Наладив эту схему, Кэролайн наконец-то уехала в Лондон, но перед этим устроила у себя дома встречу французских эмигрантов. Она пригласила Росса и Демельзу, но Демельза не смогла прийти — Джереми подхватил инфлюэнцу, у него был жар. Демельза скучала по Дуайту почти так же, как и Кэролайн. Сопящий и неуклюжий доктор Чоук, при первом же случае тянущийся к ланцету, ее пугал, в особенности когда приближался к детям. Джереми его ненавидел, с тех пор как доктор раздел его догола и потащил за лодыжки к кровати, чтобы получше рассмотреть. Совсем не то что доктор Энис, который садился у постели и тихим сочувствующим голосом задавал вопросы, а потом аккуратно осматривал, оценивал взглядом и ставил диагноз.

Недоставало его не только Демельзе. В домах бедняков между Грамблером и Солом появились первые случаи тифа, болезнь задержалась на месяц и дольше, но все знали, что теперь она будет распространяться. Оспа никогда не покидала эти места, но сейчас начала разгораться с новой силой. Чоук был поражен, что Джереми до сих пор не сделали прививку, и пожелал сделать это немедленно, но Демельза, зная, что он всегда разрезает пациенту руку до самой кости, отложила кошмарный день, сказав, что подумает, и молча молилась о возвращении Дуайта.

Дрейк дважды получил известия от Джеффри Чарльза — детские письма, сообщающие так мало, и совсем ничего про Морвенну. Джеффри Чарльз писал о том, как проводит время, как он привязан к Дрейку, и в каждом мальчик обещал скоро вернуться. Во втором письме он объяснил, что возвращение откладывается из-за болезни Валентина, но они с Морвенной определенно будут в Тренвите четвертого марта.

Пятого марта снова пошел снег.

Болезнь Валентина оказалась серьезной. С приближением своего первого дня рождения мальчик потерял аппетит, его тошнило, начался понос. Потом он стал сильно потеть во время сна и сбрасывать одеяло даже в самые холодные ночи, Полли Оджерс не спала и постоянно его накрывала. Когда доктор Бенна обнаружил, что кости ребенка слишком тонкие, а запястья и лодыжки распухли, он опознал распространенную и ужасную болезнь.

Рахит был частым детским заболеванием, но до сих пор не появлялся в семье Полдарков. Тетушка Агата, узнав об этом из письма Элизабет, объявила, что это результат «дурной крови с обеих сторон». Уорлегганов новость весьма обеспокоила, ведь для них Валентин был наследником короны, и было унизительным, что всё их имущество унаследует ребенок, который может стать калекой или уродом.

Дэниел Бенна, разъезжающий по мощеным улочкам Труро почти как полубог, объявил диагноз с уверенностью и убежденностью, которой мог бы позавидовать любой мужчина, и каждый день навещал маленького пациента. Вскоре он предложил лучшее, да и вообще единственное для такого случая лечение.

В шесть часов вечера, когда Валентина обычно укладывали спать, он вскрыл вены за ушами мальчика. Затем разбавил кровь двойным объемом aqua vitae — так алхимики называли неочищенный спирт — и намазал этой субстанцией шею, бока и грудь младенца. Потом он нагрел в ложке зеленую мазь собственного приготовления и очень горячей приложил ее к запястьям и лодыжкам вопящего ребенка, где были самые мягкие кости. Так продолжалось в течение десяти вечеров, и всё это время мальчика держали в кроватке и не меняли ночную сорочку. В конце концов его руки и ноги покрылись струпьями.

От лечения Валентину не стало лучше. У него по-прежнему был жар, временами он оказывался на грани смерти. Вызвали другого доктора, он одобрил текущее лечение, но решил, что теперь стоит прибегнуть к кровопусканию и слабительному. Кроме того, к ногам мальчика следовало прикладывать горячий спиртовой компресс. Неделю спустя встревоженные родители вызвали из Редрата доктора Прайса, хотя тот скорее был костоправом на шахте, чем врачом общей практики, но имел большой опыт лечения рахита. Он решил, что младенца нужно очистить от струпьев, держать в тепле и покое, по-прежнему в постели, не ставить его на ноги и давать как можно больше теплого молока. Через несколько дней Валентин начал поправляться.

Эти события привлекли одинаковое внимание обоих родителей, хотя Джордж продолжал вести дела и лелеял планы на будущее.

В одном отношении Джордж серьезно ошибся насчет Оззи Уитворта, поскольку сам, не будучи по происхождению джентльменом, полагал, что беседу с молодым священником относительно брака нужно вести осторожно и экивоками. Ничего подобного. Не в первый, хотя и не в последний раз Джордж обнаружил, что чем выше человек по рождению, тем больше склонен называть вещи своими именами.

Джордж подумывал о приданом в две тысячи фунтов. Когда цифра всплыла в разговоре, Оззи ее отверг. У него долги в тысячу, сказал он. Жизнь при церкви святой Маргариты в Труро как-никак требует суммы, с которой он мог бы получать дополнительный годовой доход в триста фунтов. Если Морвенна принесет лишь тысячу после уплаты долгов, то это почти что ничего. Если с умом вложить эту сумму, то он получит семьдесят фунтов в год, всего в два раза больше текущего дохода от церкви.

