В доме в Скарборо был полный штат сотрудников, что было замечательно. Большие окна гостиной смотрели прямо на Северное море. Она впервые видела такую огромную массу воды. Брук была бы в восторге от их спонтанного путешествия в Лондон, если бы её так не волновала не покидающая Доминика нервозная озабоченность. Он беспокоился о своей матери. Но Брук не знала, что именно стряслось с ней, кроме разве что высокой температуры, поэтому не могла успокоить его.

Лодка была, по меньшей мере, двадцать футов в длину, так что Альфреда ошибалась, когда предполагала, что она окажется крошечной. У неё был только один главный парус и ещё один поменьше — спереди, оба прикреплённые к высокой одиночной мачте. Здесь было весьма много свободного места, так как скамейки были встроены в борта лодки. Она присела, когда они покинули порт. Было довольно ветрено. Брук восхищалась скоростью, с которой они рассекали сине-зелёную водную гладь, которая искрилась на солнце. Берег стремительно отдалялся от них, и она начинала чувствовать себя неуютно. Она ведь никогда не плавала на лодке до этого момента и никогда не удалялась так далеко от суши. Хотелось бы ей уметь плавать. Но затем она рассмеялась, когда порыв ветра сорвал с неё чепчик и забросил его в море.

Девушка не сказала об этом Доминику, поправлявшему главный парус. Вместо этого она заплела волосы, пусть на сильном ветру это было не очень удобно. Лодка плыла на юг, и она видела тонкую зелёную линию берега справа и пустое синее море слева, хотя она представляла, что оно всё до самого горизонта будет усеяно кораблями.

— Как думаешь, мы увидим английскую армаду? — поинтересовалась она вслух.

— Она контролирует эти воды. Мы уже прошли мимо нескольких английских патрульных кораблей.

Он перебросил ей подзорную трубу, но когда она посмотрела в неё, то всё равно ничего не увидела, кроме моря и неба.

— Они ведут здесь сражения?

— Нет, просто сторожат, чтобы никакое судно не прорвало блокаду. Они будут стрелять по лодкам, пытающимся прорваться. Эта стратегия работала раньше. С начала войны наш флот удвоил число кораблей, в то время как французский уменьшился вдвое. Блокада мешает Наполеону получить материалы для постройки новых судов. Он не станет рисковать оставшимися у него кораблями, развязывая бой в этих водах. Кроме того, он силён на суше, а не в море.

— Тогда в кого палит наша армада?

Он пожал плечами.

— В корабли, доставляющие к нам французских шпионов, контрабандистов. Англичане слишком любят французский бренди, даже по заоблачным ценам, поэтому и английские, и французские матросы пытаются нажиться на его контрабанде. Но контрабандисты работают по ночам, а не при свете дня. Как бы то ни было, мы огибаем берег так, чтобы избежать столкновений с нашим флотом и любыми нарушителями границ.

Спустя какое-то время она достала из корзинки для пикника сандвич и съела его. А она изрядно проголодалась на свежем воздухе! Затем она неуверенно двинулась в сторону Доминика и поставила корзинку у его ног, чтобы он тоже смог поесть. Он не обратил на корзинку ни малейшего внимания, что заставило Брук подумать, а не опасно ли будет ему убирать руки со штурвала?

Она бы предложила ему свою помощь, но у неё было предчувствие, что он откажется, хорошо, если не рассмеется ей в лицо за одно только предложение. Однако она знала из дневника Эллы, что он научил свою сестру ходить под парусом. Может, это не так уж трудно. Может, он не станет смеяться.

— Я могла бы подменить тебя ненадолго. Пара уроков по судоходству займёт много времени?

— Ты когда-нибудь плавала на лодке такого размера?

— Ну, строго говоря, я ни на одной не плавала.

— Ходить под парусом довольно сложно. Тебе бы пришлось провести долгие недели на воде, чтобы научиться…

— Но ты ведь научил свою сестру…

Он пристально посмотрел на неё.

— Откуда ты знаешь?

Она не хотела проблем для Гэбриела из-за того, что он впустил её в запертую комнату Эллы, так что она сказала, защищаясь:

— Ты ведь так ничего и не рассказал мне о ней, даже о том, как она умерла, поэтому я расспросила слуг. Они тоже не хотели говорить о ней, но кто-то упомянул о том, что ей нравилось выходить в море самостоятельно после того, как ты обучил её.

Он больше не смотрел на Брук. Его взгляд был направлен прямо перед собой. Она не думала, что он станет отвечать, но затем услышала:

— Ей было всего восемнадцать, когда она умерла почти два года назад. Она имела грандиозный успех во время Сезона в Лондоне, но не приняла ни единого предложения. У неё было столько поклонников, что моя мать не могла уследить за всеми. Я был с ними в Лондоне первые несколько недель, радуясь за свою сестру, которую так захватила светская кутерьма, но тут вмешалась моя работа на военных. Армия прислала срочный заказ на гораздо большее количество лошадей, чем я мог обеспечить им в тот момент, и длинный список лошадиных ферм, где я мог приобрести их, по большей части в Ирландии. Им нужно было ошеломляющее число для высокоприоритетной миссии. Я подозревал, что мне потребуются месяцы на то, чтобы собрать поголовье, так и получилось, поэтому я пропустил остаток Сезона Эллы. Я пропустил даже её похороны!

