Ей больше не удалось повидаться с герцогом. За ленчем дворецкий передал ей сообщение, что его светлость приносит свои извинения, но он должен навестить некоторые отдаленные фермы в своем имении. Корнелия сказала сама себе, что он хочет сказать последнее прости Котильону, веря в то, что видит его в последний раз.

Несмотря на всю его любовь к Дезире, видимо, ему тяжело делать это. Котильон значил так много в его жизни, что покинуть его все равно что отрубить часть тела.

Виолетта ждала ее. Пройдя по комнате, Корнелия подошла к горничной, обняла и поцеловала ее. Затем она сняла темные очки и вложила ей в руку.

– Выбрось их, Виолетта. Разбей из вдребезги, зарой в землю и никогда не показывай мне снова. А одежду из моего приданого собери и отдай на благотворительные цели. Она пригодится бедным актрисам. Я хочу отправить все наряды им.

– Ваша светлость! У вас все получилось?

– Получится, Виолетта.

Глаза Корнелии сияли, когда она повернулась к зеркалу.

После некоторых раздумий она переоделась в платье из зеленого шифона, которое было на ней, когда герцог впервые поцеловал ее. Платье облегало фигуру, подчеркивало воздушность и юность девушки. В этот вечер Корнелия могла надеть свои собственные украшения, и она выбрала сверкающее бриллиантовое колье, а в уши вдела длинные серьги, которые Эмили преподнесла ей в качестве свадебного подарка.

– Вы наденете диадему, ваша светлость? – спросила Виолетта.

Корнелия покачала головой.

– Я хотела бы такую прическу, какую ты сделала мне позапрошлой ночью, только я потеряла свои бриллиантовые заколки.

– Есть и другие, ваша светлость. Те, что подобраны в пару к диадеме, – ответила Виолетта. – Вы не знали о них?

Горничная открыла бархатный футляр, увенчанный герцогской короной, и, вынув верхнее отделение, показала Корнелии шесть бриллиантовых заколок, уложенных на дне футляра. Они были крупнее тех, что Корнелия покупала в

Париже, и, когда Виолетта закрепила их в волосах, бриллианты засверкали и заискрились, как звезды в гуще темных волос.

Корнелия была готова. Сердце ее билось учащенно. На щеках горел яркий румянец, возникший на этот раз без помощи румян. Ее темные длинные ресницы были столь же прелестны, как и когда она подкрашивала их, чтобы подчеркнуть огромные зеленовато-золотистые глаза Дезире. Только губы были накрашены той же помадой, что подарила ей Рене в Париже, и когда Корнелия улыбнулась своему отражению, ее губы изогнулись в манящей и женственной улыбке, в которой в то же время было что-то стеснительно-детское.

Наконец Корнелия решилась покинуть спальню, пересекла широкую галерею и остановилась наверху лестницы. Отсюда ей было видно, как первые гости входят через парадную дверь в просторный мраморный холл. Герцог встречал их приветствиями, и в этот момент ему нужно было выйти, чтобы встретить короля и королеву.

Корнелия начала медленно спускаться, опираясь одной рукой на перила. Лишь мягкий шелест юбки сопровождал ее движение, но сердце ее колотилось так, что ей казалось, все, находящиеся в холле, должны слышать его стук. Еще до того, как Корнелия миновала последние шесть ступенек, герцог обернулся к лестнице и увидел ее. Мгновение он смотрел на нее невидящим взглядом, а затем все краски схлынули с его лица, и он шагнул вперед.

– Дезире!

Голос его прервался от волнения.

– Корнелия! Я просто не узнаю тебя!

Эти слова произнесла Лили, которая с плавной грацией приблизилась поцеловать племянницу в приливе лицемерной радости.

– Моя дорогая! Как ты переменилась! Это то, что может сделать Париж? Я изумлена – в самом деле. На секунду мне не поверилось, что это ты.

Корнелия высвободилась из объятий Лили, поцеловав дядю и тетю и пожав руки другим гостям, с которыми была знакома прежде. И только после этого, не обращая внимания на пронзительные восклицания Лили, все еще продолжающей изумляться произошедшими в ее внешности переменами, Корнелия смогла взглянуть на герцога. У него был ошеломленный вид человека, захваченного водоворотом и совершенно беспомощного в его вихре. Глаза их встретились. Корнелия была не способна двигаться, не способна дышать.

– Дрого! Их Величества! – властно прошипела Лили, и герцог послушно, словно автомат, пересек холл и вышел наружу.

Весь вечер пролетел как во сне, в котором все, что она ни сделала бы и ни сказала, казалось нереальным. Корнелия сидела в торце длинного обеденного стола, откуда через горы орхидей и башни золотой посуды ей было видно только макушку герцога.

Она смеялась и болтала, словно не сознавая присутствия короля по правую руку от нее. Она сумела рассмешить его, и он отплатил ей комплиментом, хотя Корнелия не имела представления, о чем они говорили.

Затем был бридж, играла музыка. И, в конце концов, герцогиня Рутландская поднялась и в учтивых выражениях поблагодарила хозяев за то, что время пролетело столь быстро.

После торопливой суеты с плащами и мехами, шляпами и накидками, скрывшими искусно причесанные головки, попрощавшись, гости отбыли.

