Вышел Иешуа и обратился к нему:

— Иди в Тверию, найди там священника и скажи, что по Закону ты теперь чист. Но только не говори никому, кто вылечил тебя.

Те, кто был в это время с Иешуа, пережили суеверный трепет, — еще несколько дней назад все мы видели человека, покрытого ужасными язвами, теперь он был совершенно здоров. Как будто чья-то незримая рука стерла болячки и гной с его лица. Если бы я не видела происшедшего своими глазами, я бы никогда не поверила чьим-нибудь рассказам.

Арам прошептал, что все это очень похоже на колдовство. Иешуа услышал его и сказал, что колдовство всегда связано с дьяволом, значит, оно делает человеку хуже. Здесь больной выздоровел, то есть ему стало лучше, зачем приписывать такую работу дьяволу, скорее уж тут проявление воли Божьей.

Мы долго не решались заговорить об удивительном исцелении, отчасти из-за того, что все еще немного побаивались, а отчасти потому, что помнили, как Иешуа просил выздоровевшего больного никому ничего не рассказывать. Но тот и не думал держать язык за зубами. И совсем скоро люди стали приходить к дому Шимона, прося, чтобы Иешуа полечил их. Первой пришла женщина, чей ребенок заболел. Иешуа попытался избежать встречи, попросив Шимона отвести его на озеро через заднюю дверь. Но когда они вернулись, то обнаружили, что женщина все еще ждала возле дома. Иешуа согласился сделать все, что в его силах. Утром женщина пришла снова с оливками и мерой зерна и заявила, что ее ребенок поправился. Иешуа отказался принять подношение и, как и раньше, просил женщину никому ни о чем не рассказывать. Но уже на следующий день мы застали у ворот дома троих людей, они уверяли что выздоровели и это Иешуа помог им.

В наших краях были известны люди, которые занимались лечением или целительством, как евреи, так и язычники. К ним обращались, чтобы за некую сумму они приготовили нужное снадобье, сняли порчу или сглаз. Однако власти не одобряли таких людей и часто обвиняли их в колдовстве. Боясь навлечь на себя гнев местного начальства, целители врачевали тайно, запрашивая за свои услуги плату, для многих невероятно высокую. Иешуа не просил никакой платы и наотрез отказывался от других вознаграждений, как бы настойчиво его ни уговаривали, что поначалу заставляло некоторых усомниться в его способностях. Но скоро все поняли, что Иешуа гораздо одареннее многих известных целителей, в отличие от них он не пользовался никакими амулетами, не произносил заклинаний и не требовал жертвоприношений, просил только воздать хвалу Богу. Он был настолько не похож на знахарей, которых привыкли видеть, что первое время исцеленные им больные находились в некотором смущении и замешательстве. Я убедилась, что в его целительстве не было никакой магии или шаманства, и все, что ему удавалось сделать, происходило потому, что он обладал некой энергией, сопровождавшей каждый его жест и каждое прикосновение. Это можно было назвать не иначе как Божьим даром. Иногда стоило ему просто положить руку на лоб больного ребенка — и жар спадал, достаточно было сделать несколько легких и точных движений, и кости поврежденной ноги сами находили свое место, и калека мог снова ходить как ни в чем не бывало.

Никогда раньше я не видела ничего подобного, не слышала даже каких-либо разговоров или слухов, которые любят в Иудее. Тем более мне было странно признаться самой себе, что эти события отдалили меня от Иешуа, я как будто бы узнала совсем другого человека, обладающего какой-то непонятной силой. Мне было странно, что он никогда не говорил с нами о своих способностях, может быть, считал, что мы пока еще не готовы понять это. Но потом мне стало ясно, почему он избегал подобных разговоров. Как только слава о нем как о целителе стала распространяться, это тут же повлекло за собой обвинения в колдовстве и святотатстве. В Цефее старейшины требовали его изгнания, обвиняя, что он берет на себя смелость делать то, что дано одному Богу. Только Бог может поразить болезнью и только Бог может исцелить, настаивали они. Кто-то был возмущен тем, как может Иешуа, верящий в загробную жизнь, как в нее верили, например, фарисеи, лечить обреченных, то есть отодвигать столь желанную для них встречу с Богом.

На все обвинения Иешуа твердо отвечал, что исцелить больного или нет, решает Господь, а не он. Было, однако, достаточно много людей, которым Иешуа ничем не смог помочь. В чем была причина, никто не мог сказать: в тяжких грехах, или в маловерии, или в неведомом никому промысле Божьем — этого не знал никто, в том числе и Иешуа. То, что далеко не каждый получал исцеление от Иешуа, навлекло на него и обвинения в мошенничестве, дескать те, кто исцелились, и так бы со временем выздоровели с Божьей помощью. И Иешуа отвечал им, что раз он не берет никакой платы и не просит благодарности, а просит лишь воздать хвалу Богу за его милость, то удивительно, что кто-то в этом видит мошенничество. Но многие продолжали обвинять Иешуа и даже пытались восстановить против него народ, напоминая, что Писание порицает целительство как дьявольское дело. Но всем в округе было известно, что сами обвинители втайне обращались к знахарям, когда имели в них нужду.

