— А я слышал другое.

— Но правда именно такова.

— Не сомневаюсь, что такова версия Карна, и он надеется, что ее примут судьи.

— Ты спрашивал об этом Джеффри Чарльза?

— Мальчик еще слишком мал, его легко обдурить. Несомненно, теперь он скажет что угодно, лишь бы выручить своего жалкого приятеля из беды. Но бесспорный факт состоит в том, что Карн пробрался в дом в мое отсутствие, вопреки моим четким указаниям. Другими словами, совершил преступление, проникнув в мои владения, что само по себе карается законом, а затем сыграл на чувствах мальчика и убедил его не разрывать их так называемую дружбу, а сохранить ее вопреки моему запрету, — Джордж провел пальцами по перьям пера. — Когда Карну это не удалось, потому что Джеффри Чарльз согласился с тем, что дружбу следует прекратить, он присвоил Библию и унес ее, намереваясь при первой же возможности ее продать. По чистой случайности Библии хватились: моя жена, подарившая ее сыну на крестины, заметила отсутствие книги у его кровати и спросила, куда она делась. После долгого допроса вся отвратительная история вышла наружу. Но никто даже не предполагал, что это был подарок. Это в чистом виде кража. Как только об этом стало известно, мистер Танкард вместе с констеблем Вейджем направился в коттедж Карна, стоящий на твоей земле, и обнаружил припрятанную под кроватью Библию. Карна схватили с поличным, и другие судьи наверняка поддержат ту же точку зрения.

Росс был склонен с этим согласиться. Джордж тщательно проработал это дело. Особенно хорошо поработал над слабыми местами. Танкард топтался с ноги на ногу, и Росс гадал, как ему удается стоять на таких тощих ногах.

— Полагаю, Джеффри Чарльза вызовут свидетелем обвинения?

— Он еще мал и склонен к истерикам. Твоему приятелю это не принесет ничего хорошего.

— Моему шурину.

— Да, если ты хочешь его так называть. Твоему шурину. Я его не знаю, но вероятно, он тоже по натуре истеричен, как часто бывает с методистами. Возможно, украл Библию в порыве мести за то, что в этом доме так противятся его дружбе. Подозреваю, что он повинен и в других наглых выходках этого лета. Но не будем об этом. Это не повлияет на исход дела.

— Юный Карн, похоже, весьма привязан к Джеффри Чарльзу, а мальчик к нему.

— Он попытался влиять на впечатлительного ребенка. Какая наглая самонадеянность.

— Полагаю, ты имеешь в виду неравенство в положении?

— Да.

— Но многие люди желают возвыситься над своим классом. Ты, например.

Росс тут же пожалел о своих словах, потому что тем самым отрезал всякую надежду на компромисс. Хотя разве Джордж уже не показал со всей ясностью, что надеяться не на что?

Джордж побелел.

— Проводите этого так называемого джентльмена.

— Минутку. Я еще не закончил.

— Нет, закончил. Ты обещал не прибегать к насилию, и надеюсь, что сдержишь слово и покинешь этот дом, не оказывая сопротивления.

— Я пришел, — сказал Росс, — в надежде на примирение. И в духе примирения беру свои слова назад и прошу у тебя прощения. Ты мне не нравишься, Джордж, а я не нравлюсь тебе. Но пусть и невольно, мы связаны родственными отношениями. Я не стремился к этим отношениям, да и ты наверняка принял их с неохотой, но таковы обстоятельства. Сын моего кузена — твой пасынок, и он стоит в центре всей этой заварушки. С любой другой семьей графства, смею заверить, я бы решил эту проблему в дружеском ключе, самое большее — с парой крепких выражений. И надеялся, что так будет и между нами, хотя бы ради наших достойных жен, мы урегулируем это дело, не доводя до суда и избежав неприятных сплетен.

— Боюсь, чувства твоей жены меня не заботят. Тебе бы следовало это знать.

Росс пытался держать себя в руках.

— А Элизабет? Она тебя заботит?

— Ей это дело не интересно.

— А должно бы, потому что речь идет и о ее кузине, мисс Чайновет.

Джордж похлопал себя по подбородку.

— Танкард, спуститесь вниз и скажите миссис Уорлегган, что я присоединюсь к ней через пять минут. И пришлите братьев Харри, чтобы проводили этого человека. Мы же не хотим, чтобы он шлялся по окрестностям.

Когда поверенный ушел, Джордж сказал:

— Раз у ж ты решил приплести имя мисс Чайновет, то могу заверять, что и это не принесет ни тебе, ни твоему шурину ничего хорошего. Я буду охранять ее репутацию, но не до такой степени, чтобы отозвать обвинение, так что можешь забыть о шантаже.

Некоторое время они молчали, и наконец Росс сказал:

— Ты надеешься найти мисс Чайновет достойного мужа. Ведь так? Уитворт, хотя мне он не нравится, будет для нее хорошей партией. Неужели ты готов разрушить этот брак, а возможно, и ее жизнь в попытке наказать юношу, который не сделал ничего дурного, разве что слишком много о себе возомнил?

— Помолвка мисс Чайновет с мистером Уитвортом не состоялась. Я посчитал своим долгом сообщить ему, что она скомпрометировала себя с другим мужчиной. Разумеется, конфиденциально, и он будет хранить это в тайне. Но в конце лета мисс Чайновет отправится к матери в Бодмин. Ее будущее мне больше не интересно. Как и моей жене. Мы ничего не потеряем из-за твоих неджентльменских разоблачений. Пострадает только мисс Чайновет.