И тут Корнелию охватил страх, почти паника. Не отваживаясь обернуться, она вернулась в гостиную. Сон закончился, и вернулась реальность. С того момента, как он, бледный и пораженный, произнес ее имя в холле, Корнелия не осмеливалась встретиться с глазами герцога. Но у него было время прийти в себя, время, чтобы осмыслить то, что сделала она.

Корнелия ощутила необычайный холод. В камине горел огонь, и она, трепеща, протянула к нему руки. Простит ли он ее за то, что она выставила его дураком? Любовь, что может выдержать беды и тяжкие утраты, зачастую улетучивается при звуке смеха.

Не возненавидел ли герцог ее за то, что она сделала? Корнелия услыхала, как дверь в дальнем конце гостиной отворилась, и поняла, что не осмелится повернуться, не отважится взглянуть герцогу в лицо. До нее донеслись звуки осторожно приближающихся к ней шагов. Как часто сердце ее прыгало в груди от этих звуков? Теперь оно только трепетало.

Герцог подошел к ней очень близко, но голова ее была наклонена вниз. Она пристально смотрела на огонь, от которого, казалось, не исходило никакого жара.

– Это все правда – или я сошел с ума? – спросил герцог, и Корнелии показалось, что голос его не зол, но серьезен.

– Это правда.

Она нашла в себе силы произнести эти слова, но ей потребовалось приложить физическое усилие, чтобы шевельнуть онемевшими губами.

– Ты – Дезире, и Дезире – это Корнелия.

– Да.

– Как я мог оказаться таким слепцом?

– Видят то, что ожидают увидеть, – повторила Корнелия слова Рене. – Вы ведь не ожидали встретить свою жену у «Максима»?

– Конечно нет.

Воцарилось молчание. Хотя Корнелия не решалась по-прежнему поднять голову, но она знала, что герцог внимательно смотрит на нее, изучая ее лицо и, возможно, пытаясь найти какое-то сходство между двумя женщинами, которые в действительности оказались одной.

– Все дело в этой маскировке, в этих уродующих очках, – наконец произнес он. – Но я все еще не совсем понимаю – ты говорила мне, что ненавидишь меня, и я поверил в это. Но Дезире никогда не проявляла ненависти ко мне.

– Я… говорила, что я… ненавижу вас, – запинаясь, сказала Корнелия, – но… это было… неправдой.

Помолчав, он спросил недоверчиво:

– Ты хочешь сказать, что когда ты вышла замуж за меня, ты была неравнодушна ко мне?

– Я… любила вас, – Корнелия с трудом выдавила эти слова, но герцог расслышал их.

– Боже! Бедное дитя. Я и понятия не имел.

– Нет… я знаю… вы не знали об этом.

– Я, должно быть, сделал тебя очень несчастной.

– Я воображала… что… вы тоже любите меня.

– Какая необычайная жестокость! Слепец! Дурак! Ты простишь меня?

– Я думаю… я… простила вас.

– В таком случае, не взглянешь ли на меня?

Корнелия ощутила, как ее вновь охватывает паника, но не от страха, а от счастья, стремление убежать от какого-то сильного переживания. Настолько сильного, что это было почти невыносимо. Корнелия была не в силах шевельнуться и стояла потупив глаза, чувствуя, как ее заливает волна сладостного и восхитительного смущения, – смущения женщины, капитулирующей перед мужчиной.

– Посмотри на меня!

Слова эти прозвучали властным и категорическим приказом. Когда Корнелия затрепетала, не в силах подчиниться ему, герцог повторил снова:

– Пожалуйста, Дезире, посмотри на меня.

В его голосе прозвучали ночки мольбы, и она не смогла устоять. Корнелия почти вызывающе повернула голову в его сторону и увидела, как в глазах герцога сверкает пламя страсти, сдерживаемое, но такое же властное и могучее, как в ту ночь, когда он сжимал ее в своих объятиях и сделал ее своей.

– Ты никогда в жизни не страдала так, как страдал я, – сказал он. – Временами мне казалось, что я схожу с ума при мысли, что могу потерять тебя.

– Я… должна была увериться.

– Тот человек, которого ты любила… мысли о нем толкали меня к убийству. Я был в состоянии убить его и радоваться делу своих рук!

– Это были… вы.

– Вероятно, это была неплохая идея. Во всяком случае, я теперь знаю, что такое сходить с ума от ревности.

Герцог внезапно улыбнулся.

– Возможно, будет безопаснее, если ты вновь наденешь свои темные очки.

– Нет, никогда! – воскликнула Корнелия. – Я их выбросила.

– О Боже! Все эти длинные дни в Париже! – воскликнул герцог. – Я изнывал от скуки и подсчитывал часы, которые должны проползти прежде, чем я смогу увидеть Дезире. Как же ты смогла разыграть меня так умно?

Корнелия улыбнулась.

– Порой это было нелегко, – сказала она. – Но я тоже с нетерпением ждала… вечер.

– Ты свела меня с ума, – сказал герцог. – Эти ночи, когда ты не позволяла прикоснуться к тебе, не разрешала даже держать тебя за руку. Мои плоть и кровь восставали, когда ты смотрела на меня из-под твоих длинных ресниц, а кожа твоя была такая белая и манящая, а губы такие яркие. Ах, Дезире, мне нечего больше сказать – ты всегда останешься моим заветным желанием – желанием моего сердца. И я знаю, что мы оба нашли то, что искали всю нашу жизнь.