— Аристократ… очень прискорбно… — с трудом вымолвил Рис и умолк, чтобы еще больше не травмировать друга. — Но этот человек по рождению простолюдин, вне зависимости от того, что говорит закон. Все его окружение имеет право знать, что он лишь выдает себя за аристократа, каковым не является. Открыв правду, ты не только защитишь себя от шантажа, но и поступишь честно. Этот человек должен представлять себе последствия…

— Он друг, — прервал его Саймон.

— Кто-то, кого мы знаем? Боже мой!

— Нет, Рис, это не просто наш знакомый… — Похоже, Саймон боролся с собой. Руки у него дрожали, лицо приобрело зеленоватый оттенок. — Ты мой брат.

— Что? — прошептал Рис.

— Ты слышал меня. Ты мой брат.

Все рассуждения вылетели у Риса из головы, пока он пристально смотрел на друга.

— Это не смешно, Биллингем, — наконец с опасным спокойствием произнес он. — Не понимаю, зачем ты отнимаешь у меня время подобным вздором. Твоя маленькая шутка зашла слишком далеко.

Вскочив с кресла, Рис направился к двери, но успел сделать лишь несколько шагов.

— Черт возьми, Уэверли, ты знаешь меня почти двадцать лет. Неужели я стал бы лгать тебе насчет этого? Или шутить над тем, что является величайшей болью моей жизни и станет, я знаю, величайшей болью для тебя?

Рис замер. Если б Саймон не верил, что говорит правду, то не пришел бы сюда.

Он медленно повернулся к другу, который стоял, умоляюще подняв руки.

— Значит, ты введен в заблуждение, мой друг. Потому что я никоим образом не могу быть твоим братом, разве что по духу. Если кто-то утверждает обратное, тогда над тобой жестоко подшутили. Возможно, это устроил шантажист, или…

Но Саймон достал из кармана пачку бумаг и дрожащей рукой протянул ему.

— Рис, у меня есть неопровержимые доказательства, что ты мой брат. Один из внебрачных сыновей моего отца.

Саймон терпеливо ждал, когда друг возьмет бумаги, однако Рис медлил, словно боялся обжечь руки.

— Это неприемлемо, Биллингем. Предполагать такое о моей матери и твоем отце… Не будь ты моим лучшим другом, я бы немедленно вызвал тебя на дуэль.

— Я понимаю, это трудно принять. — Саймон со вздохом опустил руку. — Узнав правду, я долго колебался, говорить ли тебе об этом. Но при угрозе шантажиста это все равно может стать известным. Я подумал, что ты должен знать правду, чтобы мы вместе решили, как мне действовать. И еще я подумал, что ты захочешь узнать, кто ты, от друга, а не от какого-то шантажиста, требующего плату за молчание.

Рис схватил друга за ворот. Но Саймон, хотя был крупнее, не оказал сопротивления, даже когда тот встряхнул его.

— Заткнись, слышишь меня? Закрой свой лживый рот! Я знаю, кто я такой. Я Рис Карлайл, герцог Уэверли, сын одного из самых влиятельных людей империи. Я знаю, кто я.

Медленно отведя руки друга, Саймон оттолкнул его, затем поправил воротник и сделал шаг назад.

— Тебе нужно время, чтобы принять это. А пока знай, что я выясняю, кто такой шантажист и как с ним справиться. Об этом не беспокойся. — Не получив ответа, Саймон вздохнул. — Оставляю тебе бумаги. Просмотри, когда будет желание, убедись, что я не ошибся, а затем приходи ко мне, и поговорим. Хоть днем, хоть ночью. — Он аккуратно положил бумаги на ближайший стол. — Я ухожу. Но, Рис? — Тот молча взглянул на него. — Я знаю, ты никогда бы не спросил об этом, как и я. Однако я счастлив, что ты мой брат. И, что бы ни случилось, всегда им будешь.

Рис пристально смотрел на единственного человека, которого действительно считал другом. Именно в этот момент, даже не видя так называемые доказательства, он понял, что Саймон говорит правду. Он вспомнил, как прежний герцог Биллингем уклонялся от встреч с ним, избегал разговоров, хотя постоянно наблюдал за ним…

— Уходи, — тихо сказал он.

Саймон чуть наклонил голову и оставил друга наедине со связкой бумаг на столе, которые выглядели такими невинными. Они манили, и хотя Рис знал, что это пение сирены, не предвещавшее ничего хорошего, он не мог их игнорировать. Он должен посмотреть, должен увидеть.

Медленно подойдя к столу, Рис дернул шнурок, связывающий пачку бумаг. Внутри он увидел переписку матери с герцогом Биллингемом, гроссбух солиситора и неожиданную, совершенно излишнюю выплату от герцога матери вскоре после его рождения.

Чем дольше Рис читал, тем больше мрачнел. И с каждым словом все больше терял себя. Он уже не Рис Карлайл. Хотя закон продолжает считать его герцогом Уэверли, в глубине души он не будет им.

Тогда кто он? Вопрос беспокоил его, эхом отдавался в голове, пока ему не захотелось кричать. И он сделал единственное, что мог: потребовал своего коня и ускакал.


Когда служанка открыла дверь, Энн Карлайл нахмурилась.

