Джери Уэстерсон - Затаившаяся змея

Криспин беспрепятственно вышел через арку большого зала и только тогда решился перевести дух.

Криспин уселся на гребне крыши рядом с задним окошком своей комнаты и обхватил колени. Последний золотой свет дня исчез на западе час назад, поглощенный взбитыми сизыми облаками, несущими дождь. Плащ в общем-то согревал, но сейчас Криспина интересовал вопрос, удержится ли он на скользкой черепице в своих башмаках. Еще он спросил себя, волнует ли его это.

Он совершил или самый глупый, или самый смелый поступок в своей жизни. Даже сейчас он еще до конца не определил. Во всяком случае, на сей раз Ричард вел себя как избалованный ребенок, и весь двор стал тому свидетелем. И все же — быть на волосок от возвращения рыцарского звания… Так близко от возможности снова почувствовать в руке тяжесть меча…

— Мастер Криспин! Что, ради ран Господа, вы там делаете? Я вас повсюду ищу!

Из окна высунулся Джек. В темноте его бледное лицо казалось бледнее обычного, и неудивительно. В последний раз он видел Криспина, когда того уводили во дворец два стражника, и, как предполагалось, вели его на виселицу.

— Вылезай сюда, Джек.

Мальчик выбрался на внешний подоконник и, балансируя руками, поднялся на конек крыши и сел рядом с Криспином.

— Что вы делаете, хозяин, могу я узнать?

— Гляжу на город. Пожалуй, ночью он мне нравится больше. Он не такой темный, как думают.

Он обежал взглядом неровный, изобилующий шпилями силуэт города на фоне небосклона, усеянного звездами, до того яркими, что они, казалось, вспарывали своими огоньками покрывало ночи.

Джек обхватил руками колени и уткнулся в них подбородком.

— Я много ночей провел так, хозяин. Видны зажженные по всему городу свечи. Он никогда полностью не спит, правда? Город, я имею в виду. Я, бывало, смотрел на светящиеся окна и жалел… ай, ладно.

— О чем жалел?

— Ну, что я не внутри.

— Такие люди, как мы, Джек, всегда снаружи.

Джек затих. Они сидели в дружеском молчании, пока Джек не начал ерзать. Криспин наклонился к нему. Джек сидел поджав губы — размышлял.

— Ну? — спросил Криспин.

— А все же куда Грейс спрятала лук? Вы же обыскали их комнату в «Голове короля».

— Не так тщательно, как следовало бы. Должен сознаться, что я не ожидал найти лук, поэтому, по сути, его и не искал. Но, думаю, он все это время находился под столешницей. Во время нашей последней встречи Лайвит извлекла свой лук именно из-под столешницы.

Джек кивнул и больше ничего не сказал. Через какое-то время Криспин почувствовал на себе взгляд парнишки. Когда он повернулся к Джеку, глаза его блестели в темноте.

— До меня дошел глупый слух про вас, — сказал Джек. — Ведь это просто не может быть правдой, а?

Криспин потер нывшее плечо.

— И какой же это слух?

Джек сел верхом на гребень крыши, чтобы видеть лицо Криспина.

— Ну, я слыхал так: король предложил вам вернуть ваше рыцарское звание, а вы отказались. Я думаю, это ложь, вот.

— Неужели ты в самом деле думаешь, что король, человек, не проявляющий особого интереса к вопросам чести или справедливости, пожалеет меня и предложит рыцарское звание?

Криспин вздрогнул и едва не слетел с крыши: Джек неожиданно и энергично хлопнул его по плечу. Парень, похоже, начисто забыл, кто здесь хозяин. Криспин потер потревоженное плечо.

— Вот дурак! Значит, сделал! Он это сделал! Идиот! Стоило идти туда и воротить там нос, потому что он, видите ли, в золоте не нуждается! Какого черта вы так жутко сглупили?

Криспин криво усмехнулся:

— Жаль, что ты не видел этого своими глазами.

Уткнувшийся в колени и закутанный в накидку Джек заворчал:

— Вы всегда говорите мне, что я должен исправляться, но когда вам предоставляется такой случай, это, выходит, другое дело.

— Я действительно хочу, чтобы ты исправлялся.

Некоторое время Криспин слушал бормотание Джека, а потом усмехнулся. Джек не имел тех преимуществ, которые были у Криспина, но все равно мальчик очень на него, Криспина, походил, напоминая сыщику его самого в этом возрасте. Теперь это казалось таким далеким прошлым. Восемнадцать лет минуло. За восемнадцать лет с человеком многое может случиться. Много хорошего… или много плохого.

Криспин встал и локтем подтолкнул Джека к окну. Тот помог хозяину, оберегая его больное плечо. Снова оказавшись в своей комнатке, Криспин поднес здоровую руку к огню, посмотрел на единственную свечу, один стул, одну табуретку. Мгновение он раздумывал, а потом подошел к сундучку и достал оттуда письменные принадлежности. Положил на стол восковую дощечку и стило и жестом указал мальчику на табурет.

— Джек, не хочешь ли научиться читать и писать?

Стоявший у очага Джек обернулся к Криспину.

— Я? Вы будете учить меня?

— Да. А что?

— Просто я… я не могу научиться читать и писать.

— Не говори глупостей. Конечно, можешь. А теперь садись.

