— Поторопись с моими волосами, пожалуйста. Я уже опаздываю на ужин с волком.

— Чепуха, — ответила Альфреда. — Ты будешь выглядеть так красиво, что его ожидание будет вознаграждено. Так что успокойся и вспомни свой план, как заставить его полюбить тебя.

Это легче сказать, чем сделать, подумала Брук. Но, возможно, он не стал ее ждать, и наверняка послал кого-нибудь принести ему еду. Она надеялась, что он так поступил. Голодный волк вряд ли будет любезным… да кого она обманывает? Он никогда не собирался быть с ней любезным. Лучшее, на что она могла рассчитывать, это то, что он не станет на неё рычать.

Идя к двери, она велела Альфреде поспешить на кухню, чтобы еду для ее ужина с Домиником немедленно подали наверх, если ему еще ничего не принесли. Затем она тихонько постучала в его дверь, но не стала ждать разрешения войти, так как он ее ожидал. Время ужина уже прошло, но пока не стемнело. В июне солнце садилось поздно, поэтому лампы еще не зажигали. Похоже, на этот раз Доминик был в комнате один.

Он все еще был в кровати, полулежал на куче подушек. Но, по крайней мере, на нем была надета белая ночная рубашка, хотя на груди она была расстегнута. И он расчесал волосы! Правда, мужчина был небрит. Щетина на его лице теперь была темнее. Но, возможно, ему было уже немного лучше…

— Какого дьявола ты так разодета? — прорычал он, когда она подошла к кровати.

Брук смутилась, увидев, как он задержал взгляд на ее декольте, но не остановилась. Возможно, новые модные фасоны казались ей удобными, но девушка никак не могла привыкнуть к этим низким вырезам, так популярным в Лондоне.

— Я всегда так одеваюсь к ужину, — солгала она.

— Со мной ты не станешь так одеваться.

Брук была так рада услышать это, что улыбнулась.

— Как пожелаете. Я могу быть очень покладистой.

Мужчина фыркнул. Поскольку он уже напоминал разъяренное животное, она поспешно добавила:

— Я полагаю, не стоит спрашивать, как Вы себя чувствуете сегодня? Но всё же, как Вы себя чувствуете, неужели нисколько не лучше?

— Я чувствую себя голодным. Меня уже дважды кормили отговорками о том, почему мой ужин до сих пор не стоит передо мной. Как тебе удалось очаровать мою кухарку?

— Мне не удалось, — мило ответила девушка. — На самом деле совершенно очевидно, что Вашим слугам я вообще не нравлюсь.

— Так почему же тогда они слушаются тебя, а не меня? — рявкнул он.

— Потому что я — леди, конечно же, — проговорила она язвительно. — А слуги не решаются выступить против женщины благородного происхождения, опасаясь серьезных последствий. Должно быть, Ваша лихорадка заставила Вас пренебречь этим фактом. Кроме того, Ваша попытка уморить меня голодом, пока я нахожусь здесь, не сработает. По крайней мере, дождитесь, когда сами поправитесь и защищайте кухню самостоятельно. Потому что пока Вы этого не сделаете, я с метлой в руках прогоню оттуда Вашу кухарку и сама приготовлю себе поесть, если потребуется. Так что Вы можете отказаться от своего гадкого плана. Только подгоревший хлеб? Серьезно?

Его лицо покраснело. Она должна была тоже разозлиться, но, получив нормальный обед, Брук лишь посмеялась над его попыткой уморить ее голодом. Поэтому она попыталась немного смягчить свои слова, добавив:

— Наш ужин должен быть тут с минуты на минуты. А пока что…

Он прекратил кричать, возможно, и разговаривать тоже, поэтому она взглянула на его рану и с облегчением сказала:

— Она выглядит немного лучше, уже не такая воспалённая.

Брук поспешила в ванную комнату, чтобы смешать мазь. Когда она вернулась к кровати, он все еще злобно на нее смотрел. Но девушка была искренне удивлена тем, что он снова схватил ее за запястье, когда она потянулась к ране, и сказал:

— Ты ближайшая родственница человека, которого я ненавижу больше всех на свете. Это должно приводить тебя в ужас. Так почему ты не боишься?

Это заставило ее замереть. Если он считал, что она должна его бояться, наверное, ей действительно стоит его опасаться. Но, с другой стороны, он не знал, как она относилась к своему брату. Поэтому девушка решилась рассказать ему.

— Потому что, и Вы можете мне не верить, я тоже ненавижу Роберта. И опять же, можете мне не верить, но я лучше буду здесь, с Вами, чем с моей семьей. Даже, невзирая на то, что Вы ведете себя как невоспитанный зверь.

— Может, ты перестанешь обзывать меня.

— Может, Вы дадите мне причину перестать.

Пока что она разговаривала с ним любезно. Она даже улыбалась ему, что его, очевидно, сбивало с толку. Хорошо. Это было начало. Заинтересовать его. Застать его врасплох.

— Почему ты ненавидишь своего брата?

Она никогда никому не рассказывала, только Альфреде. Ей не следует делиться с ним причиной, но внезапно она заговорила.

