Следующая мелодия полностью изменила настроение.

– Это вальс, – сказал Себастьян, – но вальс эпохи Регентства. Он гораздо благопристойнее венского вальса, хотя в начале девятнадцатого века казался чем-то весьма сомнительным.

Держа Изабель на расстоянии вытянутой руки, Себастьян положил ей одну руку на плечо, а другую на талию. Они начали кружиться в танце, и через минуту Изабель уже казалось, что вокруг никого нет, что во всем мире они остались вдвоем, держа друг друга в объятиях.

Прижавшись к Себастьяну, Изабель на языке тела говорила ему, что не хочет никуда уходить, что хочет быть именно здесь. В глазах Себастьяна она видела радостное удивление, но он по-прежнему держал ее так, словно боялся, что она сбежит.

В конце концов он успокоился и вздохнул – этот слабый вздох Изабель расценила как проявление сладчайшего из наслаждений. Закрыв глаза, она мысленно представила, как они вдвоем танцуют на облаках, раскинувшихся на темном бархатном небе, а вокруг них бриллиантами сверкают звезды. Так выглядит рай, решила она, или нечто к нему близкое. Да, она согласна, чтобы это продолжалось вечно.

– Вечно? – переспросил Себастьян, и Изабель поняла, что произнесла это вслух. – Нет, не вечно, а лишь до тех пор, пока это будет вызывать дрожь. Я вам покажу.

Изабель открыла глаза как раз в тот момент, когда Себастьян ее поцеловал. О, это настоящий рай! Быть столь тесно связанной с тем, кого ты любишь… или можешь полюбить.

А затем все мысли исчезли в потоке эмоций и ощущений, связавших ее с ним более тесно, нежели прикосновение его губ. Ее душа раскрылась перед ним, ее сердце отдавало ему себя так же безоговорочно, как и все те части ее тела, которые к нему прикасались. Это был подарок, бескорыстный дар.

Но Себастьян не собирался так легко уступать. Изабель поняла это, когда поцелуй закончился. Себастьян выпрямился, потрясение в его взгляде уступило место страху – или это была боль? Он сразу же толкнул ее в объятия одного из мужчин.

– Возьми ее, Лео. Она более чем готова к тому, чтобы наскоро перепихнуться. Тебе даже не нужно будет снимать одежду.

Лео обхватил ее сзади, его руки схватили ее за грудь, возбужденная плоть прижималась к ее ягодицам. Когда он ткнулся носом в ее ухо, Изабель ощутила запах виски. Высвободив руки, она локтями ткнула ему в живот и была более чем довольна, когда он с проклятиями отшатнулся.

– Наскоро перепихнуться? Вы так сказали? – Изабель дала волю своим эмоциям. – Вы жалкая пародия на джентльмена!

– А вы несчастье для кавалеров.

– Вы меня не напугаете! – Она тут же доказала это, подойдя к нему поближе. Девушка чувствовала в нем гнев, желание, даже страх. Чего же он боится?

Он схватил ее за плечи и слегка встряхнул.

– Я вас запугаю!

– Нет, – мягко сказала Изабель, ее гнев угас, когда она поняла, что его тревожит. – Нисколько.

– Если я тебя возьму, ты никогда не будешь прежней. – Казалось, он ее умолял – в его голосе не было гордости. – Ты станешь просто шлюхой, потому что никогда не получишь такого удовлетворения с кем-то еще.

– Но и ты тоже уже не будешь прежним. Если ты боишься… – она подчеркнула это слово, – если ты боишься отдаться не только телом, но и душой, мы никогда не будем вместе.

На это Себастьяну Дюшейну было нечего сказать. Изабель чувствовала, как исчезает его страх, исчезает гнев и почти исчезает страсть.

– Время покажет, моя маленькая монашка.

– Почему ты так меня называешь? – Это обращение задело ее больше, чем все, что он говорил ранее. Именно поэтому, решила она, он и называет ее так.

– А кто еще, кроме монашки, знает одни псалмы и носится со своей добродетелью так, будто это ее самая главная ценность?

– Вот незадача! С таким потенциалом высококлассной проститутки – и монашка!

Эти слова, произнесенные стоявшим рядом мужчиной, напомнили Изабель, что они не одни.

– Нет, она уже не монашка, – сказал Себастьян, глядя ей в глаза, словно мог прочитать ее душу. – Думаю, они выгнали ее из-за флирта со священником.

Изабель почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица.

– А ты полон презрения потому, что боишься, что если ты полюбишь другую женщину, она оставит тебя точно так же, как это сделала первая.

Если бы словами действительно можно было ранить, то они бы нанесли друг другу почти смертельные удары.

Изабель не могла в точности сказать, что ощутил Себастьян после того, как ей удалось раскрыть столь тщательно охраняемую им тайну, но гримаса боли и отчаяния, исказившая его лицо, заставила девушку почувствовать себя Иудой, предавшим Христа.

– Прошу прощения, – пробормотала она и выбежала из комнаты, не дожидаясь, пока они нанесут друг другу еще более чувствительные раны.

6

Выбравшись из кастильо, Изабель замедлила шаги и постаралась успокоиться. Слезы текли по ее щекам. Она сожалела о том, что не смогла сдержаться, что его оскорбления заставили ее нанести ответный удар. С ее стороны это было низко, это была самая худшая из ее неудач, и извинения тут ничего не изменят.

