности объявив, что более не считает себя вассалом Нормандии и готов сразиться с герцогом на границе в назначенный им день. Полагали, будто основным объектом нападок Конана должна стать пограничная нормандская крепость Сен-Жак, и посыльные вскоре привезли известия о том, что он выступил маршем к городу Мон-Доль, принадлежавшему герцогу.

Вильгельм принял вызов Конана, не выказав ни малейшего удивления или гнева.

– Все они одним миром мазаны, эти бретонские властители, – только и сказал он. – Я ждал чего-то подобного.

К тому времени как внизу, под лестницей, был накрыт ужин, по всему дворцу уже разнеслась весть – Нормандец вновь собирается на войну. Герцог Вильгельм занял свое место за столом и, сняв пробу с первого блюда, повернувшись к Гарольду, сказал:

– Что скажете, эрл Гарольд? Хотите сразиться в битве на моей стороне?

Это было настолько неожиданно, что все саксы как один удивленно вскинули головы. Эрл же не спешил с ответом и отведал блюдо, которое один из слуг, преклонив колено, протянул ему. Наблюдая за ним, Рауль спросил себя, какие расчеты сейчас с быстротой молнии проносятся у него в голове. По глазам его, впрочем, ничего нельзя было прочесть; по губам скользнула легкая улыбка. Эрл вытер пальцы о салфетку.

– Отчего же нет? Охотно, – спокойно ответил он. – У вас найдется место для меня, герцог Вильгельм?

– Я отдам под ваше начало один из своих отрядов, – пообещал герцог.

Эдгара, уже хорошо знакомого с правилами рыцарства, предложение герцога удивило далеко не так сильно, как его соотечественников-саксов. Сразу же по окончании ужина он поднялся вслед за эрлом наверх и стал умолять его уговорить герцога, чтобы тот позволил и ему принять участие в походе. Ожидая ответа Вильгельма, сакс сгорал от нетерпения и, едва завидев Гарольда, вперил в него жадный вопросительный взгляд.

Гарольд кивнул в ответ на невысказанный вопрос.

– Ты едешь, – сказал он. – Поначалу герцог не хотел давать согласия, но тут твой друг Рауль присоединил свой голос к моему, предложив себя в заложники на случай твоей гибели, и его поддержали Фитц-Осберн, а также Гуго де Монфор. Итак, с шутками и прибаутками, вопрос был решен. Вульнот и Хакон должны будут остаться здесь. Хакон с удовольствием присоединился бы к нам, а вот Вульнот… – Эрл умолк и пожал плечами. – Кажется, он – единственный из нас шестерых, у кого в жилах нет ни капли крови Годвина, – сказал Гарольд. – Но пусть его: он ничем нам не поможет. – Оглянувшись, эрл удостоверился – их никто не слышит. – Ты ожидал, что герцог Вильгельм сделает мне подобное предложение?

– Нет, – немного подумав, признался Эдгар. – Тем не менее так часто поступают. Но что у него на уме, милорд?

– Если бы я знал, что у Вильгельма на уме, то у меня не было бы нужды бояться его, – легкомысленно отозвался Гарольд.

Эдгар недоуменно нахмурился.

– Вы ведь не боитесь его, милорд, – сказал он.

– В самом деле? – Эрл негромко рассмеялся. – Что ж, может быть, ты и прав. Полагаю, он хочет посмотреть на меня в сражении, чтобы понять, каков из меня военачальник. – Гарольд выразительно приподнял бровь. – А поскольку я желаю узнать то же самое о нем – согласился сразиться на его стороне. Таким образом, мы заключили взаимовыгодное соглашение.

– А вы не думаете… – Эдгар запнулся, подбирая слова, – не подозреваете ли его в том, что он желает вам смерти в бою?

– Нет. – Гарольд задумался. – Нет, не думаю. – Его стремительная, летящая улыбка вспыхнула и погасла. – А если Вильгельм питает подобные надежды, то его ждет разочарование. Я не намерен погибать на этой войне.

Эльфрида, узнав о предстоящей экспедиции, встревожилась до крайности, когда же Эдгар принялся потешаться над ее страхами, кинулась искать утешения у Рауля, будучи уверенной, что больше не увидит их живыми.

– Но, сердце мое, я уже побывал на многих войнах и вышел из них целым и невредимым, – рассудительно заметил молодой человек. – Эта кампания будет недолгой, и мы вернемся раньше, чем ты успеешь соскучиться.

Этого она не могла допустить ни при каких обстоятельствах. Спрятав лицо на груди Рауля, Эльфрида сдавленным голосом сообщила возлюбленному, что начинает скучать по нему в ту же секунду, как расстается с ним. На это мог быть только один ответ, и молодой человек дал его. Но девушка еще не покончила со своими страхами. Подняв на Рауля встревоженные глаза, она умоляла его беречься более обыкновенного, поскольку ему предстояло сразиться с ужасными людьми, рожденными исключительно для войны.