— Но ведь мы здесь с тобой не для замужества, а для того, что выше этого.

Я хотела, чтобы она отказалась от предрассудков, внушающих женщине, что она обязательно должна найти себе мужа. Иешуа вел нас новыми путями. Но мне подумалось, что Рибка не поймет меня. В ее словах я услышала то, что меня испугало. Похоже, Рибка убедила себя в том, что Иешуа поступил с ней так, потому что был неравнодушен к ней, а не из-за того, что искренне хотел помочь ей в беде. Так или иначе, но я не стала рассказывать Иешуа о сомнениях Рибки. Не для того, чтобы скрыть ее неблагодарность и бестактность, но потому только, что опасалась добавить ему лишних волнений, которых без того было слишком много. И действительно, не только измышления и клевета, не только охлаждение и недоверие многих друзей, на нас в довершение ко всему обрушилась лавина больных, жаждущих чудес. Они прибывали десятками и даже сотнями. Как выяснилось, за этим снова стоял Езекия. Следуя своей тактике, он стал повсюду преувеличенно хвалить Иешуа и рассказывать невероятные истории об исцелениях. В результате, нас захлестнуло море страждущих и жаждущих чуда, неудивительно, что многие после покидали нас, не вылечившись и разочаровавшись. Иешуа повсюду видел толпы людей, поджидавших его на каждом повороте дороги, из проповедника истины Иешуа превратился для них в обычного знахаря. Как-то к дому Шимона пришла женщина с двумя маленькими детьми, близнецами, она пришла к Иешуа, чтобы он вылечил детей, но они уже были при смерти. Она никак не могла понять, что никто ей уже больше не поможет, и начала ругать и проклинать Иешуа, как будто бы он хотел убить ее детей.

В конце концов обвинения по поводу Рибки были брошены Иешуа в лицо. К нашему удивлению, Иешуа не стал публично оправдываться. Пожалуй, в первый раз мы видели, что Иешуа не нашел достойного ответа. После чего даже среди двенадцати появились сомневающиеся.

Шимон был в гневе:

— Вы хуже наших врагов, раз позволяете себе усомниться в учителе.

Как ни странно, но Иуда в этот раз поддержал Шимона. Все замолчали, пристыженные.

Однако яд, разлитый Езекией, сделал свое дело, он достиг наших сердец: никто уже не мог сказать точно, в чем он уверен, а в чем он сомневается.

Урия тем временем запретил Рибке приходить к нам. Он не пускал ее даже в коптильню, где она работала. И я теперь не виделась с подругой порой целыми неделями. Мы ждали, что Иешуа сделает что-нибудь и защитит Рибку, но он ничего не предпринимал. Мы спросили, почему он отвернулся от нее, и он ответил, что не хочет причинить ей большего зла.

Шимон сказал:

— Вы не причинили ей зла. Вы спасли ее от жестокости отца.

Но Иешуа возразил на это, что не смог спасти ее, раз пострадала сама Рибка и ее репутация, которую нельзя восстановить.

Затем в течение нескольких дней Иешуа почти не выходил из дома и отсылал назад всех, кто приходил к нему, даже больных. В конце концов ситуация разрешилась, но не со стороны Иешуа, а со стороны Урии и самым безобразным образом. Однажды Урия появился у ворот дома Шимона, потрясая кошельком с деньгами. Очевидно, теми деньгами, которые были заплачены как выкуп за Рибку. Урия бесновался и изрыгал проклятия.

Спустя некоторое время, когда уже собралась значительная толпа, Иешуа вышел к нему. И тут перед всем народом Урия принялся кричать:

— Моя дочь беременна от тебя!

Он швырнул кошелек к ногам Иешуа и ушел.

Мы не верили своим ушам, это было немыслимой клеветой. Но как Урия, человек по природе бесхарактерный и трусливый, мог решиться на такое? В своих обвинениях он зашел так далеко, что, дабы придать им больший вес, решился даже расстаться с деньгами. Уму непостижимо, как можно опуститься до такой беззастенчивой лжи! Правда ведь откроется совсем скоро.

Урия в тот же день ушел из города, не дожидаясь никакого ответа. Но на сей раз Иешуа отправился за ним вслед вместе с несколькими друзьями, намереваясь объясниться и опровергнуть все обвинения. Но когда мы пришли в Мигдаль, Урия уже успел созвать всех своих братьев, и они преградили нам дорогу к его дому. На том дело не кончилось: стоя в воротах своего дома, он выкрикивал проклятии и обвинения, едва мы пытались приблизиться. На его крики сбежалось полгорода. Притом все были настроены против нас. Даже учитель Сапфиас, доселе не испытывавший к Урии ничего кроме презрения, на сей раз решительно встал на его сторону. Иешуа попросил, чтобы Рибке разрешили выйти и самой все объяснить. Но Сапфиас возразил, что в таком деле ее слова не могут быть приняты ни в виде обвинения, ни в виде оправдания. И в конце концов, чтобы не допустить больших волнений, мы вынуждены были вернуться в Капер Наум.

Филипп сказал:

— Учитель, ты должен либо жениться на ней, либо отречься от нее, иначе все наши труды пропадут даром.

Его слова рассердили Иешуа:

— Почему вы требуете от меня того же, чего требуют мои враги?

Вернувшись в Мигдаль я поняла, что не успокоюсь, пока не поговорю с Рибкой. Я пробралась к ее дому и через окно позвала ее. Она спала, но проснулась, услышав мой голос. Затем она незаметно вылезла ко мне, ее отец в это время спал у входной двери.