Джек стоял как вкопанный. Его лицо было серьезным и бледным. Криспин похлопал по табуретке, словно подбадривая бездомную собаку, которая боится подойти. Только через какое-то время Джек, по всей видимости, чему-то покорился и, шаркая, дотащился до стола. Медленно сел.

— Мы начнем с латыни. Затем перейдем к французскому. И естественно, будем учить английский язык. Если у тебя хорошо пойдет, то даже греческий. И тогда ты сможешь сам читать Аристотеля, а не слушать мои цитаты.

Джек так и сидел с открытым ртом, слушая Криспина.

— Вы серьезно? Ведь я… я же всего лишь карманник.

— Ты хочешь всю жизнь быть карманником? Ты мой слуга. И мой подопечный, если хочешь. Разве тебе не хочется тоже стать Следопытом? С этой целью я, пожалуй, буду со временем платить тебе, скажем, один фартинг с каждого расследования. Ну как тебе такое предложение?

Джек не пошевелился. Лицо его помрачнело. Более того, губы скорбно искривились, и внезапно из покрасневших глаз скатилась по бледной щеке одинокая слеза. Парнишка медленно развязал шнурки своей накидки, пошарил там внутри и извлек кошелек, сшитый из гладкой темной кожи коричневато-красного оттенка. Кошелек принадлежал явно не Джеку. Дрожащей рукой он протянул его Криспину.

— Я не знаю, кому его вернуть, — прошептал он.

Криспин со всей серьезностью его принял.

— Это твой последний… не так ли?

— О да, сэр. — Он перекрестился. — Не сомневайтесь!

— Тогда завтра мы отдадим его аббату Николасу, и ты сможешь исповедаться ему. Начнем с чистого листа.

— Да, хозяин.

— Вытри лицо и садись поближе к свече. Вот как твое имя пишется по-английски. — Проговаривая каждую букву, Криспин писал: — J-A-C-K. И на латинском языке… I-A-C-O-B-U-S. И по-французски… J-A-C-Q-U-E-S…

Передав Джеку стило, Криспин позволил себе улыбнуться. Вот этого не мог ни даровать, ни отнять никакой король.

Джон Гонт, герцог Ланкастер, был весьма впечатляющей фигурой в свое время. Хотя заговор, едва не стоивший Криспину жизни, целиком моя выдумка, я не сомневаюсь, что по поручению внушавшего страх герцога и им самим был составлен не один заговор.

Родившийся в 1340 году во Фландрии, в городе Генте (Гонте), герцог рано начал военную карьеру и удачно женился, расширив свои владения. Женился он на своей четвероюродной сестре Бланш Ланкастерской, и когда его тесть умер, Джон унаследовал титул, став графом Ланкастером и самым богатым человеком в Англии. Позднее отец Джона, Эдуард III, сделал его герцогом. Он участвовал в военных походах своего старшего брата Эдуарда Вудстока (Черного принца) и во многих сражениях Столетней войны, а также помогал своему союзнику Педро Кастильскому, прозванному Жестоким, хотя многие из его самых удачных битв велись скорее за кулисами событий, а не на поле брани.

Когда Бланш умерла, Джон Гонт женился на Констансе, дочери Педро, и предъявил права на кастильский трон. Он принял на себя командование армией, когдазаболел его брат Эдуард, и, по мере того как слабело здоровье его отца, Эдуарда III, с помощью закулисных и постельных сделок приобрел контроль над Англией. Если бы Эдуард Вудстокский умер, не оставив наследника, Джон непременно стал бы королем, но из-за причудливого порядка наследования этого не случилось. Эдуард мог оказаться вполне компетентным королем, его, несомненно, любили, но он умер незадолго до смерти собственного отца, и по порядку преемственности следующим оказался Ричард.

«Добрый парламент» 1376 года осадил герцога, лишив Гонта и его сторонников власти, но уже очень скоро он оправился, поставил на нужные посты своих друзей и собрал собственный, лично им подобранный парламент 1377 года. В это время его племянник Ричард II взошел на трон, и Гонт стал фактически управлять страной от имени племянника. Герцог снова сделался самым могущественным человеком в Англии. Он принимал решения, которые не всегда нравились, но поскольку не он являлся королем, то позволял Ричарду принимать на себя основной удар. Он приложил все усилия, чтобы его не связывали ни с какими слухами о том, что он хочет отнять власть у Ричарда. Если бы он захотел, то наверняка смог бы это сделать. Остается только гадать, почему он так не поступил.

При своем дворе Ланкастер привечал придворного поэта Джеффри Чосера, своего верного друга и слугу. Потому ли, что ему нравился поэт, или потому, что больше нравилась его свояченица? Ибо свояченица Чосера Кэтрин Суайнфорд на протяжении двадцати пяти лет была любовницей Ланкастера, и он даже женился на ней через год после смерти Констансы. Кэтрин была не первой любовницей герцога. В юности у него была связь с одной из придворных дам его матери, Мари де Сент-Ильяр, и она родила ему дочь, которую назвали Бланш Плантагенет. В общей сложности у него было около четырнадцати детей, как законных, так и незаконнорожденных, из которых девять дожили до взрослых лет. Побочные дети герцога от Кэтрин Суайнфорд были узаконены Ричардом, когда Гонт на ней женился, но им было запрещено наследовать трон.