— Я понимаю, как ты расстроен, — тихо сказал Рис. — Я очень сожалею.

Саймон засмеялся:

— Это касается нас обоих, мой друг. Нашего отца почитали за его добродетели. Но чем больше я узнавал, тем больше понимал, что их не было у него вообще. А теперь его ложь и вероломство падают на наши головы, его детей.

Рис кивнул, и они замолчали, думая о последствиях.

— В любом случае Уоррен может быть замешан в шантаже, — продолжал Саймон. — Копнув глубже, я обнаружил, что он знал стряпчего, который имел документы на твой счет. Уоррен нашел его, когда умер прежний стряпчий, но потом выяснилось, что новый человек не был родственником умершего. Все это был обман с целью получить доступ к бумагам, хранившимся в конторе, и не только к тем, что касались нашего отца.

— Проклятие. — Рис подошел к окну и провел рукой по лицу. — Похоже, этот человек действительно подлец. Но зачем он дал нам столько времени, прежде чем приступить к шантажу?

— Несколько лет назад Уоррена обвинили в причастности к какой-то интриге. Ходили слухи, что он был предателем. Ему грозил арест, и он бежал из страны. Но месяц спустя записи отца показали, что он стал посылать большие суммы на анонимный счет на континенте. Возможно, тогда Уоррен начал его шантажировать. Но, услышав, что старый герцог умер и его сын пришел к стряпчему, который держал в руках…

— Он посчитал, что может получить больше с двух живых герцогов, чем с одного мертвого, — сказал Рис, повернувшись к Саймону. — Поэтому он рискнул явиться сюда и встретиться с нами.

Саймон мрачно кивнул.

— А для этого ему требовалось время. Отчасти это игра кошки с мышью, чтобы мы созрели и приняли все его условия, когда он приедет. Отчасти это может быть связано с трудностями нелегального возвращения в страну, где он разыскивается как преступник.

— Но это дела не меняет. Если Уоррен шантажист и явится, чтобы требовать плату за молчание, у нас остается все тот же выбор. Мы или можем заплатить ему и жить под угрозой разоблачения, пока его требования постоянно будут расти… или можно позволить тайне раскрыться по нашему собственному усмотрению.

Наступило молчание. Саймон вернулся в кресло за письменным столом и пристально взглянул на него.

— Значит, ты можешь сам раскрыть тайну?

Хотя вопрос был задан спокойным тоном, в глазах друга Рис увидел беспокойство и внезапно понял. Он все время размышлял о своей жизни и семье, ни разу не вспомнив о Саймоне и его семье.

— Последствия для тебя… — начал он.

— Ты лишь сейчас подумал о них, да?

Рис потер глаза.

— Похоже, я такой же эгоист, каким был мой настоящий отец.

— Ты не прав. Наш отец прекрасно знал, как глубоко оскорбляет других людей, но его это не трогало. Возможно, он даже получал удовольствие, зная, что может делать это безнаказанно. Рис, каким бы ты ни был, я знаю, что ты никогда бы не оскорбил меня умышленно. И ты не был таким жестоким.

Несмотря на уверенность друга, Рис уже не мог поручиться, что знает себя.

— Если ты считаешь, что правду нужно скрыть…

— Я не говорил, что правду нужно скрывать, — прервал его Саймон.

— Но ведь это запятнает имя твоей семьи так же, как и моей.

Саймон пожал плечами, однако Рис не видел в его жесте безразличия.

— Отец сделал много такого, за что мне когда-нибудь придется отвечать, но сейчас я не хочу это обсуждать. И я не против того, чтобы открыть правду о нем, если это облегчит твою боль. Но я считаю, что не следует торопиться, Рис. Мы пока не уверены, что шантажист именно Уоррен. Мы должны получить всю информацию, прежде чем решить, что нам делать.

— Конечно, ты прав. И я ценю твою готовность пожертвовать собой ради меня. Хотя не уверен, что заслуживаю этого.

Саймон встал и медленно обошел письменный стол.

— Рис, ты всегда был моим братом, хотя до последнего времени я даже не мог предположить, что мы родственники по крови.

— Благодарю тебя за это. — Рис в очередной раз был поражен добротой своего друга. — И за то, что находишься рядом, даже когда я в трудном положении.

Саймон с улыбкой хлопнул его по плечу.

— Знаешь, я думаю, Энн сделает то же самое.

Рису не понравилось, что они снова вернулись к его жене. Он не мог надеяться на будущее с ней.

— Я знаю, — тихо сказал он. — И поэтому должен оставить ее.


Энн сидела на удобном диване перед камином, Лиллиан — в кресле слева от нее. Обе молчали. Тишину нарушали лишь треск огня да громкое тиканье часов, отсчитывающих секунды. Лиллиан вдруг поднялась.

— Виски?

— Боже мой, да!

Лиллиан засмеялась, и все напряжение между ними внезапно исчезло. Энн с искренней улыбкой взяла предложенный бокал и пристально взглянула на подругу:

— Могу я спросить вас?

Сделав глоток, Лиллиан кивнула.

— Со временем, я надеюсь, мы станем так же близки, как и наши мужья. Я всегда считала, что настоящие друзья могут говорить друг с другом обо всем.

