– Нет, Бен, вовсе нет.

– Но ведь она лежит там…

– Она спит.

– Но что, если мама никогда не встанет?

– Обязательно встанет!

– А если нет? Если она останется такой навсегда? А я так хочу, чтобы мама вернулась домой! Ну почему она не может проснуться? Почему?!

– Я думаю, она обязательно проснется, – Сэм снова обнял Бенни за плечи, не давая опять расплакаться. – Я правда уверен, что мама встанет, просто на это требуется время.

– Сколько еще?

– Я не знаю. Но вся наша семья – ты и я…

– И тетя Делия.

– И тетя Делия. Единственное, что мы можем сделать, это продолжать думать о маме, молиться за нее, ездить ее навещать, говорить ей, как мы любим ее. Потому что мама ведь ничего не может сделать. Она бы обязательно к нам вернулась, если бы могла. Ты ведь понимаешь это?

– Да.

– Она старается, но это очень тяжело. Мамочка хочет быть с нами так же сильно, как мы хотим, чтобы она вернулась. Мы должны ждать и не терять надежды. А пока что – у тебя есть я, а у меня есть ты.

– Я знаю.

– И я знаю, – Сэм крепче обнял сынишку. – С нами все будет в порядке, – снова и снова повторял он до тех пор, пока тело Бенни не начало слабеть, поддаваясь сну. – Ты и я, парень! С нами все будет хорошо.


Теперь я точно знала, что мне делать. И не завтра, а прямо сегодня. Нечего больше медлить! Я чувствовала себя так, словно проснулась после долгого крепкого сна. И почему я ждала так долго? Лень, неуверенность, трусость – хороша же собака, тоже мне ретривер! Но теперь хватит! Прямо сегодня я начинаю путь назад к себе. Если даже мне не удастся его завершить – а все препятствия на пути к Хоуп-Спрингз выглядели сейчас зловещими, как никогда, – то я, по крайней мере, буду знать, что использовала свой шанс. Что хотя бы попыталась вернуть свою семью.

Я оставалась с Бенни еще какое-то время после того, как малыш уснул. Лежала рядом, вытянувшись и положив голову ему на плечо. Звук его бьющегося сердца, ритм дыхания эхом отзывались внутри, сливались с биением моего сердца и дыханием. Как же трудно было оставить его сейчас, ничто на свете еще не давалось мне так тяжело! Мне не хотелось будить Бенни, поэтому я не поцеловала его на прощание. Просто ткнулась носом в ложбинку у него на шее и вдохнула поглубже его сладкий запах.

Внизу стояла мертвая тишина. Я нашла Сэма по запаху. Он лежал на диване в дальней комнате и смотрел на что-то, зажатое у него в руке. Очень не хотелось, но настало время попрощаться и с ним.

Когда я запрыгнула на диван и устроилась рядом, он едва заметил это. Его команда слезть была такой неубедительной, что мы оба проигнорировали ее.

Моя фотография – вот на что он смотрел!

О, Сэм! Не грусти, не надо!

И тут я увидела то, чего никогда не видела раньше: мой муж плакал.

Это было ужаснее всего. Я лизнула Сэма в щеку и, когда он отвернулся, жалобно завыла. Совсем тихо – больше похоже на плач. Звук был таким печальным. Это привлекло внимание Сэма, и он сделал вдруг то, чего никогда не делал до этого: обвил мою шею руками и уткнулся носом в густую шерсть.

А я поднялась на задние лапы и тоже обняла его. Это было… божественно. Мы никогда еще не были так близки с тех пор, как я изменилась. Я готова была простоять так всю ночь, но Сэм довольно быстро пришел в себя и оттолкнул меня.

Снова почувствовав себя одинокой и обделенной, я смотрела, как он достает из кармана бумажный платок и вытирает мокрое от слез лицо. Его улыбка была такой печальной! Сэм редко разговаривал со мной. Но сейчас сказал:

– Ты – забавная собака. Забавная пушистая старушка! И что это на тебя нашло?

Я столько раз пыталась ответить себе на этот вопрос. Но сейчас только покачала головой. Когда Сэм погладил меня, я закрыла глаза от удовольствия, хотя сердце мое разрывалось. Пока, Сэм. Не волнуйся и не расстраивайся больше! Я постараюсь все исправить. Я очень тебя люблю!

И тут зазвонил телефон.

– Да, алло, – ответил Сэм, взяв трубку. – Привет, Моника.

А я ведь уже почти ушла. Интересно, что бы случилось дальше, если бы тогда я успела уйти?

– Мы вернулись час или полтора назад, – сообщил в трубку Сэм. – Хорошо. То есть, я хотел сказать, без изменений. Все то же самое.

Бла-бла-бла. Мне не хотелось это слышать.

– Послушай… Бенни ничего не говорил тебе про драку? В школе? Когда он был со мной днем в Хоуп-Спрингз, он не… Не думаю… Я бы сам не узнал, если бы… Нет, с ним все в порядке… Какой-то мальчишка по имени Дуг… Очевидно, он сказал что-то о…

Не говори ей! Не смей ей говорить!

– Детские склоки, ничего серьезного… Да, я знаю. Да, мне тоже кажется, что он копит в себе гнев и отчаяние… Правильно. Правильно.


Правильно, правильно! Заткнись, Моника. Никому не интересно слышать твой бред на тему детской психологии.

Наконец Моника перешла к делу.