Улицы были пусты, свет горел лишь в доме знахарки. Сквозь открытую дверь было видно, что в комнате находятся какие-то люди. Решив, что произошел несчастный случай, Изабель отодвинула на второй план свои страдания, пробежала по короткой дорожке и вошла внутрь.

Собравшиеся там люди не были пациентами. Они играли во что-то типа домино, и хотя для этого, вероятно, не требовался алкоголь, каждый из пяти игроков после очередного хода неизменно делал глоток какого-то напитка.

– Ага! – сказала Эсме. – Ее-то мы и ждали. Подойди поближе.

Изабель поступила так, как ее просили, уверенная, что Эсме пьяна и завтра ни о чем не вспомнит. Однако Эсме ее удивила. От ее кружки шел явственный запах чая «Эрл Грей», в который, кажется, не было добавлено ничего, кроме сахара.

– Ну и молока, если бы оно было, – согласилась Эсме, как будто Изабель произнесла это вслух. – Но на острове до завтра не будет молока, поэтому я могу положить туда меда. – Она жестом указала на стул и сцепила ладони.

– Друзья, вы достаточно выпили моего спиртного, я благодарю вас за то, что вы провели со мной вечер, и приходите завтра, если понадобится лекарство от головной боли.

Никто не возражал. Допив налитое, гости нетвердой походкой покинули дом, хором выразив «наилучшие пожелания хозяйке».

Эсме почти минуту пристально смотрела на Изабель.

– Ты вернулась ко мне с чистой душой. Если бы я пила с друзьями, то не была бы настолько в этом уверена, но я удержалась, чтобы не дать себе обмануться. Теперь вижу – я зря старалась.

– Не могу сказать, что мне жаль тебя разочаровывать, – ответила Изабель, – но я рада, что ты настолько проницательная. И честная.

– Немногие понимают, как дорого может обойтись честность.

– Я ценю твою работу, Целительница, и никогда не сделаю ничего, что подорвало бы твою репутацию, если только это не будет угрожать чьей-то жизни. – Изабель замолчала, дожидаясь, пока Эсме недовольно кивнет. – Да, я знаю, как дорого может обойтись честность.

Встав, Эсме долила себе чаю и налила кружку Изабель. Плеснув обеим спиртного из глиняного кувшина, она поставила кружки на стол.

– Он разбил тебе сердце, – констатировала Эсме.

– Почему он такой черствый? Почему он одинок? В нем есть безмерная доброта, я это видела, чувствовала. Почему же, если у него доброе сердце, он считает, что похоть, пьянство и наркотики дают ответ на все вопросы? Почему он остается здесь, где он явно несчастен?

– Выпей чаю и завернись в платок. Это длинная история, которая испытает твою веру в мою честность.

Изабель взяла платок, который подала ей Эсме, и, хотя вечер был не слишком прохладным, накинула на плечи легкую шелковую ткань.

– Себастьян Дюшейн был прислан сюда на службу, когда в кастильо все еще находились военные – уже английские, а не испанские, которые и построили замок. Капитан Дюшейн влюбился в местную девушку, мать которой была целительницей. Нет, это была не я, – поспешно добавила Эсме. – Несмотря на опасения, мать, которая оказалась гораздо проницательнее большинства окружающих, все же разрешила своей дочери Анжелике выйти замуж за Себастьяна.

Эсме сделала глоток чая и добавила еще спиртного.

– Себастьян Дюшейн желал Анжелику. Он говорил, что любит ее, но на самом деле хотел заполучить ее красоту, ее сладость, ее чистое сердце. И это была прекрасная пара. Ее добродетель смягчала его плотские желания, а его властная наружность побуждала Анжелику ценить достоинства сильной личности.

Желая хоть как-то себя успокоить, Изабель откинулась на подушки софы. Эта история не могла хорошо закончиться.

– После того как окрестности опустошил сильнейший шторм, Анжелика сказала мужу, что должна помочь своей сестре, которая жила на другом острове. Себастьян разрешил, но настоял на том, чтобы она побыстрее вернулась, боясь, что разлука будет слишком серьезным испытанием для его супружеской клятвы. Как видишь, любовь была у него смешана с чересчур сильным желанием властвовать.

Изабель видела это и сейчас – по тому, что и как он говорил людям, по его поведению и манерам.

– В конце концов, когда она задержалась слишком долго, Себастьян Дюшейн настоял на ее возвращении. Несмотря на то что в этом месяце года штормило сильнее всего, Анжелика ему подчинилась и утонула в море. Из сорока человек выжили только три женщины и один священник.

– Священник? – приподнялась Изабель.

– Да, – кивнула Эсме. – Отец Жубэ занял место в спасательной шлюпке. Если бы он уступил его Анжелике, она осталась бы жива.

– Боже мой! – Изабель поднесла руку к губам.

– За смерть своей любимой дочери целительница прокляла Жубэ и Себастьяна Дюшейна и обрекла их на вечные страдания. Жубэ было запрещено появляться на острове – в том единственном месте, где ему больше всего хотелось жить, – до тех пор, пока он не искупит свою вину. Себастьяну Дюшейну был отдан в полное владение этот остров – но только остров, и ничего больше. Он обречен на то, чтобы жить только здесь, и не сможет покинуть остров, пока не добьется любви другой женщины, чье сердце будет таким же чистым, как сердце Анжелики.