Энн согрела мысль, что когда-нибудь они с Лиллиан станут близки, как сестры. Но может ли это случиться? Если они с Рисом расстанутся, то Саймон и Лиллиан сохранят дружбу с ним, а не с ней. Это неизбежно. Энн сделала большой глоток.

— Вы знаете… правду, которая мучит Риса, не так ли?

Лиллиан поперхнулась виски. Кашляя, она достала носовой платок и, пока вытирала губы, успела прийти в себя.

— Не ожидала, что вы будете столь непосредственной, — сказала она, хотя в ее взгляде Энн заметила не беспокойство, а уважение.

— Я могу быть непосредственной, когда это оправдано сложившимся положением, — ответила Энн, ставя бокал. — А с такими ужасными обстоятельствами я никогда еще не сталкивалась. И если я не задам терзающие меня вопросы, потом я наверняка пожалею об этом.

Лиллиан кивнула:

— Мне слишком хорошо знакомо чувство сожаления, так что я вас понимаю.

Энн с трудом могла бы представить себе Лиллиан испытывающей подобные чувства.

— Значит, вы мне ответите?

Поколебавшись, Лиллиан снова кивнула.

— Энн, я действительно знаю правду. Но хотя я и уверена, что вы должны ее знать, это не моя обязанность.

Энн со вздохом откинула голову на мягкую спинку дивана. Разумеется, Лиллиан не скажет ей, что случилось. Как и Саймон, она хотела защитить тайну Риса… даже от его жены.

— Простите.

— Вам не за что извиняться, — сказала Энн, допив виски и протягивая ей пустой бокал. — Вы правы. Это обязанность моего мужа, а он решил не говорить мне правду.

Молча наполнив ее бокал, Лиллиан отставила графин.

— Вас раздражает, что я знаю правду, а вы нет?

— Раздражение не то слово, чтобы выразить мои чувства. Я расстроена, поскольку все, кроме меня, знают, что происходит. Но мою жизнь это затрагивает больше всего… особенно если учитывать то, что Рис собирается расторгнуть наш брак.

— Расторгнуть брак? — с ужасом спросила Лиллиан. — Вы шутите?

— Боюсь, это очень серьезно, — покраснела Энн, избегая смотреть на нее.

Уже второй раз она признается в своем унижении, и это становится все труднее. Как она появится в обществе, если Рис действительно бросит ее?

— Он идиот, — сказала Лиллиан, качая головой.

— Спасибо хоть за это.

— Вы сказали ему, что не хотите этого?

— Похоже, мои чувства его не волнуют. — Энн еще сильнее покраснела. — Даже собственные чувства не влияют на его решение. Когда мы были на побережье, я видела, что он меняется. Возможно, я принимала желаемое за действительное, но я уверена, что мы стали намного ближе, чем раньше. Но теперь, когда мы вернулись в Лондон, он уже отдалился от меня, и я не знаю, как его вернуть.

Лиллиан пересела на диван и нежно обняла ее.

— Моя дорогая, мне так жаль. Я понятия не имела, что положение настолько печально. Даже не могу представить вашу боль.

Энн положила голову ей на плечо.

— Конечно, не можете. Саймон любит вас. Если б я даже не знала его так хорошо, если б даже он сам не говорил этого, все ясно и без слов. Когда он произносит ваше имя, внутри у него будто загорается свет. Я завидую вам обоим. Похоже, любовь пришла к вам без труда.

Лиллиан вспыхнула от счастья, но взгляд был серьезным.

— Да, я очень счастлива, но все было не так просто, как вам сейчас кажется, Энн. Иногда я не заслуживала его любви. Я даже пыталась отвергнуть ее, как Рис отвергает вашу.

Энн подняла голову. Она знала, что Лиллиан колебалась, готовясь к свадьбе, но чтобы женщина пыталась избежать союза с человеком, которого явно любила… это было выше ее понимания.

— Но… — продолжала Лиллиан, взяв ее руки, — Саймон боролся за мою любовь, несмотря на то, что я говорила или делала. Он боролся за меня, потому что любил, как вы любите Риса.

— Неужели это настолько очевидно?

— Боюсь, что да, — улыбнулась Лиллиан. — Но только другу.

Энн хотела возразить, но поняла, что не имеет смысла притворяться. Честно говоря, она устала отрицать свои чувства. Устала притворяться ради приличия или спокойствия других.

— Я любила Риса Карлайла с детства. Это чувство просто часть меня, как цвет моих волос или глаз. Не знаю, кем бы я была без этого.

Лиллиан слегка наклонила голову.

— А теперь моя очередь задать неудобный вопрос.

Энн невольно засмеялась:

— Похоже, сегодня день неудобных вопросов. Итак?

— Сегодня Рис был любезен со мной, и я почувствовала начало перемен в нем, о которых вы упоминали. Но… он не всегда был таким. Его репутация хорошо известна, его часто боятся, даже ненавидят. А вы другая, без снобизма. Еще до нашего знакомства я слышала о вашем сострадании, доброте к окружающим. Я должна знать… почему вы любите его?