Брук затаила дыхание. Его злость вернулась. Она слышала это, видела и догадывалась, что он больше ничего не скажет. И она до сих пор не услышала ответ на свой вопрос.

Она попыталась поддержать его, спросив:

— Не мог кто-нибудь другой заняться покупкой лошадей, чтобы тебе не пришлось оставлять сестру в такой важный момент её жизни?

— Думаю, это можно было устроить, но мой связной в армии привык работать со мной и доверял лишь мне поставки самых быстрых скакунов, каких можно достать. Мне не объяснили зачем, но я догадывался, что животные предназначались для важной новой шпионской или разведывательной сети на континенте. В любом случае, мне дали понять, что никто другой не мог справиться с этим заданием.

Брук поёжилась, собираясь с духом.

— Как умерла твоя сестра?

— Стояла ранняя осень. Двое её поклонников последовали за Эллой в Ротдейл после Сезона, чтобы продолжить свои ухаживания там, но Элла не благоволила к ним и попросила мать забрать её в Скарборо за несколько недель до наступления холодов, надеясь, что молодые лорды уедут, прежде чем они с моей матерью вернутся в Ротдейл. Но пока они были в Скарборо, она безрассудно вышла под парусом одна, когда внезапно начался шторм. Моя мать не находила себе места от беспокойства, когда она не вернулась спустя несколько часов, весь город, почти все корабли и лодки вышли из порта и отправились на её поиски.

— Они… нашли её?

— Да. Два дня спустя её тело выбросило на берег несколькими милями ниже по течению. Оно было настолько обезображено, и его так истрепали морские волны, что моя мать не могла даже смотреть на него. Но на ней был медальон, который доказал, что перед ними Элла. Я подарил его на её шестнадцатый день рождения и вырезал на обратной стороне слово «Дикарка». Это её сильно развеселило, и с тех пор она всегда носила его с дневными платьями. Как ты понимаешь, мать была убита горем и, так как не знала, как можно связаться со мной, провела похороны неделю спустя. Когда я вернулся в Йоркшир и узнал шокирующую новость о том, что Элла погибла, мы с матерью оплакали её безрассудный нрав и невезение, которое завело её в бурю. Я корил себя за то, что не обуздал её бесшабашность. Мать винила себя за то, что взяла Эллу в Скарборо. Она постоянно плакала, рассказывая мне о похоронах. Несколько подруг Эллы были там и упомянули, что ждали Эллу на домашнюю вечеринку накануне Рождества, которую она планировала посетить. Кое-кто из её ухажеров тоже присутствовал, и на них просто не было лица. Все слуги из обоих домов были там. Все любили Эллу. Единственным странным происшествием, приключившимся в день гибели Эллы, был спешный отъезд её личной горничной из Скарборо. Позже моя мать обнаружила пропажу всех драгоценностей Эллы. Мать считала, что юная горничная решила воспользоваться всеобщей суматохой, когда Элла не вернулась с прогулки, чтобы украсть её украшения, которые оценивались в приличную сумму. Местные власти искали воровку, но её и след простыл.

Брук не понимала, как любое из этих душераздирающих событий было связано с её братом. Помимо грусти, теперь она чувствовала себя ещё более неловко, чем обычно. Она не рискнула упомянуть о дневнике, который тайком прочла, или о проклинающих словах, которые обнаружила на последней странице.

Но она могла выразить словами то, что чувствовала сердцем.

— Мне жаль, что твоя сестра не выбралась из шторма.

— Она могла выбраться, — отрешённо сказал он. — Она просто не хотела. Но я не знал этого в тот момент. Только спустя шесть месяцев после длившегося год траура я подумал, что могу посетить её любимое место — её старую детскую в западной башне, без того, чтобы оплакивать сестру. Я взял её старый дневник. Он был заполнен её детскими переживаниями, некоторые из которых касались и меня. Но я был поражен, найдя совсем недавние записи, датированные её Сезоном в Лондоне и последующим возвращением в Йоркшир.

Брук было интересно, оставались ли пропавшие страницы ещё в дневнике, когда он читал его. Или там были только последние две строчки? Но и их было достаточно. Ему не нужны другие доказательства, чтобы захотеть убить её брата. И неудивительно, что он сжег башню. Его ярость, должно быть, зажглась в нём той ночью.

Брук тихо пересела на скамейку перед ним. Ей не нужно было спрашивать, что такого он прочёл в ту ночь. Она не хотела задавать ему вопросов, но он мог счесть это странным.

— Что было в тех последних записях?

Он не посмотрел на неё.

— Она написала о чудесном мужчине, в которого влюбилась во время Сезона. Он обещал, что они поженятся после того, как он убедит своих родителей, что ему не нужен никто, кроме неё. Она тайком встречалась с ним, так что им удавалось ускользать от бдительного взора матери. На одном из таких свиданий он соблазнил её. Элла была в ужасе и потрясена до глубины души, когда он сказал, что не женится на ней, что никогда и не намеревался жениться. Не столько стыд из-за беременности, сколько боль от разбитого сердца и предательства молодого человека заставили её «искать успокоения в море». Она прямо написала о своём намерении, что у неё не было иного выбора. Она даже держала его имя в секрете вплоть до последней страницы, когда она прокляла его за то, что он разрушил её жизнь. Нет, Элла не пыталась вырваться из шторма в тот день, она позволила ему забрать свою жизнь.