Мы пошли с ней на берег озера. И тут я спросила ее, действительно ли она беременна. Она долго молчала, потом сказала:

— Моя мать говорит, что да.

Я была убита новостью. Мне вдруг показалось, что рядом со мной совершенно чужой мне человек, я, оказывается, совсем не знала ее. На мгновение меня охватила досада, мне показалась, что меня жестоко предали, я ведь считала, что мы очень близки с ней, ближе, чем сестры.

— Кто он? — спросила я.

Она мне не ответила, и я не стала повторять свой вопрос. Она выглядела жалкой, подавленной и напуганной.

Мои мысли путались, я понимала, что должна как-то ободрить подругу, хотя я понимала также, что она, хоть и невольно, но причиняет нам много бед. Я только и могла сказать:

— Завтра я поговорю с Иешуа, — и мы расстались.

На следующее утро разнеслась новость о том, что Рибка сбежала из дома. Многие, включая и меня, решили, что она отправилась к Иешуа в Капер Наум, и отец уже собирался послать за ней погоню. Но совсем скоро выяснилось, что Рибку нашли в одной из пещер на берегу, у девушки был сильный жар, она бредила. Видя ее растерзанной, с помутненным взглядом, люди решили, что на нее навели порчу, и послали за Сапфиасом. Сапфиас, готовый использовать любой повод, чтобы раздуть скандал вокруг имени Иешуа, прежде чем выступить на помощь, собрал с собой почти целый город — такое промедление наверняка стоило Рибке жизни. Когда я вместе с остальными приблизилась к месту, где ее нашли, то увидела, что она бьется в припадке и стонет. Не дожидаясь, покуда подойдут все остальные и отведут Рибку домой, я бросилась в Капер Наум, чтобы как можно скорее привести Иешуа. Я спешила изо всех сил, но вскоре после Киннерета поняла, что силы вот-вот оставят меня. Я была близка к обмороку. Мысли путались в голове. Накануне я не спала всю ночь, думая, чем может обернуться для нас скандал с Рибкой, и довела себя почти до умопомрачения. На какой-то моменту меня мелькнула мысль, что для всех нас было бы лучше, если бы Рибка умерла. И впоследствии я не могла себе этого простить.

В Капер Науме я нашла Иешуа с учениками на заднем дворе дома Шимона. Когда я рассказала им, что произошло, они не мешкая снарядили лодку, и мы с Иешуа отправились в Мигдаль. Ветер, на наше счастье, был попутный, так что в город мы добрались очень быстро. Когда наша лодка причалила, то мы увидели, что Урия уложил Рибку на один из столов для потрошения рыбы, хотя ее судороги продолжались и ей явно нужна была срочная помощь. Сам Урия работал неподалеку и не обращал на дочь никакого внимания, но в то же время он готов был кинуться на каждого, кто попытался бы приблизиться к ним. Если бы мой отец присутствовал при всем этом, он никогда не позволил бы подобной дикости, но отец отлучился по делам, а в городе не нашлось ни одного взрослого мужчины, кто осмелился бы выступить против Урии. Тот молча возился неподалеку, время от времени окидывая приближавшихся безумным взглядом.

Иешуа, хоть и понял, что сейчас Урия невменяем, не стал, однако, сдерживать свой гнев.

— Богу ты предложил бы ее место? — сказал он.

Урия посторонился и дал Иешуа подойти, чего не позволил бы никому другому. Он как-то сразу успокоился и сник при виде Иешуа.

Рибка едва ли была в сознании, она бессмысленным взором обводила нас, явно никого не узнавая, даже меня и Иешуа. Иешуа отнес ее в дом моего отца и положил на кровать в моей спальне. Остальные остались у порога двери, а я хлопотала рядом с Иешуа, стараясь изо всех сил помочь ему вылечить Рибку. Мне было совестно, что я в свое время не смогла поддержать и успокоить подругу. На лодыжке у нее был нарыв, похожий на чей-то укус, но когда Иешуа вскрыл его, мы убедились, что это не укус, а что-то вроде пореза грубой шпорой или чем-то, напоминающим шпору. Мы заметили бурые пятна на ее коже и вокруг рта — такие пятна оставляет ядовитый галл, растущий на скалах по берегу озера. Иешуа открыл ей рот, язык тоже был бурого цвета, как и губы, к зубам прилипли кусочки листьев. Иешуа обернулся ко мне и сказал:

— Она отравилась.

Я стояла как громом пораженная и не могла поверить, что еще сегодня ночью я была рядом с ней и не заметила ее состояния. Я не уловила ничего, что могло бы предвещать такой исход. Она ведь призналась мне, что беременна, и это ничуть не обеспокоило меня.

Я рассказала все Иешуа.

— Ты должна была тут же прийти ко мне, — сказал он.

— Я не знаю, кто этот человек, — сказала я.

Иешуа посмотрел на меня.

— Его узнают по его поступкам.

Я не поняла тогда, что Иешуа имел в виду. Не надеясь больше ни на что и отказавшись от отчаянной, но бесполезной, к сожалению, борьбы за жизнь Рибки, Иешуа просто опустился возле нее на колени и замер, держа ее руку в своей. Яд продолжал делать свое дело. Тело несчастной обмякло, потеряло напряженность — известные симптомы при отравлении галлом; сознание полностью оставило ее.