Зал молчал, окутанный невидимой тяжелой завесой.

Неисповедимы пути господни. Но и человеческие тоже не просты.

– Ходатайствую не приобщать, ваша честь! – наконец сказал Николаев. – Это только предположение. Ничего более.

– Удовлетворено, – привычной судейской скороговоркой проговорил Денисов.

– А как быть с представленными документами? – спросила Шеметова. – Я ходатайствую об их приобщении к материалам дела.

– Удовлетворено, – произнес Денисов.


Но на этом сюрпризы не закончились.

Пришла не заявленная до суда свидетельница. Тем не менее Денисов, по ходатайству стороны защиты, допустил ее к процессу.

Зоя встала перед маленькой свидетельской кафедрой. Она и сама была маленькой, тоненькой. Ответила на устанавливающие вопросы судьи.

Лешка глядел на девушку во все глаза. Несмотря на то что она пыталась встретиться с ним в тюрьме, писала письма, он постоянно отвечал ей молчанием. Зачем морочить голову любимой девчонке? Он был вырван из человеческой жизни, она в ней осталась. Лучше уж стиснуть зубы и перетерпеть, чем долго страдать вдвоем.

Зоя, видимо, думала иначе. Решение родилось не сразу – как ребенка вынашивала, – зато окончательное.

Преодолев отчаянное сопротивление родителей, сама, через Анну Ивановну, нашла адвокатов Лешки. Прямо во время процесса. Сама и в Любино приехала. Здесь уже ее, как родную, взяла под опеку Лешкина семья.

Шеметова, с разрешения судьи, начала допрос свидетельницы.

– Что случилось вечером, предшествовавшим убийству? – спросила она.

– Мы были в комнате с Лешей, – начала она.

– Вы ему кто? – встрял Николаев.

Не успела Ольга опротестовать его вопрос, как Зоя уже ответила.

– Я его будущая жена, – спокойно сказала девушка.

Похоже, субтильный вид обманчиво скрывал взрослую волю.

Лешка из своей клетки смотрел на Зою, не отрываясь.

О ее приезде родители еще не успели ему сказать. И, возможно, даже волшебное решение об освобождении обрадовало и удивило бы его меньше, чем реальное возвращение любимой.

– Скажите, пожалуйста, что случилось потом? – продолжила допрос Шеметова.

– Мы собирались лечь спать, как в дверь очень громко застучали. Потом милиционер крикнул, чтоб Леша выходил. Иначе он взломает дверь.

– Алексей испугался? – спросила Ольга.

– Алексей – нет. Я очень испугалась.

– Что было дальше?

– Мы вышли. Он схватил Лешу за руку и закрутил ее ему за спину. Я заплакала.

– Майор был трезв?

– Нет. Пахло от него сильно. Лицо все было красное.

– Вранье! – с места закричала Наталья. – Теперь еще и шлюхи будут мужа моего позорить!

– Прекратите балаган, – не выдержал даже Денисов. – Не то вас выведут.

Но Зоя, как выяснилось, в посторонней помощи не нуждалась.

– Я не шлюха, – сказала она. – Я Лешина жена. Я ему деток нарожаю. Побольше, чем ты своему. И не таких страшненьких.

В зале раздались смешки. Даже Лешка в своей клетке улыбнулся.

– Свидетель, соблюдайте корректность, – сделал замечание судья, но как-то не очень строго.

Наталья окатила Зою ядовитым взглядом, однако дискуссию не продолжила: орешек оказался не по зубам.

– Что было потом? – спросила Шеметова.

– Леша попросил его не пугать меня. Сказал: не доводи до греха.

– А майор?

– Захохотал и сказал: перебьешься. Я поняла, что все будет плохо.

– Почему?

– Потому что Лешу довели до греха.

– Я не поняла, – сказала Ольга.

– Лешенька никогда не врет, – пояснила Зоя. – Сказал, убьет – значит, убьет.

– Он что у вас, киллер хронический? – не выдержал Мушин.

Прокурор в последнее время оказался как-то не у дел, да и чувствовал себя неважно.

– Леша мухи зря не обидит, – спокойно ответила девушка. – А здесь довели до ручки. Если б только его позорили, он бы стерпел. Мы много об этом говорили, он маме обещал еще потерпеть.

– И что ж не стерпел? – вставил Николаев. – Обманул, выходит?

– Я ж сказала, он никогда не обманывает, – спокойно объяснила Зоя. – Он и терпел все годы. И свои унижения, и родительские. Потом я появилась и тоже попала под раздачу. А потом, видать, накопилось выше края. И вот мой муж в клетке сидит, – девушка рукой показала на Лешку. – А его не надо в клетку, – эффектно закончила она. – Это злобных уродов надо в клетку. А мой муж ни для кого не опасный. Кроме садистов и психов. И то сначала его десять лет мучить надо.

Зал ошарашенно молчал – такого от хлипкой девчонки точно не ожидали.

Вопросов к свидетельнице больше не было, судья ее отпустил.

Тяжелый день наконец-то подходил к финишу.

Председательствующий объявил о конце заседания и о дате следующего. Публика начала покидать зал.