— А это ваша спальня, леди Энн, — сказала ее личная горничная Мальвина, затем тряхнула головой. — То есть ваша светлость.

Проигнорировав ее поправку, Энн шагнула в прелестную комнату голубых и золотых тонов, которые она любила. При других обстоятельствах ее бы восхитила широкая кровать посреди комнаты, задрапированная прозрачной тканью, говорящей о мечтах и желаниях принцессы. В любой другой день она бы ахала и охала над туалетным столиком с большим зеркалом и аккуратным рядом баночек, флаконов, щеток. Но только не сегодня.

Потому что она провела всего одну ночь в своем новом доме, прежде чем они с Рисом отправились в свадебное путешествие. И это была ее первая брачная ночь, однако не здесь, а в спальне Риса. И она думала, что именно та комната станет ее, когда она займет свое постоянное место здесь.

Однако Мальвина привела ее не в спальню мужа, которая находилась дальше по коридору.

Энн подошла к окну, из которого открывался прелестный вид на сад позади дома и прекрасно ухоженный двор. Но она не хотела ни вида, ни собственной комнаты. Она хотела Риса. Хотела быть настоящей женой, брака по любви, несмотря на то что ее желание выглядело глупым и романтичным для современного общества. Так что вся красота перед ней потускнела.

— Ты уверена, что не ошиблась? — тихо спросила Энн, избегая взгляда горничной, пока обходила комнату. — Эта комната будет моей спальней?

Мальвина кивнула:

— Да, ваша светлость. Мы со дня свадьбы распаковываем ваши вещи, указания его светлости были вполне определенными. Вам тут не нравится?

Энн вздохнула и повернулась к служанке, изобразив свою обычную веселую улыбку.

— Конечно, нравится. Все прекрасно. Ты отлично поработала, как и всегда, моя дорогая Мальвина.

Покраснев от удовольствия, служанка подошла к сундуку, который принес слуга, и начала быстро распаковывать доставленные после свадебного путешествия вещи хозяйки. За работой она не переставала болтать, расхваливая их новый дом. Обычно Энн слушала бы ее болтовню, потому что у Мальвины всегда имелись какие-нибудь пикантные новости, а сегодня она молча села за туалетный столик и рассеянно стала смотреть на свое отражение в зеркале.

— Вы чем-то обеспокоены, ваша светлость? — наконец спросила горничная.

Вздрогнув, Энн искоса взглянула на девушку. Та обслуживала ее почти десять лет, с тех пор как они были еще маленькими девочками. А после смерти матери Энн видела в ней подругу, чего всегда не одобрял Рис, считая, что каждый должен знать свое место.

— Разве это настолько заметно, Мэлли? — засмеялась Энн, вернувшись к прозвищу, которое дала ей много лет назад.

— Лишь тому, кто хорошо вас знает, — ответила Мальвина. — Думаю, вы беспокоитесь насчет комнаты.

Энн замерла. Только служанка знала ее тайну, и они редко об этом разговаривали. Она медленно кивнула.

— Я не предполагала, что все будет именно так. Я надеялась…

— Что после свадебного путешествия муж отбросит свою напыщенность и в конце концов признается вам в любви? — спросила Мальвина.

В большинстве семей за дерзость подобного рода полагалось наказание, но Мальвина просто выразила словами чувства хозяйки. Если кого и следовало наказывать на подобное безрассудство, так это саму Энн.

— Во время путешествия он был очень добр ко мне. Очень ласков и предупредителен, когда мы… — Энн умолкла.

После смерти ее матери отец позаботился, чтобы она знала все, что требуется знать хорошей герцогине. Вереница женщин много лет обучала ее этим азам. Но к тому, что происходит между мужчиной и женщиной, они ее не подготовили. Без матери, которая могла бы ей все объяснить, эта часть супружеской жизни осталась для Энн малоизвестной, хотя она получала удовольствие от близости с мужем. Однако сейчас она была не готова разговаривать на эту тему.

— Я считаю, он был нежен со мной, что не входит в его обязанности. Ведь я принадлежу ему. Он мог быть грубым или черствым, если мои чувства ему безразличны, — сказала Энн и покраснела. — Видимо, я по глупости надеялась, что между нами появится нечто большее.

Мальвина пожала плечами.

— Леди Энн… ваша светлость…

— Оставь свои поправки. Когда мы одни, можешь называть меня по-прежнему.

— Леди Энн, вы имеете дело с холодным, бесчувственным человеком. Вы давно это знаете, но почему-то верите, что у него есть сердце. И если даже вы правы, то не сумеете пробиться к нему за неделю брака. Могут потребоваться годы, чтобы проломить брешь в этом фасаде и увидеть внутри человека.

Да, Рис Карлайл имел репутацию сухого, безучастного человека, одержимого защитой святости ранга. Все это знали, многие пострадали от этого. Тем не менее во время их многолетней помолвки Энн порой видела в нем проблески человечности, которые пробудили ее чувство к нему. Однако Энн была не столь наивной, чтобы не понимать всю сложность ее задачи: Рис должен увидеть в ней не только безупречную герцогиню, а любовь своей жизни.

— Ты права, Мэлли. Но к счастью, у меня впереди наша жизнь, чтобы изменить его отношение.