Враги Иешуа не смогли расправиться с ним, хотя очень хотели. Их никто особенно не слушал, а все из-за того, что народ очень сильно нуждался в лекаре, который умел бы лечить и никого при том не обманывал бы. Я сама была свидетелем тому, как матери приносили к Иешуа больных детей: кто был с глистами, кто с лихорадкой, во множестве приводили припадочных или людей, жестоко страдающих от незаживающих, гноящихся и смердящих язв. Иешуа всем был готов помочь, и ему это удавалось. Помогал он в основном беднякам, которые готовы были заплатить свои последние гроши и платили их зачастую обычным шарлатанам, понятно, что безрезультатно. Мне самой с раннего детства внушали, что судьба наша в руках Божьих и что искушение ее изменить исходит от дьявола, но как может Писание, думала я, запрещать то, что приносит людям добро? Меня учили также, что болезни — это проклятие, налагаемое на людей за грехи, и, следовательно, страдалец заслуживает свою участь. Но Иешуа говорил иначе, он говорил, что не может заслуживать такую участь безвинный младенец и не может семья заслуживать голодную смерть, если единственный кормилец тяжело болен. Слушая рассуждения Иешуа и полностью доверяя ему, я начинала верить, что больных Господь карает за грехи ничуть не больше, чем здоровых.

Как раз тогда Иешуа и начал посещать колонию прокаженных в Арбеле. Поначалу он старался делать это незаметно, и даже самые близкие люди не знали, куда он ходит и зачем. Но постепенно о его визитах в лепрозорий стало известно многим, и Иешуа в конце концов перестал таиться. Он никого не брал с собой, и мы лишь по слухам знали о том, что обитатели очень радуются его появлению и многие получили от него исцеление. Мы же в своем кругу долго недоумевали, почему Иешуа окормлял своими заботами именно прокаженных, ведь Закон запрещал даже приближаться к ним. Шимон объяснял нам, что так Иешуа учит нас судить не о внешности человека, а о его внутренней сути, как сам он часто говорил нам. Но мне казалось, что это не совсем так. Не знаю, смогу ли я объяснить то, что я поняла, наблюдая за Иешуа, но мне кажется, что именно человек в его физическом обличии был важен для Иешуа, когда он лечил больных. Он не гнушался гниющей плоти прокаженных, но, наоборот, стремился излечить ее. Стоя подле него, когда он помогал больным, я своими глазами видела, как он, ни минуты не колеблясь, без содрогания и брезгливости возлагал руки на далекую от совершенства плоть, больную, кровоточащую, грязную.

Однажды Иешуа позвали помочь роженице. С ним было лишь несколько человек, в том числе и я, единственная женщина. Роженица была молодой язычницей, чья семья жила в хижине в горах у Гараб. Роды шли очень тяжело, вероятно, из-за неправильного положения плода, и молодая женщина страшно мучилась. Перепуганный муж послал за Иешуа, и правильно сделал: если бы не Иешуа, то его жена через час была бы уже мертва. Иешуа делал все возможное в таких случаях, но женщина потеряла слишком много крови, была обессилена болями и собственным криком, жизнь еле теплилась в ней, и надежды на то, что она выживет, было очень мало. Как ни старался Иешуа, ему не удалось спасти ребенка, тот родился мертвым, но женщина осталась жива. Все это время я была рядом с Иешуа и помогала ему, чем могла: вытирала лужи крови, убирала испражнения и не переставала удивляться. На лбу Иешуа выступила испарина; я поразилась тому состраданию, с каким он забрал от женщины мертвое дитя. Я впервые видела, как человек, тем более мужчина, выполнял такую грязную работу ради спасения жизни какой-то язычницы. Мы трудились бок о бок в зловонной, грязной хижине, где меня внезапно охватило чувство единения — я и Иешуа были одним целым. Я вспомнила, как он учил нас не разделять ничего на чистое и нечистое. Нельзя, говорил он, подразделять вещи на те, которые надо беречь и хранить, и на те, которые можно отбросить без сожаления, но надо принимать жизнь в целом, такой, как она есть. И теперь, стоя подле него, я думала, что, может быть, сейчас настало время для моего и нашего испытания. Иешуа ведь никогда не брал меня с собой в лепрозорий, что мне было немного обидно, и не там я больную плоть чужого человека прочувствовала как свою собственную.

Среди сотен людей, получивших исцеление от Иешуа, было множество тех, кто воспринял случившееся с ними и дар Иешуа как знак милосердия, проявленного к ним Господом. Они всем сердцем восприняли учение Иешуа и пошли за ним. Но были и те, которые покидали его разочарованными и озадаченными, обманутые в надеждах излечить то, что только Бог может излечить по милости своей, будь то слепота или бесплодие. Я не могу припомнить, однако, чтобы Иешуа отказал кому-либо в просьбе о помощи, приходил ли к нему еврей или язычник, богач или бедный, или потребовал бы в качестве платы стать его последователем. Однажды к Иешуа обратилась одна женщина, она не раскрывала своего имени, но ходили упорные слухи, что та принадлежит семье Ирода. Все ожидали, что Иешуа сурово откажет ей из-за Иоанана, который в то время находился в заточении. Но Иешуа отнесся к женщине так, как отнесся бы к любому другому человеку, пришедшему за помощью; это, конечно, стало потом поводом для разных кривотолков, например об особом покровительстве Ирода. Впрочем, многие соглашались с тем, что Ирод не трогал Иешуа вовсе не из благодарности, а из-за боязни народного возмущения.