— Он ненавидел меня с рождения, я не знаю почему. Но он приходил ко мне в комнату посреди ночи, зажимал мне рот рукой и бил меня в те места, где синяки не будут видны. Даже обещал убить, если я на него пожалуюсь. Я была слишком маленькой, чтобы догадаться запереть дверь на ночь. Кажется, мне было четыре или пять. Большинство людей не помнят ничего из раннего детства, но побои Роберта это не то, что я смогу забыть, и до сих пор не могу простить. Когда он избил меня в последний раз, то после этого сильно заболел и провалялся в постели несколько недель, и поделом ему.

Это случилось после того, как Альфреда узнала, что делал Роберт, и стала спать на матрасе в комнате Брук, еще и запирать дверь на ночь, чтобы предотвратить последующие полуночные визиты. Альфреда делала так почти два года, пока Роберт не перестал пытаться проникнуть в комнату, когда понял, что дверь всегда закрыта.

— Ты пожелала ему заболеть?

Девушка рассмеялась.

— Считаете, что я могу исполнять желаемое?

— А ты можешь?

— Я не думала, что Вы суеверны… хотя, на самом деле, должно быть так, раз Вы верите, что прокляты. Но если бы я обладала таким даром, то меня бы здесь не было, не так ли? Я бы наслаждалась Сезоном в Лондоне, как мне и обещали.

— Это всё? Разве ты не хотела бы чего-нибудь более значимого?

Внезапно она поняла, что они спокойно разговаривали, и ни один из них не рычал и не взрывался.

— Сезон в Лондоне я ждала последние два года.

Это ожидание делало последние два года терпимыми. По крайней мере, они были лучше, чем предыдущие. У нее было что-то, чему можно порадоваться. У той поездки должен был быть хороший конец, возможно, даже счастливый. Поездка обещала освобождение. Но и этот мужчина тоже мог дать ей эти же вещи, не так ли? По крайней мере, освобождение.

После этого она почувствовала раздражение, услышав, как он сказал:

— Ты же понимаешь, что у меня нет причин верить твоей истории про брата? И есть все причины не верить тебе.

— Правда! Но у меня нет нужды убеждать Вас в чем-либо, так что мне все равно, если Вы не поверите. Вы спросили, я ответила. И пока мы признаемся…

— Мы ничего не делаем.

Она это проигнорировала.

— Я должна предупредить Вас, что обычно я не показываю своих чувств. На самом деле, я уже очень давно привыкла скрывать их.

— Почему?

— Потому что альтернатива была бы… неприятной, — призналась девушка.

Для меня, хотела она добавить, но не собиралась заручаться его поддержкой из-за жалости, если он был на неё способен, рассказывая, какой ужасной была ее жизнь с семьей.

— Так значит, вместо легкой и веселой болтовни, которую я слышу, на самом деле ты внутри кипишь от злости? Ты на это намекаешь?

Она моргнула, услышав его догадку, потом рассмеялась.

— Точно! Часто так и есть, но не сейчас. И раньше я была зла, и, как Вы могли заметить, у меня не получилось это от Вас скрыть, потому что…

— Но как мне знать, будешь ли ты скрывать или показывать свои настоящие чувства?

— Признаю, что для Вас может быть сложно их различать. Так может, мы просто договоримся быть правдивыми друг с другом?

— Я надеюсь, ты пробудешь здесь не так долго, чтобы это имело какое-то значение.

Это было не совсем то, что она надеялась услышать, после того как она была с ним честна и столько всего про себя рассказала.

— Я все же продолжу делиться с Вами своими чувствами. Вы уже делаете то же самое. Так что, я полагаю, нам и не надо ни о чем договариваться.

Если он не увидел, что наконец-то рассердил ее, то, должны быть, он слеп. Но мужчина не ответил, потому что принесли еду и он, наконец, отпустил ее запястье. Она чуть не рассмеялась, потому что было очевидно, что он сделал это только потому, что был голоден, а чем быстрее она закончит обрабатывать его рану, тем быстрее он сможет поесть.

Она быстро намазала мазью швы и воспалённую плоть около них, хотя и постаралась встать от него как можно дальше, пока делала это.

— Дайте лекарству высохнуть, пока мы едим. Перед тем как уйти, я сделаю повязку, чтобы мазь не стерлась, пока Вы спите.

— Ты же знаешь, что я не хочу, чтобы ты мне помогала?

— Да, Вы об этом постоянно говорите.

— Так почему ты продолжаешь это делать?

— Как я упоминала раньше, Вы станете моим мужем, так что помогать Вам — мой долг.

— У тебя здесь никогда не будет безоблачной жизни. Ты должна как следует над этим подумать и понять, что у тебя есть только один выход.

Бурк приподняла бровь.

— Уехать? На самом деле, это единственный вариант, который я не могу рассматривать. Так что, возможно, это Вам стоит подумать, и любезно признать поражение — если Вы знаете, как это делать.

— Убирайся!

Она чуть не выпалила со злости: «Заставь меня!», но прикусила язычок. Ей надо перестать так быстро выходить из себя! Откуда только взялось это желание сражаться с ним? Если бы он не был прикован к постели, она бы не осмелилась на такое. А благодаря травам Альфреды он наверняка скоро оттуда выберется. Как же с её стороны было глупо этому способствовать!