Теперь, когда собеседник высказался так откровенно, Джордж вежливо осведомился, какая сумма ему требуется. Осборн ответил, что не меньше шести тысяч. Теперь этот самодовольный молодой человек перестал нравиться Джорджу. Лишь мысль о связях его матери удерживала Джорджа от резких выражений, хотя не помешала объяснить, как видит это дело он.

Во-первых, Морвенне восемнадцать, она дочь декана, происходит из одной из старейших семей графства. Далее, она благочестива, здорова, добросердечна и заботливо относится к потерявшим мать детям (а мистер Уитворт, несомненно, не забыл, что у него таких двое), она прекрасно справляется с обязанностями по дому и весьма миловидна.

Во-вторых, он, мистер Уорлегган, действует в ее отношении лишь как опекун и ничего не приобретет, заботясь о ее благосостоянии, он делает это чтобы угодить жене и из-за подлинной привязанности к милой девушке. Нет никаких причин, с чего бы ему вообще давать ей деньги, но он готов предоставить две тысячи фунтов. На эту сумму, немалую по нынешним временам, найдется немало претендентов среди молодых людей. Если мистер Уитворт считает, что где-то поблизости он найдет юную леди с шестью тысячами, готовую соединить жизнь с обремененным долгами и почти нищим священником, то он волен так и поступить.

Но разумеется, сказал Джордж, нет никакой спешки. Возможно, мистер Уитворт хочет обдумать всё это дома.

Это было в конце января. Осборн уехал домой и обсудил дело с матерью, Джордж знал, что именно так он и поступит. Осборн специально выждал десять дней и снова нанес визит. Он сказал, что обдумал их разговор и вернулся лишь потому, что его чувства к Морвенне не изменились. Ему кажется, что такую милую и чудесную жену он мог бы взять и четырьмя тысячами. Эта сумма после уплаты долгов принесет лишь годовой доход в двести фунтов, и разве мистер Уорлегган, а скорее миссис Уорлегган, согласится на то, чтобы ее кузина жила на меньшую сумму, пусть и в счастливом браке?

Джордж ответил, что тоже имел время поразмыслить и разумеется обсудил это с женой. Но положение нынче таково, что дела идут из рук вон плохо, с войной появились новые проблемы, горное дело в глубоком упадке, конца и края которому не видно, так что он готов увеличить предложение лишь до двух с половиной тысяч. К этому он может добавить двести пятьдесят фунтов на необходимый, как ему сказали, ремонт дома викария.

Преподобный Осборн Уитворт снова уехал и вернулся в конце февраля. Они ожесточенно торговались, но в конце концов пришли к согласию. Морвенна получит три тысячи фунтов. Оба участника спора в конце концов получили, что хотели. Оззи имел годовой доход в сто фунтов от матери, которые не упомянул во время переговоров. Вместе с жалованьем и этой новой прибавкой его доход составил бы триста фунтов, и он мог бы ходить с высоко поднятой головой в любом обществе. Что касается Джорджа, то он приобрел еще одну полезную семейную связь, вплетенную в тот узор, что он вышивал.

Другая сторона, имеющая отношение к этим спорам, до сих пор ничего о них не ведала. Морвенна не придала особого значения тому, что преподобный Уитворт четырежды заезжал к ним после Рождества и дважды пил чай с ней и Элизабет. Задача просветить Морвенну на эту тему выпала на долю Элизабет.

Она не особо радовалось такой чести. Ей казалось, что раз уж Джордж сам всё решил и подготовил, то мог бы и завершить процесс. Мнение Джорджа было противоположным: это чисто женское дело. Трудные переговоры закончились, это была его проблема и его ответственность. Теперь их благоприятный результат был предоставлен его жене. Любая женщина, не говоря уже о девушке без гроша за душой, обрадуется новости, что она стала богатой наследницей и выйдет замуж за самого достойного в городе молодого священника.

Элизабет отложила разговор на два дня под предлогом болезни Валентина, но записка от Оззи, выражающая надежду завтра их посетить, ее поторопила. Вряд ли молодой человек ожидал увидеть, что его будущая невеста даже не знает о его намерениях.

Накануне вечером Элизабет нашла подходящую возможность, она последовала за Морвенной в маленькую музыкальную комнату на первом этаже и закрыла за собой дверь, словно собиралась поделиться страшной тайной.

По лицу Морвенны в мерцании свечи стало ясно, что новость стала для нее потрясением, но вовсе не столь приятным, как предполагал Джордж.

Морвенна, одетая в серое бархатное платье и более высокая, чем Элизабет, неподвижно застыла, не шевельнув и пальцем, лишь ее щека дернулась в тике, пока Элизабет рассказывала всю историю. Когда Элизабет закончила, Морвенна ничего не ответила. Из-за молчания в конце каждой фразы Элизабет сказала больше, чем собиралась — подчеркнула привлекательность будущего мужа, который станет превосходной парой, и внезапную перемену в положении Морвенны, как она превратится из гувернантки в видную горожанку; упомянула великодушие и щедрость Джорджа, сделавшие этот союз возможным. Она всё говорила и говорила, пока не заметила, что Морвенна готова разразиться слезами. Тогда она остановилась.