– Бакари собирался известить тебя, что твоя невеста уже здесь, но я решил, что сам передам тебе эту новость, поскольку мне необходимо поговорить с тобой.

Радость переполняла Филиппа. Невеста уже здесь! Это значит, что меньше чем через час она станет его женой. Будущее простиралось перед ним, как залитое солнцем, сверкающее море.

– Я рад, что ты пришел, отец.

Он мечтал наладить отношения с отцом перед свадьбой и прожить в мире с ним то недолгое время, которое им отпущено.

– Присядем? – Филипп кивнул на кресла, стоявшие перед камином.

– Я предпочитаю стоять.

– Хорошо. Я рад, что ты так бодро себя чувствуешь. Надо сказать, ты и выглядишь прекрасно. Если бы не повязка на руке, ты производил бы впечатление совершенно здорового человека.

Лицо и шея отца медленно покрылись краской.

– Гм-м, да. Как раз об этом я и хотел поговорить. – Герцог откашлялся. – По правде говоря, так оно и есть.

– То есть?

– Я совершенно здоров.

– Откуда тебе это известно?

– Так утверждает доктор Гиббинс.

Филиппу потребовалось несколько секунд, чтобы осмыслить эту новость. Потом его лицо расплылось в счастливой улыбке. Он сделал шаг к отцу и обнял его за плечи:

– Какая чудесная новость, отец! И как доктор Гиббинс объясняет это неожиданное выздоровление?

– Не потребовалось никакого выздоровления, Филипп. Я никогда не болел.

Руки Филиппа медленно опустились. Он стоял, молча глядя на отца и пытаясь справиться с потоком эмоций, обуревавших его.

– Ты солгал, потому что боялся, что я не сдержу своего слова? – Филипп не скрывал горечи.

– Я солгал, потому что хотел, чтобы ты сдержал свое слово, пока я еще жив, – возразил отец. – Я хотел, чтобы ты вернулся домой, и считал, что десять лет за границей – более чем достаточный срок. Я хотел этого еще три года назад, но тогда ты отказался приехать, несмотря на организованную мной свадьбу.

– Поэтому на сей раз ты решил объявить себя умирающим.

? Да.

В голосе отца Филипп не услышал никакого раскаяния, а его решительно поднятый подбородок говорил об уверенности в своей правоте.

– Неужели ты не понимаешь, отец, как жестоко это было по отношению не только ко мне, но и к Кэтрин. Она старалась держать себя в руках, но твоя неминуемая смерть была для нее страшным ударом.

– Я уже извинился перед Кэтрин сегодня утром. Она, конечно, задала мне хорошую головомойку, но в конце концов мы помирились. Она не одобряет моих действий, но понимает их мотивы. Я не верил, что ты вернешься домой, если в этом не будет необходимости. По правде говоря, я не был уверен, что ты вернешься, даже узнав о моей предполагаемой смерти.

– Такая вера в сына не может не восхищать, отец. Но как же тебе удавалось выглядеть таким больным?

– Я стал очень мало есть.

– А нездоровый цвет лица?

– Обычная белая пудра. – Не дав заговорить Филиппу, который уже открыл рот, герцог поспешно продолжал: – Ты, несомненно, имеешь право сердиться на меня, но я хочу, чтобы ты понял, что, хотя мои поступки были не особенно благородными, этого нельзя сказать о моих намерениях. Я, слава Богу, пока не жалуюсь на здоровье, но многих моих ровесников уже нет на свете. Я знал, что должен наладить наши отношения, пока у меня еще есть время, а ты никак не хотел возвращаться. Признайся, ты приехал бы, если бы я не солгал?

– Скорее всего нет, – признался Филипп, опустив голову.

– Я так и думал. Надеюсь, ты простишь мне этот обман, но у меня не было выхода. Я сожалею, что мне пришлось прибегнуть к нему. Я скучал без тебя, Филипп. Когда-то мы были очень близки...

Воспоминания о том, как они гуляли по лугам в Рейвенсли-Манор, о том, как проводили целые дни в библиотеке, а вечера – над шахматной доской, нахлынули на Филиппа и принесли с собой грусть и сожаление.

– Да, – ему было трудно говорить из-за переполнявших его чувств, – до того, как я не сдержал своего слова. До того, как я подвел тебя. И маму.