– Пикник? – переспросил Сэм, немного посветлев лицом. – Звучит заманчиво. Мы свободны все выходные. Когда тебе удобнее? Тогда давай в воскресенье: народу будет меньше, чем в День труда. Хорошо. Соному тоже возьмем? Она будет рада.

Спасибо, что подумал обо мне!

– Хорошо, это возьмешь ты. А я могу… Хорошо, напитки и легкие закуски…

И опять пошла болтовня про переносной гриль, про то, у кого кулер больше, надо ли взять лимонад, или газировку, или и то, и другое. Я заставила себя прогнать из воображения образ Бенни и близнецов Моники, резвящихся в траве на тенистой лужайке, рядом с вкусно пахнущими белками и бурундуками. Может быть, даже на озере или возле ручья. Отлично вам повеселиться, ребята! Но без меня. Жалость к себе, хоть это и чувство со знаком «минус», может отлично замотивировать к действию. Всем пока! Я направилась к двери.

– Патуксен-Хиллз-Парк? – переспросил Бенни. – Нет, мы никогда там не были.

Патуксен-Хиллз-Парк… Патуксен-Хиллз-Парк… Я как-то продавала дом в его окрестностях. Это в Бруквилле, немного к югу от шоссе девяносто семь. Всего в одной миле от Хоуп-Спрингз! Птичьего полета. Собачьего бега – может быть, две. Две мили! Через леса. По сельским улочкам, мимо сонных современных коттеджных поселков. По тротуарам!

О, слава богу, слава богу, слава богу! Я рухнула к ногам Сэма, не в силах больше стоять: чувство благодарности превратило мои кости в настоящее желе. Я перекатилась на спину и подставила Сэму живот.

Все, что от меня требовалось, это подождать воскресенья. Дня великого воссоединения с собой!


СОБАК РАЗРЕШАЕТСЯ ВЫГУЛИВАТЬ ТОЛЬКО НА ПОВОДКЕ.

Ну почему в жизни все так непросто?

Я могу понять запрет употреблять спиртное, мусорить, включать громко музыку, но собак-то зачем держать на поводке? Вот и думай теперь, как решить эту проблему! Еще одной проблемой – но уже не для меня – была грязь. Сегодня из-за облаков выглядывало солнышко, но до этого лило целую неделю до самого четверга, и в парке было очень сыро, даже вокруг столов для пикника в специальных деревянных беседках. Логичнее было бы перенести пикник на завтра, и я очень боялась, что это они и сделают. Но дети так готовились к пикнику, что не простили бы взрослым решения его отменить. В конце концов Сэм сказал, что маленький дождик еще никому не навредил, и мы тронулись в путь.

После того как мы выбрали один из множества свободных столов и разложили на нем все необходимое для пикника, первым пунктом повестки дня была прогулка. Это было бы неплохим шансом удрать, но… за поводок меня держал Сэм. Как жаль, что не Бенни или кто-то из близнецов. А еще лучше, если это была бы Моника: тогда чувство вины было бы минимальным. Ее я с удовольствием обвела бы вокруг пальца с особой жестокостью! Совсем другое дело Сэм. Во-первых, он был сильным. А во-вторых… это сложно объяснить… он был лидером стаи, и мне трудно ему не подчиниться. Хотите верьте, хотите нет, я всегда считала нас равноправными партнерами. Если кто-то и стоял чуть выше другого, то это, в моем понимании, скорее была я. Совсем по-другому в отношениях между человеком и собакой. Теперь Сэм был для меня самым главным.

Река в этом месте была узкой и больше напоминала ручей, хотя от ливших постоянно дождей вышла немного из берегов. Небольшой парк расположился в излучине реки, как раз в том самом месте, где она поворачивала на запад и текла дальше, разделяя два соседних округа.

Вдоль реки, повторяя ее изгибы, шли две дорожки – основная, пошире, уходила влево, вправо вела узкая и колдобистая. Мы выбрали левую, которая была не такой болотистой, но, несмотря на это, иногда приходилось углубляться в лес, обходя огромные лужи или островки грязи. Мне хотелось бежать впереди, резвясь вместе с малышами. Но я вынуждена была шествовать рядом с Сэмом и Моникой. Мы тащились и тащились, пока Моника не предлагала остановиться, чтобы посмотреть на то или это, потом снова тащились, потом Моника орала на детей, чтобы они прекратили лезть в грязь. Абсолютно никакого удовольствия. Один раз мы наткнулись на двух парней, идущих навстречу, и мне пришлось сесть, чтобы избегнуть назойливого внимания сопровождавшего их кобеля ши-тсу. Вообще-то бывали дни, когда я была не против такого рода внимания, но не сегодня, только не сегодня.

И вот настал момент, когда мне показалось, что у меня есть шанс.

– Смотрите! – воскликнула Моника, останавливаясь и показывая куда-то вверх. – Видите? Там дятел! В красной шапочке!

– Где? Где?

– Да вон же! Три, четыре… на пятом суку. Слева, вон на том клене.

Сэм неплохо разбирался в птицах. Он увлекся их изучением, когда мы купили дом на реке.

– Я думаю, это красногрудый дятел, – сказал он.

– Но у него макушка красная.

– У него красная «корона». А у красноголового дятла красная вся макушка.

– Но где же его красная грудка?

– Ее трудно разглядеть. Для этого надо подойти ближе.

Во время этого разговора рука Сэма, державшая поводок, ослабла. Он сосредоточил все свое внимание на птице в ветвях клена. Я притаилась ненадолго, чтобы поводок совсем провис, затем подобралась и прыгнула.