Пошли домой и адвокаты подсудимых. Сегодня они поработали хорошо.

Любино – Архангельск – Москва

Процесс закончен – жизнь продолжается

Многое изменилось во Дворце культуры райцентра Любино за прошедшие недели. Вектор настроений и симпатий публики ныне кардинально отличался от первоначального.

Что, несомненно, в большой степени являлось заслугой адвокатов подсудимых. Если в начале процесса народный гнев целиком был направлен в сторону тщедушного хладнокровного убийцы – а часть косвенно перепадала и защитникам, – то теперь точнее было бы говорить про народное сочувствие и жалость.

Вскрывшиеся на суде картины максимально неприглядно изображали годы издевательств и гонений целой семьи. А ведь многие это знали и видели! Но не вмешивались. Теперь же был шанс реабилитироваться перед самими собой «болением» за судьбу страждущих.

Изменение настроений чувствовали, конечно, и Анна Ивановна с Виктором. Они и раньше хорошо относились к москвичам, теперь же вообще чуть не обожествляли их.

Даже Лешка повеселел после того, как чудо с явлением в зале суда Зойки стало еще более чудесной реальностью.

Одному Ваське было без разницы. Вот если б его любимая мама приехала – это да, это был бы праздник. Однако мама не приезжала. Впрочем, даже Васька устал от тюрьмы. Он хотел в лес, к птицам, рыбам, ежам.

Судебное следствие по обоюдному согласию сторон завершилось. Защитники отказались от вызова нескольких свидетелей, считая, что доказательств собрано достаточно, а достигнутый компромисс их вполне устраивал. Кроме того, если б дела пошли не так, как хотелось, из раздела прений всегда можно вернуться в следствие.

Да, все шло к концу.

Никто не знал, какой именно из дней процесса станет последним. Но все чувствовали: он приближается.

Прения шли в полном соответствии со статьей 292 УПК РФ.

Первым слово получил прокурор Мушин. На Ваську грозных слов он особо не тратил. За время процесса все убедились в безвредности этого персонажа, и Вадим Донатович попросил для него, за пассивное участие в убийстве, три с половиной года общего режима. Описание Васькиных деяний в его устах заняло не более десяти минут.

Зато с Лешкой Вадим Донатович возился на порядок дольше. Прокурор по закону не имел права опираться на факты, не рассмотренные в судебном следствии. Он от этого вовсе не страдал: озвученных фактов хватало за глаза. Пересказы ужасных деталей длились, на взгляд Анны Ивановны, бесконечно. Однако и эта мука наконец завершилась: Мушин дошел до испрашиваемого государственным обвинением наказания подсудимому.

Родители вместе с залом затаили дыхание.

Чуда не произошло. Никакого «ниже низшего». Или тем более условного. Прокурор просил двенадцать лет. В колонии строгого режима.

Зал захлестнуло разочарование, а родителей – радость. Двенадцать лет – это точно не вся жизнь! И тем более не расстрел, если политики все же отменят мораторий. Теперь же, коли повезет, может, отпустят через восемь, по условно-досрочному. Двадцать шесть лет для мужика – начало взрослой жизни.

Адвокаты тоже понимали, что запрошенные обвинением сроки – уже победа. Но победа их искусства, а не человеческой справедливости.

Потому что если по-человечески, то нужно еще меньше. Ведь выстрелу предшествовали много лет целенаправленного патологического издевательства. Не зря же квалифицированный клинический психолог обнаружил у майора Куницына психопатологию.

Багров даже начал сомневаться, не стали ли они жертвой судейского обмана. Шеметова так не думала. На вопрос про аргументы отвечала – мол, женская интуиция.

Олег Всеволодович хмыкнул, но поверил. Не столько женской интуиции, сколько явно возросшему профессиональному мастерству младшего партнера. Это уже был не помощник, а именно партнер, хотя, как уже было сказано, в конторе, в отличие от адвокатского бюро, не практиковался данный термин.

Общественный обвинитель от своего слова отказался, чего и следовало ожидать.

Наступила очередь Багрова.

Он говорил очень кратко и очень убедительно.

Все видят, кто сидит в клетке рядом с Куницыным. Добрый, славный малый. Никого, кроме мелкого пушного зверя, в жизни не трогал. Нежно любит маму. Жалко, что не взаимно. Самое же главное – этот человек, и безо всяких экспертиз ясно – не в состоянии замыслить и осуществить преступный умысел. Никакой. А тем более – столь страшный. Вследствие чего единственное разумное решение – отпустить парнишку на все четыре.

Он ни в чем не виновен. Единственная к нему претензия: парень оказался не в то время не в том месте. Впрочем, ему не в первый раз не везет в жизни.

Немного говорил Олег Всеволодович, но даже у малосентиментальной Шеметовой навернулись слезы. Будь она федеральным судьей, отпустила бы паренька немедленно.


На следующее утро была назначена ее речь.

Ольга здорово перетряслась. Ее даже Анна Ивановна успокаивала, специально приехала, привезла парного молочка. Говорят, неплохое средство для собирания сил перед решительным боем.

Да что там Анна Ивановна!

Вчера, перед уходом из суда, к ней подошел суровый прапорщик Григоренко.