Росс опустил взгляд на сапоги. На выцветший турецкий ковер свалился кусок засохшей грязи. Тень дяди Чарльза, раздутого и хрипящего, с вечной отрыжкой, когда он просматривал примитивные счета поместья. Он частенько сидел в том кресле, где сейчас находился Джордж. Будучи застенчивыми юнцами, они с Фрэнсисом иногда заглядывали сюда, чтобы о чем-нибудь попросить, и Чарльз дремал — в ногах собака, под рукой графин с портвейном.

— Помнишь, когда я заходил к вам с Элизабет на Рождество девяносто третьего года? — спросил Росс. — В тот вечер вы ужинали, я вошел, и мы побеседовали о том, чтобы жить в мире. Помнишь, как я сделал несколько предложений о примирении и возможных последствиях, если этот мир будет нарушен?

— Мне неинтересны твои угрозы.

— Это были не угрозы, а обещания.

Снова настала тишина. Уже давно они не находились вот так, наедине. Всегда их взаимодействие, словесное или в виде ударов проходило в компании других людей. Росс вспомнил, когда они встретились на аукционе в Труро и вместе шли по улице, но это было давно. И теперь, наедине, несмотря на всю враждебность, они чувствовали себя скованно. В каком-то смысле враждебность удобнее было выражать на людях. И дело не в ожиданиях этих других, а в том, чего они сами от себя ожидали. Но здесь публики не было. Неприязнь лежала будто на дне глубокой реки и не могла всплыть на поверхность приемлемым путем.

— Отпусти его, Джордж, — наконец произнес Росс.

Джордж покачал головой в холодном отказе. Римский император, отклоняющий изменения в декрете.

— Сам посуди, это же буря в стакане воды, — сказал Росс. — А если заденет кого-нибудь еще, ты можешь потерять не меньше меня.

— Ему предъявят обвинения. Ты зря тратишь слова.

— Я уважаю твой ум. И знаю, что ты никогда не совершишь ошибку, полагая, что когда дойдет до драки, меня могут остановить какие-то правила приличия. Ты можешь презирать людей моего класса, но я всегда был ренегатом.

— И что с того?

— Я прошу тебя отозвать обвинения. Как судье, тебе это не составит труда. Отпусти его завтра же и забудь обо всем. Это не будет твоей или моей победой, просто здравым смыслом.

Джордж покачал головой.

— Угрозы — удел драчунов, ты ничего этим не приобретешь, я уверен. Но если дело будет завтра на слушаниях, я найму хорошего адвоката и не упущу ни одной возможности для того, чтобы освободить парня. Вызовут Джеффри Чарльза...

— Джеффери Чарльз в Кардью. Мы отослали его туда в среду. Мои родители о нем позаботятся, он совершенно истощен и болен. На его показания нельзя полагаться.

— Вызовут и мисс Чайновет. Пусть Элизабет и не беспокоится за нее, но ей не понравится то, что репутация девушки будет разрушена в глазах ваших соседей и коллег по судейской скамье.

— Она не станет к тебе лучше относиться, Росс, если ты так поступишь, но не могу тебе воспрепятствовать, если ты намерен это сделать.

Росс вдохнул и медленно выдохнул.

— Что ж, так тому и быть. Видишь ли... Меня-то это дело не особо заботит...

— Так брось его, и пусть решает закон.

— Но оно заботит Демельзу, и потому я хоть и неохотно, но глубоко вовлечен. Я виделся с Дрейком Карном и убежден, что он говорит правду, когда утверждает, что Джеффри Чарльз отдал ему Библию в подарок. Таким образом, это дело я рассматриваю как злоупотребление правосудием, осознанно сфабрикованное тобой, а также как объявление войны, которой я пытался избежать.

Джордж перевернул страницу письма, которое писал, и пошелестел бумагами, но не ответил.

— Если юношу признают виновным и приговорят, тем самым ты вынудишь меня нарушить обещание, данное тебе два года назад, хотя мне сложно его держать, — Росс помолчал, гадая, как передать свою мысль как можно более кратко. Всё в нем восставало против открытой конфронтации. Он коротко сказал: — Шахтеры могут устроить беспорядки.

— Сейчас повсюду беспорядки.

— До сих пор здесь было вполне спокойно. Я думаю... Я верю, что мое влияние на местных жителей помогает держать их в узде. Но не твое, Джордж. Уж точно не твое. С тех пор как закрыли Уил-Лежер, ты стал самым непопулярным человеком в округе.

Джордж встал.

— Убирайся из моего дома. Этот спектакль не поможет!

— Нет, погоди. Я почти закончил. Я не собирался устраивать драматических сцен, но позволь подчеркнуть то, что я уже говорил: переехав сюда, ты стал заложником собственной судьбы. Почти всем, что ты сделал: перекрыл старые тропы, огородил общественные земли, разрушил молельный дом, закрыл Уил-Лежер, хотя она была еще прибыльной, ты добился крайней непопулярности среди шахтеров и простонародья. Да, не у сквайров, которым ты так желаешь угодить. Но среди остальных. Эта непопулярность сейчас пока ничем не грозит, но это основа, на которой многое может быть построено. Если парнишка отправится в тюрьму, я об этом позабочусь.