– Друг моего брата может рассчитывать и на мою дружбу, мессир.

Рауль, протянув руку, пожал ее ладошку. Эдгар с удивлением отметил, что длинные смуглые пальцы рыцаря подрагивают. Вот они со священным трепетом сомкнулись вокруг нежной ладошки Эльфриды.

– Миледи, добро пожаловать, – запинаясь, словно неуклюжий и нескладный мальчишка, пробормотал Рауль.

Глава 3

В Руане Матильда приняла обеих дам с полагающимися почестями, при этом, правда, с явным неодобрением поглядывая на Гундред, высокомерную и властную особу. Герцогиня отлично разбиралась в представительницах слабого пола и потому почти моментально повела себя с Гундред с любезной снисходительностью, призванной показать самоуверенной даме всю глубину пропасти, лежащей между сестрой эрла Гарольда и герцогиней Нормандии.

Но Гундред сдаваться не собиралась; она небрежно упомянула имя своей сестры – королевы Эдгиты. Матильда, выразительно приподняв аккуратные брови, негромко заметила:

– Ах, бедняжка, она так и не смогла подарить своему супругу наследника!

Гундред выразила раздражение, впрочем, вполне понятное и простительное.

– Быть может, вина за это лежит на короле, мадам, – без обиняков заявила она.

Баюкая на руках своего последнего по счету малыша, все еще закутанного в пеленки, Матильда улыбнулась. Улыбка ее могла означать что угодно – вежливый интерес или не менее вежливый скептицизм, но Гундред почла за благо перевести разговор на другую, более безопасную тему.

В отношениях с Эльфридой герцогине не пришлось прибегать к убийственной учтивости. Эльфрида упала на колени, едва завидев милорда Вильгельма, рыжеволосого четырехлетнего малыша, и протянула к нему руки. Способа вернее покорить сердце Матильды не существовало; она даже простила Эльфриде ее длинные золотистые косы, по сравнению с которыми ее собственные локоны выглядели блеклыми.

– А вы, оказывается, любите детей, милочка, да? – заметила Матильда.

– Очень сильно, мадам! – сказала Эльфрида, застенчиво глядя на нее снизу вверх.

– Вижу, мы с вами замечательно поладим, – пообещала ей Матильда.

Так как она была женщиной умной и проницательной, ей не понадобилось много времени, чтобы понять, как обстоят дела у Эльфриды и Рауля де Харкорта. Герцогиня неоднократно строила планы насчет женитьбы Рауля, но он столь ловко избегал расставленные Матильдой ловушки, что она на некоторое время перестала подыскивать ему подходящую невесту. И сейчас, наметанным глазом разглядев явные признаки чувства, зародившегося у него к саксонской девушке, откровенно не знала, радоваться ей или печалиться. Обиняками Матильда разузнала у баронессы Гундред, каково было приданое Эльфриды: оно оказалось вполне пристойным, но, на предусмотрительный взгляд герцогини, все-таки недостаточно большим, чтобы без забот выдать ее замуж за любимца Вильгельма. Она упомянула об этом в разговоре с супругом; тот удивленно воззрился на нее; сам он ничего не заметил. Когда же Матильда уверила его, что Хранитель наконец-то сподобился найти себе иной объект заботы помимо герцога, он лишь рассмеялся и, похоже, испытал явное удовольствие при мысли о том, что Рауль пал жертвой женских чар. Вопрос о приданом ничуть его не обеспокоил.

– Ее замужество – в руках эрла Гарольда, – сказала Матильда. – Но согласится ли он выдать ее за нормандца?

– Прежде чем все закончится, замужество Эльфриды окажется в моей власти, – ответил герцог. – Если Рауль пожелает жениться на девушке, я дам за ней превосходное приданое, обещаю тебе, моя расчетливая супруга.

Встретив в очередной раз Эльфриду, герцог удостоил девушку некоторого внимания. Она заметила, что он пристально рассматривает ее, и ответила ему прямым взглядом, который пришелся Вильгельму по душе. Герцогине он заявил, что Эльфрида показалась ему не робкого десятка, и при первой же возможности заговорил с нею. Герцог, когда ему того хотелось, не внушал страх всем и каждому; Эльфрида же, до сих пор считавшая его ужасным и грозным властителем, обнаружила, что он умеет быть и веселым собеседником, а впоследствии даже призналась брату: еще не встречала людей более добрых и обходительных, чем герцог и герцогиня Нормандские.

Эдгар сначала удивился, а потом и встревожился. В глубине души он надеялся, что Эльфрида выйдет замуж за Рауля, потому что любил их обоих, и вскоре понял, как Рауль относится к его сестре. Но, когда она принялась восхищаться герцогом Вильгельмом, он был шокирован, потому что в его представлении ни один человек, сохраняющий верность эрлу Гарольду, не может питать привязанности к Вильгельму.