У герцога задрожал подбородок:

– Я должен был сказать тебе это много лет назад, Филипп, но даже и сейчас мне трудно найти слова... – Он глубоко вздохнул. – В тот день, когда твоя мать попала под дождь и заболела, я оказал нам обоим очень плохую услугу. Я был зол, но не на тебя, а на судьбу, которая отнимала ее у меня. Она так долго болела, и мы все знали, что ее конец близок. В тот день я сказал тебе жестокие слова. Несправедливые слова, которые глубоко обидели тебя, а я этого не хотел. Эти слова, однажды сказанные, стали между нами как стена, и я не знал, как разрушить ее. Я надеялся, что, когда ты повзрослеешь, мы сможем преодолеть ее вместе. Ты стал настоящим мужчиной, сын. Я давно должен был просить у тебя прощения. Но я не сделал этого и могу только надеяться, что сейчас еще не слишком поздно. Прости меня!

Отец протянул руку. В этом жесте были и сожаление, и уважение, и надежда на дружбу. Чувствуя, словно огромную тяжесть сняли с его плеч, Филипп ответил на рукопожатие, а через секунду он уже крепко обнимал отца. Потом, отступив друг от друга, они одновременно достали из карманов белоснежные носовые платки.

– Черт возьми, Филипп, – сказал герцог, промокая глаза, – сколько же здесь пыли! Тебе просто необходимо нанять побольше слуг. Тем более теперь, раз ты женишься. – Он засунул платок в карман. – Ты, кажется, тоже о чем-то хотел поговорить со мной?

– Да. Вообще-то я хотел поблагодарить тебя. Ведь именно с твоего желания найти мне невесту все и началось. А в результате через несколько минут Мередит станет моей женой.

Герцог поднял брови:

– Принимаю твою благодарность. Значит ли это, что ты прощаешь мой обман, из-за которого тебе пришлось вернуться?

– Вероятно, да. Потому что, если бы я не вернулся, я никогда не встретил бы Мередит. Выходит, я должен благодарить тебя и за обман.

– Что касается мисс Чилтон-Гриздейл, Филипп... Хотя, конечно, она нам неровня, она мне нравится. И Кэтрин уверяет, что из твоей жены получится прекрасная виконтесса.

– Так и будет, отец. Даю тебе слово.

– Что ж, этого мне вполне достаточно!

Стоя рядом с Эндрю, Филипп увидел, как в комнату входит Мередит. Она была в изысканном простом светло-голубом муслиновом платье, которое эффектно подчеркивало ее необычайные глаза и восхитительный цвет лица. Черные волосы, уложенные в высокую греческую прическу, были перевиты жемчужными нитями – свадебный подарок Филиппа. Их взгляды встретились, и лицо Мередит просияло от любви и счастья.

Она медленно приближалась к нему под руку с Альбертом, который светился от гордости за свою «мисс Мэри». Его свадьба с Шарлоттой должна была состояться через месяц.

Подведя Мередит к жениху, Альберт отвесил торжественный поклон, и Филипп ответил ему тем же.

– Ты прекрасна, – прошептал он, глядя на свою невесту блестящими глазами.

– Спасибо, ты тоже, – шепотом ответила она и прибавила: – Твой отец рассказал мне о вашем разговоре.

– Настоящий мошенник, да?

Викарий откашлялся и строго взглянул на них.

– Да, – улыбнулась Мередит, не обращая на священника никакого внимания. – Я искренне его поблагодарила.

– И я, – улыбнулся ей в ответ Филипп.

– По-моему, викарий уже начинает нервничать, – тихо пробормотал Эндрю. – Он хмурится, как грозовая туча. Вы прелестно выглядите, мисс Чилтон-Гриздейл, – добавил он, обращаясь к Мередит.

– Спасибо, мистер Стентон. Вы тоже. Вы выглядите настолько хорошо, что, несомненно, скоро сами будете стоять перед алтарем. Обещаю заняться этим.

Эндрю свирепо посмотрел на Филиппа, но тот только пожал плечами:

– Она же сваха, ты сам знаешь. Он опять повернулся к Мередит:

– Ты кажешься совершенно счастливой.

– Счастливой? Я бы предпочла назвать это абсолютным, несомненным и неприличным блаженством.

Филипп засмеялся, заслужив еще один строгий взгляд викария:

– На этот раз, дорогая Мередит, я полностью согласен с тобой.