Что до самого эрла Гарольда, то он вращался в нормандском обществе с присущей ему легкостью и непринужденностью. Он любил соколиную охоту и травлю дичи с собаками, обладал тонким чувством юмора, мастерски ездил верхом и управлялся с гончими, и потому не было ничего удивительного в том, что он сразу же пришелся по душе баронам. Гарольд выглядел гордо и надменно; с первого взгляда было видно, что он привык повелевать, но при этом никогда не ставил себя выше тех, с кем водил компанию, посему легко заводил друзей, где бы ему ни случилось оказаться. Всю свою жизнь Гарольд оставался в первую очередь мужчиной, которого любили другие представители сильного пола, но при этом обладал репутацией записного ухажера. Говорили, что у него было множество любовниц; Эльфрик даже называл имя одной дамы, настолько красивой, что она заслужила прозвище Лебединая Шейка, тоже павшей жертвой его обаяния. Несомненно, сейчас она изнывала от тоски и страсти в Англии, ожидая возвращения своего несравненного возлюбленного, тогда как сам он отдыхал в Руане, воспламеняя сердца нормандских прелестниц одним лишь небрежным взглядом или внезапной улыбкой. Женщин тянуло к нему с такой силой, словно они были мотыльками, а он – ярким светом, на который они слетались, трепеща крылышками. Дай он себе труд – с легкостью мог бы покорить не менее дюжины сердец, но Гарольд старательно сохранял нейтралитет, не поддаваясь на падкую лесть, избегая ловушек, и лишь у одной дамы была причина полагать, будто он угодил в ее сети. Ею оказалась не кто иная, как сама герцогиня.

Глядя на супругу своего сюзерена, Рауль начал задаваться щекотливыми вопросами, а потом и терзаться подозрениями. Матильда не жалела сил, чтобы привлечь к себе эрла; будучи старше его, она тем не менее все еще сохраняла тот таинственный магнетизм, с помощью которого когда-то покорила и до сих пор удерживала герцога. И вот теперь обратила взор своих колдовских глаз на Гарольда и принялась плести новые чары. Рауль видел все это, и лоб его прочертили морщины озабоченности. Он слишком хорошо знал герцогиню, чтобы подозревать, будто в ее сердце найдется место для кого-нибудь еще, кроме своего супруга и повелителя, а также красавцев-сыновей. Рауль присмотрелся внимательнее; в ее глазах не было любви, зато в них таилась опасность, равной которой он не видел с тех самых пор, как она планировала крах и низвержение Вильгельма.

Однажды вечером, незадолго до ужина, молодой человек был на галерее, глядя вниз, в залу, где небольшими группками собрались придворные. Эрл Гарольд стоял рядом с креслом герцогини, и со стороны казалось, будто они о чем-то мило болтают. Рауль застыл в неподвижности, нахмурившись и напряженно размышляя. Услышав за спиной шаги, он обернулся и увидел, что к нему подошел герцог.

Остановившись рядом, Вильгельм взглянул вниз, в залу, а потом заговорил, не сводя глаз с группы людей, собравшихся вокруг кресла Матильды.

– Ну, что ты об этом думаешь, Рауль? Что за человек этот Гарольд?

– Он из тех, кто не спешит выставлять свои чувства и мысли напоказ, – не раздумывая, тут же ответил Рауль. – Человек большого мужества и таких же больших желаний.

– Думаю, я его раскусил, – заметил Вильгельм. – Он далеко не тот простак, каким хочет казаться; лидер – наверняка, правитель – возможно. Но ему до сих пор не попадался достойный противник.

Герцог смотрел, как Матильда улыбается эрлу; он не терпел соперников; к тому, что принадлежало только ему, не смел более прикасаться ни один мужчина; но сейчас Вильгельма, похоже, ничуть не смущало поведение супруги.

Рауль заметил удовлетворение у него в глазах и понял все.

– Когда эрл отплывает в Англию, монсеньор? – спросил молодой человек, и в голосе его прозвучала несвойственная ему строгость.

По губам Вильгельма скользнула холодная улыбка.

– Неужели я похож на человека, который с легкостью позволит Гарольду проскользнуть у него меж пальцев? – вопросом на вопрос ответил герцог. – Наконец-то он оказался у меня в руках; я не отпущу его, пока не заплатит нужную мне цену за свою свободу.

– Он вверил себя вашему милосердию! – с горячностью вскричал Рауль. – Он поверил вашему слову!

– Друг мой, человек, который вынашивает такие амбиции, какие таятся в груди Гарольда, не склонен верить кому бы то ни было, – отозвался Вильгельм.

Рауль ошеломленно уставился на герцога; на лбу молодого человека собрались морщинки, а лицо помрачнело.

– Монсеньор, когда вы отправили посланников, чтобы освободить Гарольда из Понтье, Эдгар умолял меня убедить его в том, что эрла не предадут во второй раз. А теперь вы заставляете меня поверить в то, будто у него были причины задать мне подобный вопрос! – Рауль заметил, как уголки губ Вильгельма дрогнули в улыбке, и, накрыв рукой запястье герцога, машинально сжал его. – Вильгельм, мой сеньор, я был вашим слугой все эти годы, слепо следуя за вами повсюду и твердо веря в то, что вы не приведете меня к бесчестью. Но теперь вижу, как вы меняетесь на глазах, становитесь жестоким из-за своих чрезмерных амбиций и забываете обо всем, помимо короны. Грозный лорд, если вы намерены причинить зло Гарольду, поверившему в ваше рыцарское благородство, возьмите мой меч и преломите его на колене, поскольку вы перестали быть для меня господином, как и для любого мужчины, кто живет по заветам и обетам рыцарства.